Дождь прольется вдруг и другие рассказы
Шрифт:
Ни один голос, насколько Бог мог судить, не звучал дважды, а если и звучал, то Бог, конечно, его не узнавал. Однако он научился различать всевозможные оттенки чувств — нюансы переживаний и обертоны эмоций. Пронзительные, страстные восклицания напыщенных речей его не трогали, он засыпал под них. Смиренные и еле слышные причитания, наоборот, стряхивали всякий сон. Он вылезал из постели не из-за того, что слышал свое имя, — оно звучало так часто, что, похоже, богов на планете существовало видимо-невидимо, — нет, из-за особого тона, полного любви и жажды невозможного. Как бы ни хотелось ему спать, он залезал на стул и подталкивал шар, подгоняя время — пусть чему суждено, случится скорее, а то, что уже произошло, канет далеко в прошлое.
Потом он засыпал, и ему снилось, что он оказался на своей планете и умер.
А иногда, наслушавшись на ночь смеха, Бог видел во сне, как находит на задворках нечто настолько прекрасное, что словами не описать, а пробудившись, терялся в догадках: что это такое было?
Но самый странный сон приснился ему после того, как он услышал мальчишеский голос, который однажды тихой ночью шепнул ему:
— Боженька, — голос дрожал, словно мальчик вот-вот расплачется. — Ты там? Можно с тобой поговорить?
Потом — тишина: Бог затаил дыхание, мальчик тоже затаил. А дальше ничего. Голос потерялся.
Выпрыгнув из кровати, Бог залез на стул и приблизил лицо к висящей на нитках планете. В темноте смутно виднелись белоснежные полюса, следы от реактивных самолетов, облака. Конечно, он не увидел шептавшего мальчика.
— Здравствуй, — ответил он тоже шепотом, и его губы коснулись экзосферы. — Это я. Я здесь.
И тут же под губами образовались облака, как будто он дохнул на оконное стекло — больше ничего не случилось. Наверняка его желание ответить обернется каким-нибудь ужасным природным катаклизмом, но Богу так хотелось спать, что он вернулся в постель. Веки его распухли, его бил озноб.
Бог провалился в сон, как будто спикировал с огромной высоты. Казалось, он сам превратился в одно-единственное тихое слово, летящее сквозь космос. И ему приснилось, что он отправился на задворки Вселенной, на свое любимое место, где всегда находил новые игрушки. Однако, даже не дойдя до помойки, он заметил, что там кто-то копошится. Ребенок примерно его размера, попой вперед вылезал из обуглившегося остова старинного генератора. Уставший от одиночества, Бог радостно бросился навстречу. Он отчаянно торопился добежать прежде, чем ребенок обернется и станет ясно, мальчик это или девочка.
Он бежал всю ночь напролет, бежал и бежал, пока не проснулся утром, помня только одно — ощущение счастья.
Мисс Пышка и мисс Спичка
(пер. А. Соколинская)
Две довольно молодые особы, подруги еще по монастырской школе, жили вместе в маленьком уютном доме. Они были очень привязаны друг к другу и по очереди готовили утром омлет.
Мисс Пышка — между прочим, вовсе не толстая — прочищала в ванне сливное отверстие, вечно забитое темными и светлыми волосами, соскребала с раковины засохшую зубную пасту и делала многое из того, что терпеть не могла мисс Спичка — к слову, совсем не худая. На мисс Спичке лежали стирка и глажка, и мисс Пышка считала, что обязанности распределены по справедливости.
В этой истории важную роль играют физические данные. Мисс Пышка, изящная блондинка с длинными ногами и большой грудью, лицом походила на Мэрилин Монро. Мисс Спичка, изящная брюнетка с длинными ногами и большой грудью, лицом напоминала Грету Гарбо, только круглощекую. Если бы подруги имели обыкновение меняться одеждой, их легко можно было бы перепутать, особенно при тусклом освещении. Но они не имели такого обыкновения (как бы хорошо ни сидела чужая одежда), ибо полагали, что между ними не больше общего, чем между гвоздем и панихидой. Эта убежденность (абсолютно ошибочная) основывалась на разделении домашних обязанностей. Ну о каком сходстве может идти речь, думали девушки, если одну с души воротит, когда она моет унитаз, а другая, орудуя щеткой, мурлычет песенки? И как их можно перепутать, если одна тратит на глажку три часа в неделю, а другая пользовалась утюгом, наверное, три часа за всю жизнь?
Однако домашние дела — не самый верный показатель. В действительности мисс Пышка и мисс Спичка были похожи как две капли воды, можно сказать, они составляли единый организм — с двумя бледными отростками и невидимым корнем, глубоко вросшим в самую сердцевину дома.
В будний день будильник звонил в семь утра. Из-под одеяла высовывалась чья-нибудь рука и нажимала на кнопку. Эту обязанность подруги исполняли по очереди, поэтому будильник каждый вечер переставлялся с одной тумбочки на другую. Выключив звонок, одна из девушек поднималась и, шаркая шлепанцами, отправлялась на кухню готовить завтрак.
За завтраком мисс Пышка и мисс Спичка лениво перебрасывались словами, как это делают люди, слишком много времени проводящие вместе.
После завтрака начинались сборы на службу: мисс Пышка облачалась в шикарное белье и модное платье, мисс Спичка — в белый халат и строгий кардиган. Затем подруги садились в купленную в складчину машину. Мисс Спичка выходила у Центра здравоохранения, а мисс Пышка ехала дальше — туда, где ее ждали.
Случалось, ее нигде не ждали, и тогда девушка возвращалась домой. Но, как правило, благодаря внешности Мэрилин Монро, работодатели рвали ее на части.
Мисс Спичка работала медицинской сестрой. На ней лежала куча обязанностей, и все до единой доставляли ей удовольствие. Она была из тех медицинских работников, от которых исходит энергия, практически неотличимая от искренней сердечности. Это качество позволяло ей ладить с кем угодно, включая больных стариков.
— Как вы себя чувствуете, миссис Карбиони? — ворковала девушка, меняя бинты на застарелой язве.
— Кушайте на здоровье, голубушка, — приговаривала она, ставя тарелку перед трясущейся старой кочерыжкой.
— Помните, что я вам говорила о курении на прошлой неделе, мистер Сэнгстер?
При необходимости мисс Спичка становилась больным матерью, сестрой или преданной дочерью. И всегда добивалась своего, а пациентам подобное отношение только шло на пользу.
Сослуживцы считали, что она чудо. «Элеонора — настоящее чудо», — без устали твердили они.
За утренней чашкой чая медсестры любили поболтать. Сидя за большим ламинированным столом, они обсуждали тяжелых больных.