Дотянуться до небес
Шрифт:
Глава 41
Сидя у огромного окна, закутавшись в пару тёплых пледов, Брунхильда с восторгом наблюдала, как, утопая в грязи, на импровизированном плацу снуют подоспевшие «орденские прихлебательницы». В этот чёртов непрекращающийся дождь, льющийся, казалось бы, стеной, и этот свирепый ветер, способный сорвать старую плоть с хрупких костей, она, охотница, попивала вино. Когда её заклятые враги пахали,
– Боже… - усмехнулась она в момент, когда одна из «сестер», пытаясь удержать какую-то увесистую коробку, шлепнулась в грязь. – Выпей я на бочонок больше, быть может, мне бы даже стало её жалко… - не скрывая улыбки вслух проговорила Брун. Пусть она и по достоинству оценила Густава и Баки, успевших в её глазах отличиться и даже, возможно, спасти ей жизнь. Однако все остальные святоши по-прежнему оставались для охотницы обычным пушечным мясом, ценой которому был ломаный медяк. Настолько глубоко засела обида на церковь в её сердце.
– Над чем это ты там смеешься, Одинадцатая? – из-за спины Брун донесся стальной, знакомый голос одной из тех немногих, кого та могла называть подругой. Отвлекшись от перебирания бранных слов, коими девушка весь день из-за окна поливала бедолаг снизу, Брунхильда удивленно перевела взгляд на дверной проем.
Статная светловолосая женщина лет сорока, с ног до головы закованная в серебряные доспехи и укрытая рваным алым плащом. Она с вызовом смотрела охотнице прямо в глаза.
– Мать моя девственница, не это ль одна из самых известных Черноводных Паладинов? Питта, мать ее, Финитта, – восторженно подскочив к знакомой, произнесла Брунхильда.
– Последняя из Черноводных Паладинов, прошу заметить, и теперь я просто Питта, - стыдливо отведя взгляд, ответила женщина.
– Я запятнала фамилию рода своим бегством, и более не смею называться ей.
– Я слышала о том, что произошло полтора года назад, скорблю о твоем роде, надеюсь, эти Ламийские твари рано или поздно заплатят за предательство, – паладин, одобряя слова подруги, кивнула.
– Однако, отбросим скорбь, я рада, что ты жива, – положив руку женщине на плечо, от чистого сердца произнесла Брун.
– Я тоже рада, что ты жива, – вспомнив прошлое, болезненно улыбнулась Питта, после чего обняла старую знакомую.
Больше часа, женщины вспоминали былые передряги и места, в которых по долгу службы им вместе суждено было побывать. Впервые за долгие полтора года Питта могла с кем-то поговорить о своей семье, о долге и мести за убитого наследника Черноводной крови.
– В смысле «убитого»? – поперхнулась вином Брунхильда, когда подруга упомянула о вполне живом принце и будущем женихе Ламийской императрицы.
– В прямом, я видела, мальчик, лицезрев гибель матери, сестер, в отчаянии и не желая достаться кровному врагу, всадил себе нож прямо в сердце, с гордо поднятой головой, как истинный храбрец. Богиней клянусь, будь я в его ситуации, не знаю, хватило ли у меня духа покончить с собой. Даже сейчас, спустя столь долгое время, я, пройдя множество битв на границе и оказавшись, как минимум, трижды на волосок от смерти, наврятли смогла бы убить себя своими же руками. Прыгнуть со скалы, принять яду или умереть в потасовке, да. Но так, никогда… - взяв из рук подруги кубок, произнесла Питта.
– Ты раньше меньше пила, - удивленно фыркнув, сказала Брун, наблюдая, как подруга залпом осушает кубок.
– Раньше я считала себя гордым паладином, – насмехаясь над собственной наивностью, горько протянула она.
– Знаешь, лучше быть живым и трусливым паладином, чем паладином, которого доедают черви, – подойдя к двери, а следом подозвав слугу и потребовав ещё бочонок, Брунхильда, со всей свойственной надменностью и коварством, рассматривала подругу. Её тёмные круги под глазами, бледную кожу, подрагивающие от постоянных пьянок руки.
– Что, опять глумиться надомной будешь? Можешь начинать, я прекрасно знаю, как я выгляжу, – вновь пряча взгляд, заявила Питта.
– Дура ты старая… - усмехнувшись, произнесла Брун. – И если бы не отправилась в приграничье, да квасила не в одиночку, а где-нибудь в таверне, в компании каких-нибудь красавцев, то знала бы…
– Что знала? – не понимающе переспросила Финитта.
– Жив твой принц. Жак, кажется, так его звали, – слова Брунхильды шокировали женщину. Всего на миг её руки перестали трястись, кожа полыхнула цветом, свойственным живым, а в глазах пробудился огонь жизни. Лишь на миг Брунхильда вновь сумела увидеть ту старую знакомую, с которой так давно не виделась.
– Не может быть. Я лично видела, как из молодого тела ручьем вытекала кровь. Ты же знаешь, паладины обладают целительным даром, пусть и на расстоянии мы и не можем точно сказать, выживет ли человек, но всё же. Я чувствовала его боль, видела как угасала его душа.
– Много чувствуешь, мало проверяешь. Годы идут, а ты ничему не учишься. Подруга, ты же знаешь, мне врать тебе незачем, вон, можешь хоть у стражи местной спросить, – кивнув в сторону окна, произнесла Брун. – Не знаю, из какого ты захолустья вернулась, но можешь мне поверить, информация определенно правдивая – мальчик жив.
Отставив кубок в сторону, Питта, встав на колени, в молитвенной позе сложила дрожащие руки.
– Вот только этого мне не хватало, - закатив глаза, фыркнула охотница. – Молитвы падшего до низов паладина за здоровье и процветание человека, которого она сама и оставила врагам на потеху, как мило… - слова Брун тронули сердце Финитты, от чего та с обидой взглянула на старую знакомую. По щеке рекой покатились слезы.
«Вот же, нужно было мне это ляпнуть» - коря себя, подумала Брунхильда, понимая, что перегнула палку.