Достопочтенный Школяр

Ле Карре Джон

– Будет гораздо хуже, если провинимся м ы, – продолжал Эндерби. – Или, точнее, вы. Губернатор повергнет вас наземь одним щелчком, именно об этом сейчас идет разговор. У и л б р а х е м давно поливает слезами его письменный стол.

Однако ничто не могло поколебать сумасбродного упрямства Смайли, поэтому Эндерби вынужден был сдаться, и они снова начали обсуждать «картошку с мясом» – этой восхитительной фразой Мартелло обозначал приемы и методы работы. Но не успели они закончить, как Эндерби попытался в последний раз вытеснить Смайли с главенствующей позиции – он снова заговорил об эффективном проведении операции и о последующей работе с уловом, который она принесет.

– Джордж, кто будет проводить допросы и все такое?Лично вы с тем вашим иезуитом, как бишь его там? Скользкое какое-то имя.

– Ди Салис будет отвечать за те аспекты доклада, которые связаны с Китаем, а отдел по изучению Советского

Союза – за русские вопросы.

– То есть та мужеподобная калека, Джордж? Та самая, которую Билл Хейдон, будь он проклят, уволил за пьянство?

– Именно они двое продвинули дело до нынешнего состояния, – ответил Смайли.

Мартелло не упустил случая ринуться в открывшуюся брешь.

– О нет, Джордж, так дело не пойдет! Мне этого не нужно, сэр! Сол, Оливер, я хочу, чтобы вы знали, что я рассматриваю «дело Дельфина» во всех его фазах, слышите, Сол, как е д и н о л и ч н ы й т р и у м ф нашего друга Джорджа, и никого больше!

Радушно поаплодировав старому доброму Джорджу, они отправились обратно на Кембридж-серкус.

– Порох, заговор и измена! – возмущенно восклицалГиллем. – Почему Эндерби так запросто продает тебя? Что это за чушь насчет потерянного письма?

– Да, – откликнулся Смайли, но казалось, мысли его блуждают где-то далеко. – Да, это очень неосторожно с их стороны. Мне казалось, я действительно послал им один экземпляр. Слепой, написанный от руки, просто для сведения. Эндерби всегда все путает. Пожалуйста, Питер, займитесь этим, поговорите с «мамашами».

При упоминании о письме с текстом договора – Лейкон называл его «параграф о договоре» – ожили самые худшие предчувствия Гиллема. Он вспомнил, как, не подумав, поручил доставку письма Сэму Коллинзу и как тот, по словам Фона, под предлогом этой доставки провел целый час наедине с Мартелло. Он также вспомнил, как однажды встретил Сэма Коллинза в приемной Лейкона: он бродил по Уайтхоллу, как ленивый чеширский кот, а Лейкон и Эндерби поверяли ему какие-то таинственные планы. Вспомнил, как Эндерби любит играть в триктрак – он всегда делал большие ставки; Гиллем так старательно пытался учуять, не пахнет ли тут заговором; ему даже пришло в голову, что Эндерби может оказаться постоянным посетителем клуба, в котором состоит Сэм Коллинз. Правда, вскоре он отбросил эту мысль как явно нелепую. Но по иронии судьбы впоследствии выяснилось, что так оно и было. Он также припомнил свое первое впечатление, не основанное, пожалуй, ни на чем, кроме выражения лиц троих американцев, и поэтому был вынужден от него отказаться, – о том, что все они заранее знали, ч т о и м е н н о Смайли собирается им рассказать.

Однако Гиллему так и не удалось разубедить себя в том, что Сэм Коллинз незримо присутствовал на этом утреннем празднестве; когда в лондонском аэропорту Гиллем, истощенный долгим и бурным прощанием с Молли, садился в самолет, тот же самый призрак усмехнулся ему сквозь дым коричневой сигареты Сэма, словно дым, исходящий из самой преисподней.

Полет прошел без осложнений, если не считать одной мелочи. Они летели втроем, и, рассаживаясь, Гиллем в своей непрекращающейся войне с Фоном выиграл небольшую баталию. Отмахнувшись от «домоправителей», Гиллем и Смайли летели первым классом, а верный слуга Фон сидел на откидном кресле в проходе туристского класса, едва не касаясь щекой могучей челюсти охранника из службы безопасности авиакомпании; в продолжение почти всего полета тот мирно дремал, а Фен сердито дулся. К счастью, можно было не опасаться, что с ними летят Мартелло и его «молчуны», потому что Смайли решительно заявил, что такого не должно произойти ни при каких обстоятельствах. К тому же Мартелло улетел в Лэнгли за инструкциями, а потом должен был отправиться дальше, через Гонолулу, в Токио, чтобы к их прибытию успеть в Гонконг и на всякий случай быть под рукой. Их отлет имел невольное ироничное примечание: Смайли оставил для Джерри длинную рукописную записку. Ее должны были передать Уэстерби по прибытии в Цирк, а заодно поздравить с успешным выполнением задания. Написанный под копирку второй экземпляр до сих пор хранится в досье Джерри. Никто и не подумал его убрать. Смайли хвалил Джерри за «непоколебимую преданность», писал, что эта операция «достойно увенчала его более чем тридцатилетнюю службу». Ссылаясь на письмо, которого, скорее всего, никогда и не было, он передал ему привет от Энн, «которая вместе со мной желает вам в не меньшей степени прославиться в качестве романиста». Завершил он довольно неуклюжими реверансами, подчеркнув, что «наша служба сводит нас с такими замечательными коллегами – в этом одно из ее преимуществ. Должен сказать вам, что все мы почитаем за честь работать рядом с вами».

Кое-кто до сих пор задается вопросом,

почему до их отлета никто в Цирке не потревожился и не спросил, где же столько времени пропадал Джерри. В конце концов, он задержался на несколько дней. При этом недоброжелатели опять пытаются взвалить вину на Смайли, но не могут найти никаких доказательств того, что в Цирке что-то упустили. Чтобы передать сообщение Джерри, посланное с авиабазы на северо-востоке Таиланда, – последнюю его весточку, – Кузены освободили прямую линию между Бангкоком и лондонским Флигелем. Но линию освободили только для одного этого сообщения и для одного ответа на него, продолжение не предусматривалось. Соответственно, жалоба американцев на то, что Джерри исчез, была передана сначала по военной линии связи в Бангкок, оттуда – гонконгским Кузенам через их собственную сеть, потому что Гонконгу было дано право собирать у себя все материалы по «делу Дельфина», и только после этого донесение переслали в Лондон, снабдив пометкой «Текущий материал». Там оно долго путешествовало по лоткам для бумаг из палисандровой фанеры, и никому не приходило в голову, что этот листок может иметь какую-то ценность. Следует добавить, что флегматичный майор Мастерс не придал никакого значения тому, что какой-то бродячий англичанин, как он выразился, не явился вовремя. «Объяснения ищите сами», – так заканчивалось его послание. Сейчас майор Мастерс живет в городке Норман, штат Оклахома, и содержит небольшую авторемонтную мастерскую.

«Домоправители» тоже не увидели здесь никаких причин для паники – по крайней мере, так они утверждают. Джерри было велено по прибытии в Бангкок сесть в самолет, любой самолет, по его собственному выбору, расплатиться с помощью кредитной карточки авиакомпании и прилететь в Лондон. Не указывалась ни конкретная дата, ни конкретная авиакомпания. Пусть все идет само по себе – такова была конечная цель. Скорее всего, он где-нибудь остановился, чтобы отдохнуть. Так поступают многие оперативные агенты по пути домой, а Джерри стоял на особом учете за свою сексуальную необузданность. Так что они продолжили привычно просматривать все полетные листы и на всякий случай забронировали в Саррате двухнедельный курс отдыха и восстановления, а потом занялись куда более неотложными делами – нужно было организовать для участников «дела Дельфина» надежное убежище. Выбор остановили на очаровательной мельнице, тихой и заброшенной, хоть и располагалась она в довольно оживленном пригородном поселке Мерсфилд в Сассексе – всегда удавалось найти подходящий предлог, чтобы поехать туда. Там должны были поселиться ди Салис со значительной частью своего китайского архива, небольшая группа дешифровщиков и переводчиков, не говоря уже о техниках, прислуге и враче, говорившем по-китайски. Тотчас же от местных жителей посыпались громкие жалобы в полицию о том, что округу наводнили японцы. Местная газета поместила статью, в которой утверждалось, что на гастроли приехал танцевальный ансамбль. Эту «утечку информации» организовали, разумеется, «домоправители».

Джерри нечего было забирать в отеле, да и самого отеля не было, но тем не менее он счел, что на сборы у него есть час, а может быть, и два. Он не сомневался, что американцы прослушивают телефоны по всему городу, и знал, что, если Лондон попросит, майор Мастерс запросто сумеет объявить на весь мир, что Джерри – дезертир из американской армии и путешествует с фальшивым паспортом. Поэтому, едва такси выехало за ворота, Джерри велел отвезти его на южную окраину города; подождал немного, сел в другое такси и отправился на север. Над рисовыми полями стелилась туманная дымка, насквозь бежало прямое шоссе, и конца не было видно.

По радио звенели размеренные голоса тайских дикторш, словно кто-то рассказывал бесконечный детский стишок. Проехали мимо американской базы средств электронного слежения, огороженной кольцевым решетчатым забором с полкилометра в диаметре; база, прозванная в округе «слоновьей клеткой», казалась плывущей в тумане. По периметру стояли высокие шесты, а в середине, среди паутины проволочных струн, пылал, словно предчувствие грядущей войны, единственный фонарь, зловещий, как адское пламя. Джерри слышал, что там работает тысяча двести студентов-языковедов, но ни разу не видел ни души.

Нужно было время, чтобы отдохнуть. Завершив дело, он позволил себе отдать целую неделю на расслабление Вряд ли Джерри успел бы собраться с силами быстрее, потому что в душе он был солдатом и привык в знак несогласия просто убираться подальше с глаз. В н а ч а л е б ы л о д е л о, любил говорить ему Смайли, цитируя какого-то немецкого поэта, когда на него нападало настроение сыграть роль неудавшегося священника. Эта простая максима стала для Джерри краеугольным камнем его несложной философии. Что человек думает – никого не касается. Важно, что он делает.