Достоевский о Европе и славянстве

Попович Иустин

Именно потому, что Достоевский всечеловек в своих воззрениях, касающихся человека и мира, Бога и диавола, добра и зла, добродетели и порока, именно поэтому он — камень преткновения и соблазна для всех, приступающих к нему с западноевропейскими гуманистическими мерками. Ибо эти мерки не дают человеческой мысли идти до конца как в отрицательном, так и в положительных смыслах. Человек всегда боится свою мысль

о добре довести до конца, привести ее к первоисточнику — к Богу, как и мысль о зле довести до ее первоисточника — диавола. Тем паче для таких людей неприемлема бескомпромиссная вера Достоевского в Богочеловека Христа как единственного Бога и Господа во всех мирах, им непонятна бескрайняя любовь Достоевского к Нему, решительное сведение к Нему всех ценностей, к Его чудному и чудотворящему Лику. В этом причина того, почему они не понимают Достоевского в его всечеловеческих настояниях и устремлениях, которые с таким вдохновением и апостольской прозорливостью выражены в его теодицее и демонологии [625] . Мережковский же, желая оправдать свою философию Достоевским, соблазнился и ошибся в Достоевском, как никто другой. Проницательный и правильный комментатор отрицательных героев Достоевского, Мережковский как только переходит к положительным героям, начинает говорить о себе, о своей религии, приписывая Достоевскому свое религиозное понимание и свои убеждения. Желая представить Достоевского как апостола своего "нового христианства", своего "нового религиозного сознания", Мережковский попытался "пересоздать" Достоевского по своему образу и подобию и тем самым погрешил против Достоевского, как никто другой [626] .

625

К таким людям относятся: W. Henkel, Eugen Label, R. Saitswchik, E.M. Vogue, Jean Honcey, K. Waliszewski. Подробнее об этом говорит М. Заидман в своем исследовании "Достоевский в западной литературе", Одесса, 1911 г. Это же можно сказать и об английском критике J.M. Murry. В своей работе "F.M. Dostojevsky", которая частично весьма интересна, он приходит к невероятному заключению: "Любовь Достоевского, даже его так называемое христианство было бунтом" (р.43, а также р. 71–72 и 97). Лев Шестов в исследовании "Достоевский и Ницше — философия трагедии" (изд. второе, 1905 г.) проводит тезис, что Достоевский весь находится в "Записках из подполья" и что все его последующие произведения не что иное, как комментарий к этому произведению (с.20–23,108,109,110–115). В. Вересаев видит в Достоевском только "диавольского подвижника". Он видит Достоевского в аду своих богоборческих и нигилистических идей и настроений в то время, когда он был с Искусителем, но не видит Достоевского в то время, когда он стал со Христом (см. его произведение "Живая жизнь", Москва, 1911 г., с. 2–67 и 214). Надо еще упомянуть В. Астрова, который не понял Достоевского в самой его сути (см. его исследование "Не нашли пути", 1914, с. 80–291).

626

См. исследование Д.С. Мережковского "Л. Толстой и Достоевский, жизнь, творчество и религия". Полное собрание сочинений. С.-Петербург — Москва, 1912, т. VII–IX.

Но над всеми заблуждениями и ошибками сияет неугасимое солнце вечной истины Достоевского — Богочеловек Христос. Для него Богочеловек — все и вся во всех мирах. К Нему устремлена Душа Достоевского, о Нем все пророчества Достоевского. И видите, многие его пророчества о Европе и славянстве, о всечеловеке и всечеловечестве исполняются на наших глазах. А для того, чтобы исполнились и все остальные его пророчества, к тому имеются все психологические и онтологические условия, ибо все его пророчества преисполнены евангельского духа. Небо и земля не исчезнут, доколе не исполнятся все обетования и пророчества евангельские. За Достоевским, славянским всечеловеком, стоит Богочеловек во всей Своей Божественной силе и совершенстве. А славянский всечеловек стоит на Богочеловеке и живет ради Богочеловека. А поэтому и как пророк, и как апостол, и как мученик, и как поэт, и как философ, он проповедует одну истину, одну всеистину — Богочеловека Христа как самую великую драгоценность во всех мирах, видимых и невидимых.