Доверься мне
Шрифт:
Джон хмурится, скользя взглядом по моему лицу. Но он не выглядит раскаивающимся, просто нетерпеливым.
— Ты на самом деле только что спросил, шлюха ли я? — Мой голос эхом разносится по улице, и выгуливающий собаку мужчина поворачивает голову в нашу сторону.
Джон игнорирует все, кроме меня.
— Не шлюха. Эскорт. Они спят не со всеми клиентами. Только с теми, кого сами выберут.
Ярость вибрирует в моих костях.
— Я… Ты… Я…
— Ты и я… — Он машет рукой. — Выкладывай, Стеллс.
— Пошел ты! — горячо выкрикиваю я. — Трахни себя соломинкой для коктейля!
Джон
— Тебе не обязательно грубить.
— Это я грублю? — Я практически задыхаюсь от шока. — Я грублю? Ты обвиняешь меня в том, что я проститутка.
И знаете, что хуже всего? Мне стыдно. И для этого нет причин. Абсолютно. Я не эскортница, а даже и будь ей, это мое личное дело. Тем не менее, вот что со мной сделали его слова.
— Ты не стала бы первой. Это самая старая в мире профессия, — он говорит таким тоном, словно я этого не знаю.
Я выпрямляю спину.
— Знаешь что? Мы закончили.
А потом разворачиваюсь и ухожу.
Естественно, этот придурок идет следом.
— Ой, да брось. Что я еще должен был подумать? — Он резко машет рукой. — Ты зависаешь с придурочными престарелыми чуваками, которые заявляют, что ты стоишь каждого пенни, и они хотят еще.
Я ускоряюсь.
— Я могла бы учить их вязать!
— Я не видел там вязальных спиц.
— Не искушай меня. Иначе я засуну их тебе очень глубоко.
— Подло. Но все равно это не объясняет наличие чуваков.
— Я могла бы учить их йоге или танцам. Чему угодно. — Я пристально смотрю на Джона, шагая вперед. — Что угодно, кроме трахаться с ними за деньги!
Его румянец становится ярче.
— Может быть. Ладно. Понял. Трахаться за деньги неприемлемо.
Фыркая, я отталкиваю его. Или пытаюсь, олух слишком силен, чтобы сдвинуть его с места.
— Перестань преследовать меня, — шиплю я, направляясь к метро.
— Мы живем в одном доме.
Я останавливаюсь, Джон тоже. Достаточно высокий, чтобы заслонить облачное небо, он смотрит на меня с недоумением.
— Слушай, придурок. — Для пущей убедительности я бью его кулаком в живот. Черт подери, это как ударить в теплую стену. — Когда я говорю, что мы закончили, я имею в виду, что мы закончили. — Я ударяю его после каждого слова. — Не разговаривай со мной. Не смотри на меня. Просто забудь, что знаком со мной.
Выражение его лица можно описать только как надутый мужчина с выпяченной полной нижней губой. У меня появляется желание укусить ее. К сожалению, не могу решить, хочу я сделать это с сексуальным подтекстом или со злостью, так что можно будет почувствовать мой гнев. Может быть, и то, и другое.
Когда он заговаривает, голос звучит задумчиво и мрачно.
— Я думаю, нам стоит вернуться к этому, когда ты перестанешь хотеть оторвать мне член или втыкать вязальные спицы в странные места.
— Тогда ты будешь ждать долго. — После этого я поднимаю руку и останавливаю проезжающее по улице такси. Бросаясь к нему, запрыгиваю внутрь. Джон с пустым выражением лица наблюдает, как я тянусь к двери, чтобы закрыть ее. Я смотрю на него свирепым
Возмущенного взгляда, брошенного им, пока я разношу одну из культовых песен «Килл-Джон», практически хватает, чтобы вынудить меня улыбнуться. Я захлопываю дверь такси как раз в тот момент, когда Джон выкрикивает:
— Удар ниже пояса, Мятная Воришка!
ДЖОН
Учитывая отсутствие в меню секса, единственной физической нагрузкой остаются упражнения. Много упражнений. Не могу сказать, что наслаждаюсь ими так же. Иначе было бы слишком печально. Но тренировка дарит концентрацию и чистый тип боли. Это удовольствие схоже с тем, которое испытываешь, трахаясь или выходя на сцену. К сожалению, оно лишь их бледная тень. Но я все равно гонюсь за ней.
Сегодня я бегаю со Скотти. Год назад он приобщил меня к бегу, показав удовольствие от этого конкретного вид пыток. Никаких сожалений, удовольствие того стоит.
Легкие приятно горят, тело разогрето и расслабленно, когда мы трусим по дорожке парка Гудзон-Ривер. В первый раз Скотти все время подгонял мою задницу. Я волочился как смерть на ножках, а он едва ли успевал вспотеть. Теперь все изменилось. Скотти отстает, его щеки пылают, а обычное раздражение на лице усиливается.
С того момента, как он стал отцом — и я все еще в шоке от того, что Мистер Айсберг перевоплотился в Мистера Мамашу — у Скотти нет времени ни на что, кроме заботы о ребенке. И здесь он действует с той же решительной энергией, с которой выполняет работу для группы. Его лицо сияет радостью, когда он рассказывает о своем наследнике. Я никогда такого не видел, и это заставляет меня немного завидовать Скотти, но не сильно, потому что у парня такие круги под глазами, которые могут соперничать с кольцами Сатурна.
— Давай, папаша, — шучу я, замедляясь. — Хочешь отрастить пузико?
— Пошел ты, — бормочет он.
Я ухмыляюсь. Расплата прекрасна.
— Не могу. Поэтому мы бегаем.
— Поэтому бегаешь ты, — рявкает он между вдохами. — Я бегаю, потому что гребаный мазохист.
— Я думал ты садист.
Он стреляет глазами, а я смеюсь, чувствуя легкость.
Скотти бормочет проклятие перед тем, как провести рукой по лбу.
— Мне любопытно…
— А когда бывает иначе?
— Ты говоришь, что бегаешь, потому что не можешь заняться сексом, — продолжает он. — Но с начала приема антибиотиков прошло две недели. Они наверняка уже подействовали.
Мои ступни отбивают четкий ритм.
— Подействовали. На самом деле сегодня встречался с доктором Стерн, и она подтвердила, что я чист.
— Тогда почему…
— Когда я говорил о том, что покончил со случайным сексом, то был серьезен. Я не могу рисковать. Положа руку на сердце, больше я не хочу этого делать. Мысль о том, чтобы потрахаться и быть запятнанным женщиной, которую я не знаю… — Я пожимаю плечами. — Не-а. Не хочу. Это означает, что Джакс-младший в обозримом будущем будет на хлебе и воде.