Достоевский без глянца
Шрифт:
Долги и доходы
Николай Николаевич Страхов:
Обыкновенно ему приходилось торопиться, писать к сроку, гнать работу и нередко опаздывать с работою. Причина состояла в том, что он жил одною литературою и до последнего времени, до последних трех или четырех лет, нуждался, поэтому забирал деньги вперед, давал обещания и делал условия, которые потом и приходилось выполнять. Распорядительности и сдержанности в расходах у него не было в той высокой степени, какая требуется при житье литературным трудом, не имеющим ничего определенного, никаких прочных мерок. И вот он всю жизнь ходил, как в тенетах, в своих долгах и обязательствах и всю жизнь писал торопясь и усиливаясь.
Анна Григорьевна Достоевская:
Я хочу объяснить, как именно явились эти столь замучившие нас обоих долги.
Лишь
— Сейчас у меня никаких денег нет, но, если хотите, я могу выдать вексель. Прошу вас только скоро с меня не требовать. Уплачу, когда будет можно.
Люди брали векселя, обещали ждать и, конечно, не исполняли обещаний, а взыскивали немедленно.
Приведу случай, правдивость которого мне пришлось проследить по документам.
Один малоталантливый писатель X., помещавший свои произведения во «Времени», явился к Федору Михайловичу с просьбою уплатить ему двести пятьдесят рублей за повесть, помещенную в журнале еще при жизни Михаила Михайловича. По обыкновению, денег у мужа не оказалось, и он предложил вексель. X. горячо благодарил, обещал ждать, когда у Федора Михайловича поправятся дела, а вексель просил дать бессрочный, чтобы не иметь надобности по наступлении срока его протестовать. Каково же было изумление Федора Михайловича, когда через две недели с него потребовали по этому векселю деньги и хотели приступить к описи имущества. Федор Михайлович поехал к X. за объяснением. Тот смутился, стал оправдываться, уверять, что хозяйка грозила прогнать его с квартиры, и он, доведенный до крайности, отдал ей вексель Федора Михайловича, взяв с нее слово, что она подождет взыскивать деньги. Обещал еще раз поговорить с нею, убедить ее и т. д. Разумеется, из переговоров ничего не вышло, и Федору Михайловичу пришлось за большие проценты занять деньги для уплаты этого долга.
Лет через восемь, пересматривая по какому-то случаю бумаги Федора Михайловича, я нашла записную книжку по редакции «Времени». Представьте мое удивление и негодование, когда я нашла в ней расписку писателя X. в получении от Михаила Михайловича денег за эту же повесть! Я показала расписку мужу и услышала в ответ:
— Вот уж не думал, что X. способен был меня обмануть! До чего доводит человека крайность!
По моему мнению, значительная часть взятых на себя Федором Михайловичем долгов была подобного рода. Их было около двадцати тысяч, а с наросшими процентами, к нашему возвращению из-за границы, оказалось около двадцати пяти. Уплачивать нам пришлось в течение тринадцати лет. Лишь за год до смерти мужа мы, наконец, с ними расплатились и могли дышать свободно, не боясь, что нас будут мучить напоминаниями, объяснениями, угрозами описи и продажи имущества и проч.
Для уплаты этих фиктивных долгов Федору Михайловичу приходилось работать сверх сил и тем не менее отказывать и себе, и всей нашей семье не только в довольстве, в комфорте, но и в самых насущных наших потребностях. Как счастливее, довольнее и спокойнее могли бы мы прожить эти четырнадцать лет нашей супружеской жизни, если бы над нами не висела всегда забота об уплате долгов…
Эти взятые на себя долги были вредны Федору Михайловичу и в экономическом отношении: в то время когда обеспеченные писатели (Тургенев, Толстой, Гончаров) знали, что их романы будут наперерыв оспариваться журналами, и они получали по пятьсот рублей за печатный лист, необеспеченный Достоевский должен был сам предлагать свой труд журналам, а так как предлагающий всегда теряет, то в тех же журналах он получал значительно меньше. Так, он получил за романы «Преступление и наказание», «Идиот» и «Бесы» по полтораста рублей за печатный лист; за роман «Подросток» — по двести пятьдесят рублей и только за последний свой роман «Братья Карамазовы» — по триста рублей.
Николай Николаевич Страхов:
«Дневник писателя» на 1876 год имел 1982 подписчика, и кроме того в розничной продаже каждый номер расходился в 2000–2500 экземплярах. Некоторые номера потребовали 2-го и даже 3-го издания, например январский.
В 1877 году было около 3000 подписчиков и столько же расходилось в розничной продаже.
Один номер, выпущенный в 1880 году (август) и содержавший в себе речь о Пушкине, был напечатан в 4000 экземплярах и разошелся в несколько дней. Было сделано новое издание в 2000 экз. и разошлось без остатка.
«Дневник» на 1881 год печатался в 8000 экземплярах и имел в январе, прежде выхода первого номера, 1074 подписчика. Все 8000 были распроданы в дни выноса и погребения. Сделано было второе издание в 6000 экземплярах и разошлось без остатка… В 1873 году 24-го января вышли «Бесы» в 3500 экземплярах.
В 1874 году, 24-го января «Идиот» в 2000 экземплярах, а 21-го декабря 1875 года «Записки из Мертвого дома» в 2000 экземплярах.
В 1876 году 18-го декабря «Преступление и наказание» в 2000 экземплярах.
В 1879 году 10-го ноября «Униженные и оскорбленные» в 2400 экземплярах. В конце 1880 года «Братья Карамазовы» в 4000 экземплярах.
Федор Михайлович необыкновенно радовался поправлению своих денежных дел. Он истинно гордился не только успехом своих сочинений, но и тем, что они дают ему хороший доход, позволили ему расплатиться с долгами и принесли ему достаток. Вспоминая о тех трудах, в которых он прожил свою жизнь, он иногда горько жаловался на свою судьбу и особенно мучился мыслью, что если скоро умрет (а плохое здоровье часто наводило на эти мысли), то оставит семью в бедности. Поэтому всякий успех в денежных делах был ему истинною отрадою, давал ему надежду на лучшую судьбу дорогих ему существ, утешал и оправдывал его в собственных его глазах. В одной из его записных книг сохранился листок, на котором он тщательно подводил итог чистого дохода, выручавшегося со всех его изданий. Вот эта записка:
«Преступление и наказание» продано на — 487 р. 12 к.
Переплетенных экземпляров «Дневника» 1876 г. — 497 р. 80 к.
«Бесы», «Идиот», «Записки из Мертвого дома» — 561 р. 63 к.
От 1876 года — + 295 р. 40 к.
Итого — 1841 р. 95 к.
«Бесы», «Идиот» и «Записки из Мертвого дома» — 1199 р. 50 к.
«Преступление и наказание» — 548 р. 98 к.
Переплетенных экземпляров 1877 года — 346 р. 50 к.
Переплетенных экземпляров 1876 года — 281 р. 68 к.
Итого — 2376 р. 66 к.
«Бесы», «Идиот» и «Записки из Мертвого дома» — 1271 р. 99 к.
«Преступление и наказание» — 797 р. 16 к.
Переплетенных «Дневника» 1877 года — 121 р. 2 к.
Переплетенных «Дневника» 1876 года — 98 р. 61 к.
+ «Униженные и оскорбленные» — 227 р. 24 к.
Итого — 2516 р. 2 к.
«Бесы», «Идиот» и «Записки из Мертвого дома» — 1287 р. 20 к.
«Преступление и наказание» — 933 р. 99 к.
«Дневник» 1877 года — 219 р. 14 к.
«Дневник» 1876 года — 247 р. 6 к.
Итого — 2687 р. 39 к
+ «Униженные и оскорбленные — 548 р. 51 к.
+ «Дневник» 1880 года — 893 р. 87 к.
Итого — 4129 р. 77 к
«Братья Карамазовы» — 3681 р. 50 к.
Всего — 7811 р. 27 к.
«Прибавим к этому для полного понятия о делах Федора Михайловича те суммы, какие получались за новые романы, печатавшиеся в журналах. За «Подростка», печатавшегося в «Отечественных записках», получалось по 250 р. с печатного листа; за «Братьев Карамазовых» по 300 р.
В 1878 году Федор Михайлович в последний раз обращался с просьбой о деньгах к редакции «Русского вестника», так долго и радушно поддерживавшей своего сотрудника и большими и малыми ссудами. После 1878 года уже никаких займов не делалось и началось собирание небольшого капитала.