Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга
Шрифт:
— Я тоже так думаю, Теодор. Мне бы хотелось, чтобы колючки искололи мне спину, а душа наполнилась счастьем, которое ты, я знаю, дал бы мне. Но если уж я не могу отдаться тебе обычным способом, как рассчитывала, мне хочется, чтобы ты познал меня так глубоко, как это могут позволить слова, так, как если бы ты овладел мною. Моя откровенность не шокирует тебя?
— Нет. Но не перегибай палку, иначе все произойдет на этой же скамейке!
— Э нет, дорогой, обойдемся без излишнего пыла: вокруг люди, и мы разговариваем
— Неужели заметно?
— Нет, но если это так, думай о метелях и айсбергах — Брайан говорит, что помогает, — потому что нашего всадника пора снимать с пони.
Они сходили в балаган, где выдавали призы; потом миссис Смит решила рискнуть, и они отправились-таки в комнату смеха, где Морин обещала придерживать юбку.
Вуди был в восторге, особенно ему понравились Зеркальный зал и Кристальный лабиринт. Наблюдая за девушками, шедшими впереди, Морин старалась избегать воздушных потоков и крепко придерживала юбку.
Наконец Вуди устал так, что, когда Лазарус взял его на руки, мгновенно заснул, едва прикоснувшись головой к плечу своего спутника. Они направились к выходу, где их подкарауливал последний воздушный поток. Миссис Смит шла впереди. Дойдя до злополучного места, она повернулась, как будто хотела что-то сказать — и ее юбка взлетела высоко вверх. Она не завизжала, а просто прижала ее к ногам — опоздав на долю секунды.
— Ну как, сэр? — спросила она, выйдя на улицу.
— Того же цвета, но только кудрявые.
— Верно. Сверху прямые, но внизу кудрявые. Теперь ты знаешь.
— Ты сделала это для меня?
— Конечно. Вудро спит, и голова его повернута в другую сторону. Разве что кто-нибудь из посторонних заметил, но едва ли. Да если и так — что сможет он сделать? Напишет письмо моему мужу? Меня здесь никто не знает. И я воспользовалась возможностью.
— Морин, ты продолжаешь удивлять и восхищать меня.
— Благодарю вас, сэр.
— У тебя дивные члены.
— Ноги, Теодор, Брайан тоже так считает, но я не знаток женских ножек. Но когда он говорит мне об этом, то пользуется словом «ноги». Конечности, члены — все это слова официальные. Так он считает.
— Чем больше я узнаю о капитане, тем больше он мне нравится. У тебя великолепные ноги. И зеленые подвязки.
— Да, зеленые. Маленькой девочкой я носила в волосах зеленую ленту. Теперь я для этого слишком стара, но когда появляется возможность показать кудряшки, надеваю зеленые подвязки. У меня их не одна пара, и все дарит Брайан — иногда с неприличными надписями.
— И какими же?
— Ушки на макушке, Теодор. Давай сперва уложим Вудро на заднее сиденье.
Лазарус сказал, что «ушки на макушке» ничего не могли услышать: ребенок спал как сурок. И не проснулся, когда его положили на сиденье, а лишь свернулся калачиком, и мать прикрыла его курткой. Лазарус помог ей сесть в машину, завел двигатель и уселся за руль.
— Домой?
— Бензина много, — задумчиво сказала Морин. — Брайан-младший наполнил бак сегодня днем, и Вудро едва ли проснется.
— Я знаю, что бензина много; я проверял, когда отвозил капитана мистера Джонсона. Поедем опять к каштану?
— О, дорогой! Пожалуйста, не искушай меня. Что если Вудро все же проснется, перелезет через спинку и выберется наружу? Он еще мал и не поймет, чем мы будем заняты, но это может его заинтриговать. Нет, Теодор. Еще не так поздно, но маленьким детям все же пора спать. А пока он спит, давай покатаемся часок и поболтаем. Если ты хочешь, конечно.
— Давай. — Машина тронулась. — Морин, мне очень хочется отвезти тебя снова к тому каштану, но все-таки будет лучше, если этого не случится. Во всяком случае для тебя.
— Почему, дорогой мой? Ты же видишь, как я хочу тебя.
— Да, ты хочешь меня. Бог свидетель, я тоже хочу тебя. Но несмотря на все твои смелые рассуждения, думаю, ты не сделаешь этого. Потому что потом захочешь признаться во всем мужу. И если ты признаешься — вы оба станете несчастными, а я не хочу расстраивать капитана Смита; он хороший человек. Даже если ты будешь молчать, все равно как-нибудь выдашь себя. Конечно, ты любишь меня — немножко, — но его ты любишь сильнее, гораздо сильнее. Я в этом уверен. Значит, все это к лучшему, правда?
Миссис Смит помолчала, а потом сказала:
— Теодор, вези меня к каштану.
— Нет.
— Почему же нет, дорогой? Я должна доказать тебе, что люблю и не боюсь тебе отдаться.
— Морин, конечно, у тебя хватит смелости. Но ты будешь нервничать и волноваться, бояться, что Вуди проснется. Ты любишь Брайана. Все эти милые интимные штучки, о которых ты говорила, лишь подтверждают это.
— Но разве в сердце моем не хватит места для обоих?
— Хватит. Ты любишь десятерых, которых я знаю. И не обделишь еще одного. Но я люблю тебя, а потому не хочу требовать от тебя ничего такого, что могло бы воздвигнуть стену между тобой и мужем. Или причинить боль, когда вы станете признаниями разрушать эту стену. Любимая, я хочу твоей любви больше, чем тебя… твоего сладкого тела.
Она немного помолчала.
— Теодор, я должна рассказать тебе кое-что о себе и о муже. Нечто весьма личное.
— Не надо.
— Я должна это сделать. Должна. Только, пожалуйста, прикасайся ко мне, пока я буду говорить. Не говори ничего, только прикасайся… близко… интимно, словно к нагой, а я буду раздеваться… словами. Прошу тебя.
Лазарус положил свободную руку на бедро Морин. Она подняла юбку, раздвинула ноги и, прижав к себе его руку, прикрыла юбкой, а потом заговорила ровным спокойным голосом: