Доступна и беззащитна
Шрифт:
Я в растерянности огляделась. Под полосатым зонтом у дальней виллы сидела женщина с коляской, я её когда-то уже видела. На пляже Маша махала руками, показывая: «Идите сюда! Идите сюда!». Со стороны посёлка приближался Хосе, из-за неугомонности которого моё присутствие было раскрыто. Он поздоровался:
— Доброе утро, Кирилл! Вы придёте к нам завтракать со своей прекрасной сестрой Марией и своим замечательным другом Пабло?
— Конечно, Хосе. И с этой юной прелестной сеньоритой, — он указал на меня. — Её Анна зовут.
— Анна?
Кирилл взял меня за руку и двинулся к морю, но я затормозила:
— Извини, я могу уйти прямо сейчас?
Он остановился, сказал серьёзно и чуть удивлённо:
— Конечно. Ты можешь уйти прямо сейчас.
Но руку мою не отпустил. От неё шло тепло, проникало в меня через замёрзшие пальцы и согревало всё внутри.
— Я не… — попыталась объясниться я.
— Аня, ты не обязана передо мной оправдываться. Я всё понимаю, — он даже кивнул, словно я была глухой и могла не расслышать его слов. — Я не держу тебя.
Возможно, это я держала его руку. Я не могла сказать наверняка, кто кого держал.
— Хорошо, — ответила я.
Раз уж меня все заметили, я проведу с ними это утро. Посмотрю на разноцветных летающих змеев, на двоих мужчин в гидрокостюмах, на гуляющую женщину с коляской, съем картофельный омлет и чуррос, а потом вернусь домой, и на этом всё закончится. За пару часов ничего плохого не случится.
Я ошиблась.
Я поняла это, как только мы подошли к Маше, сидящей по-турецки под зонтиком. Её плечи укрывал плед, а на тёмных кудрях был повязан цветастый шёлковый платок. Щёки раскраснелись от резкого ветра. Крупные губы — так похожие на губы её брата — были ненакрашены и чуть обветрены.
Возможно, их часто целовали.
Вокруг Маши веером рассыпались свадебные каталоги и журналы — на песке, на соседних шезлонгах, у неё на коленях. Одну раскрытую страницу прижимал термос. На развороте были изображены жених и невеста — он держал её на руках, и, кажется, кружил, а она хохотала, обняв его за шею. Её длинная прозрачная фата окутывала их обоих. Они были так прекрасны, что у меня выступили слёзы на глазах. Или это от ветра, я уже не понимала.
Если бы я не побоялась обидеть Машу, я бы ушла. Но она-то ни в чём не виновата.
С берега к нам направился Молчанов. Он шёл медленно и как будто нехотя, проваливаясь по щиколотку в рыхлый песок и держа руки глубоко в карманах. Казалось, он заставляет себя передвигать ноги. Я отвернулась, чтобы не смотреть на него. Не впитывать его неуклюжую походку, его свободную рубашку, вздуваемую ветром, весь его изменчивый, притягательный, обманчивый облик. Мне не хотелось запоминать его таким чужим и красивым — слишком больно.
Мне вообще не хотелось его запоминать. Было б можно — я бы удалила из памяти все моменты, связанные с ним. Все, кроме одного. Когда я стояла перед ним голая, а он смотрел на меня так, словно принадлежал мне всецело и безраздельно. Словно я могла протянуть руку — и он вложил бы в неё своё сердце. В тот момент я верила, что мы созданы друг для друга.
— Садись ко мне, — сказала Маша, подвигаясь. — Ты разбираешься во всём этом? — Она кивнула на груды журналов. — Мне нужно выбрать платье — не свадебное, но симпатичное. Поможешь?
— Привет, Ань, — сказал Молчанов из-за спины.
Это были первые слова, обращённые ко мне после феерически глупого и самонадеянного признания в «Старбаксе». «Ты знаешь, что я хочу сказать». Конечно, он знал. Просто он не разделял моих чувств.
— Привет, Паша, — я смогла растянуть губы в улыбке и взглянуть на него.
Он тоже на меня посмотрел — быстро и цепко, словно проверял, в каком я состоянии. И, похоже, оно ему не понравилось. Он перевёл взгляд на свадебные журналы, снова на меня, нахмурился и отвернулся.
— Так, ребята, нам пора, — подошёл блондин в кислотном костюме. — Одеваемся и идём кататься. Ветер ровный и сильный, отработаем несколько прыжков. Не забудьте шлемы и стропорезы!
— Развлекайтесь, девушки, — сказал Кирилл, собираясь уходить, и вдруг остановился: — Аня, с тобой всё в порядке?
Кажется, у меня стучали зубы.
— Замёрзла немного.
— Сейчас, — он подхватил с соседнего лежака кожаную куртку. — Надеюсь, Паша не обидится, что я дал поносить его любимую вещь.
— Конечно же, он не обидится! — воскликнула Маша. — Иди уже, а то ветер стихнет, будете постоянно падать.
Вдоль берега в нашу сторону молодая женщина катила коляску. Что-то в ней было странное — я не могла понять что.
Я просунула руки в рукава тяжёлой кондовой куртки, сшитой как будто из кожи носорога. Застегнула молнию и подняла воротник. И сразу же почувствовала себя лучше — словно меня согревали и защищали его объятия. Он чужой жених, но я ведь могу напоследок погреться в его куртке?
Я подсела к Маше, задом к переодевающимся парням. Это был единственный способ избежать искушения. Если я опять увижу полуголого Молчанова с его скульптурным торсом и тёщиной дорожкой, то не выдержу: у меня начнётся истерика, сопли и слёзы, и все догадаются, что я в него влюблена.
— Давай посмотрим, что тут есть. Ты какое платье хочешь — вечернее или дневное?
Маша придвинулась, задев меня плечом:
— Да обычное коктейльное. Мы не планируем большую свадьбу, я не люблю многолюдных сборищ. Иногда даже не знаешь, откуда тот или иной человек — его кто-то пригласил или он зайцем пробрался на вечеринку? — Она быстро листала каталог. — А Пашке всё равно, это его вторая свадьба. Первая была очень пышной: с золотой каретой, запряжённой белыми лошадьми, с платьем от Валентино и звездой эстрады вместо тамады. Вот только прожили они недолго. Я не хочу всего этого. Мне достаточно отца, брата и самых близких друзей.