Дойти до рассвета

Левашов Виктор Владимирович

Но что-то не склеилось, завязался ночной бой, и в этой кутерьме "клиент" ушёл. Точнее, почти ушёл. Потеряв двух своих, Охрименко загнал-таки "клиента" на скалу, которая с трёх сторон обрывалась в пропасть. На предложение сдаться тот едва не достал Охрименко ножом - его спас "лифчик", - и, получив в ответ пулю в ногу, сам прыгнул в пропасть. Ошалевший от такого финта сержант спустился со скалы к телу, изъял бумажник и, привалив труп камнями, вернулся к своим в кишлак. Потом рота двинулась на высоту 2714, где мы и встретились, едва не перестрелявшись...

А из-за чего так взбесился на Охрименко майор, я так и не понял. То ли из-за того, что всё полетело к чёрту,

то ли из-за слишком трепетного отношения сержанта к трупу наёмника. И вот теперь мы топаем следом за Охрименко к месту, где он схоронил того "друга", за которым мы тащились аж из-под Кандагара.

...
– Спички есть?..
– Дёмушкин едва не налетел на Охрименко, который полуобернулся к нему с зажжённой сигаретой.
– Если б не "Ангола", забил бы я на вашего майора могучий пролетарский...

Дёмушкин хмыкнул и вяло поинтересовался:

– А при чём тут Ангола?

– Ротного мы так кличем, Селькова, - пыхая сигаретой, отозвался Охрименко.
– Он там ещё с 79-го воевать начинал, не то что хмыри некоторые...

Он вдруг остановился, вглядываясь в нагромождение камней, сплюнул в сердцах и, пробормотав: "Вот паскуды, а!" - резко прибавил шагу, почти побежал.

...Тут Охрименко верно подметил - действительно, паскуды, другого слова не подберёшь. Это про серых, безликих бородачей, которых лучше всего видеть сквозь прорезь прицела... Короче, мы в очередной раз опоздали, и последняя хрупкая надежда нашего майора разлетелась на мелкие осколки. Труп человека, лежащего среди торопливо раскиданных камней, опознанию и идентификации уже не подлежал. Лица у мужика не было - кто-то старательно размолотил его, превратив в кашеобразную массу, над которой деловито жужжали мухи. Не было у него и обеих кистей рук.

– Паскуды...
– растерянно повторил Охрименко и стащил с головы выцветшую панаму.
– Что же они своего-то так, а?..

Дёмушкин нагнулся, одёрнул на трупе задравшийся свитер:

– Чтоб не опознали... Про отпечатки пальцев и фотографии "фас-профиль" слыхал?
– и, обернувшись к своим, распорядился: - Забираем его, хватит пялиться...

– Ну и что дальше?
– странно спросил Охрименко, не отрывая взгляда от трупа.

– Дальше-то?
– Дёмушкин забросил автомат за спину.
– Дальше, браток, совсем просто. Будем вдоль "колючки" бродить, в небо палить и про Тисенгаузен орать...
– перехватив недоумённый взгляд сержанта, он с невесёлой усмешкой поинтересовался: - Кстати, не знаешь, где это такое тёплое место - Тисенгаузен?

* * *

Кишлак встретил щекочущими запахами дыма и непередаваемого мясного вкуса, от чего безумно хочется есть. Оказалось, в одном из дувалов вовсю хозяйничал старшина десантной роты, которая сейчас торчала на вершине и грызла сухпай. Здесь же булькала баранинка, шкворчал лучок и присутствовала вся наша группа - усталая, но сытая и умиротворённая.

Горячую и жирную шурпу мы глотали торопливо, обжигаясь и давясь, не обращая внимания на приколы обожравшихся сослуживцев. На такой вот прозаической ноте Панджшер для нас закончился. Пара "восьмых" прилетела через час, и скоро мы были в Баграме. Нас ждали двое в штатском весьма сурового вида и десяток чистеньких солдат. Им сдали тело наёмника, после чего суровые штатские начали что-то настойчиво внушать Дубову. В ответ майор послал их очень-очень далеко, а штатские дружно принялись орать про трибунал... Но тут к ним подошёл Лямин, имея хмурый вид и ПК на плече с заправленной лентой, и штатские сразу куда-то подевались.

Раненых отправили в госпиталь, убитых забрали ребята с 345-го, пообещав сделать всё по уму. А ещё через пару часов АН-12 нёс нашу группу в старинный город Кандагар...

* * *

...За

три дня после возвращения с операции можно успеть переделать многое: отмыться, отпиться, отоспаться. Или подумать, к примеру. Лучшее место для этого - наша курилка, которую отгрохали "дембеля" ещё по осени 80-го. Широкая, добротная, вкруговую ящиками с песком обложена - одним словом, о смысле жизни хорошо поразмышлять как раз здесь. Смысл, в принципе, нехитрый - тельняшка. Знакомо: полоска тёмная, полоска светлая. Как наша жизнь: кончилась кровавая круговерть "боевых" - минута тёмная, сменилась белой. Отшваркались в бане, пообедали, выспались, вид божеский навели - всё, снова к тёмной готовься. Она уже близка, поэтому я никуда не тороплюсь, досмаливая вторую сигарету.

Дело в том, что каптёр Кушкалиев, к которому мне сейчас надо идти шкура. Можно ещё шакалюгой назвать - суть не изменится. Отслужив почти полтора года, он умудрился ни разу не попасть на "боевые". И это в нашем-то батальоне!.. Все наши отцы-командиры, правда, смотрели на это сквозь пальцы. И даже прапорщик Лямин, люто ненавидевший всякого рода "шлангов", обычно отделывался бурчанием - дескать, не трожь дерьмо...

Болтали, однако, что Кушкалиев "стучит" на всех подряд, поэтому и пользуется особым расположением "особистов". За пределы расположения каптёр выбирался только за продуктами, когда ожидалось приближение начальства, и плов, говорят, он умел готовить отменный. А ещё у Кушкалиева всегда можно раздобыть самогона или "дури", лишь бы имелись в наличии "чеки" или "зелень" - "афошки" каптёр категорически не признавал. Любимой темой каптёра была карьера неведомого нам его брата. "Брат Хаким юристом стал, скоро ба-алшым пракурором будет, понял, э-э?" Дальнейшие рассуждения Кушкалиева сводились к радужным перспективам, которые обязательно начнутся после "дембеля" с помощью брата Хакима. И вот такой личности Саня доверил на хранение кольцо. М-да... Кажется, полоска тёмная шибко широкой выходит...

Дёмушкин вздохнул, выбросил окурок и решительно зашагал к каптёрке.

– Привет...

– О, Дёма!
– Кушкалиев захлопнул толстую тетрадь, в которую что-то записывал.
– Салям, дарагой, прахади!

– Я по делу...
– Дёмушкин подвинул к себе табурет.
– Саня тебе...

– Ай, зачэм так гаваришь, дарагой? Зачем дела? Сначала хлеб кушать, чай пить будем, дела потом делать будем...

– Некогда...
– пробурчал Дёмушкин.
– Я за кольцом, тебе его Рябцев перед "боевыми" отдал...

– Да-да...
– Кушкалиев согнал улыбку, принял скорбный вид.
– Нету Сани, погиб...

– Погиб... Перед смертью попросил меня кольцо в Союз переправить... Давай, где оно?

– Кольцо? Сейчас...
– Кушкалиев полез в стол и, порывшись, вытащил что-то, завёрнутое в чистую тряпку.
– Вот оно, Дёма, держи... Жалко Саню хороший человек был... Родителям горе какое, ай-ай...

– Погоди ты!..
– Дёмушкин выложил кольцо на стол, посмотрел на Кушкалиева хмурым взглядом.
– Это не то кольцо. Где Сашкино?

– Как не то?
– удивился Кушкалиев и проворно вылез из-за стола.
– Это, это он оставлял...

– Дуру не гони...
– поморщился Дёмушкин.
– Это серебро, Саня тебе золотое оставлял, с рубином...

– Ты путаешь, дарагой...
– покачал головой Кушкалиев.
– Это кольцо, другого не было...

– Не тарахти...
– Дёмушкин поднялся.
– Гони Санино кольцо, быстро!..

– Ай, зачэм так гаваришь, дарагой?
– укоризненно покачал головой Кушкалиев и неожиданно зловеще улыбнулся.
– Тебе бы ходить, Дёма, по-хорошему...