Дождь Шукры
Шрифт:
Забота об уходе за деревьями была возложена на садовников-малийцев, фактически не владевших французским языком. Подозреваю, что мое знание бамбара — языка большинства жителей Мали было для Куртье досадной неожиданностью: ему вряд ли нравилось, что кто-то сможет установить прямые контакты с одной из этнических групп его служащих. Я уже успел заметить, что у Куртье работало несколько обособленных национальных групп: малийцы, индийцы, мозамбиканцы, японцы — и европейцы. Аккуратных индийцев профессор использовал в лабораториях; мозамбиканцы, которых, видимо, пригласили из-за их веселого, доброго и незлобливого характера, убирали помещения; японцы работали со сверхточными приборами. Внутренняя охрана, если не считать привратников-малийцев, состояла только из европейцев.
Начальника охраны, бельгийца Дюшато, мне представили официально. Мои наблюдения за его подчиненными позволили построить кое-какие гипотезы о национальной принадлежности
1
О бригаду! (португальск.) — спасибо!
Особенно дружеские отношения у меня установились с малийцами. И началась эта дружба в первый же день моего пребывания в имении Куртье. Накануне я приехал из Парижа в Блуа, где и переночевал в каком-то маленьком отеле. Я всегда любил останавливаться в небольших уютных провинциальных отелях, где скрипели деревянные лестницы и была старая мебель. Эти отели вызывали во мне воспоминания об эпохе моих бабушек и о безвозвратно ушедших детских годах.
Блуа, вообще-то, местечко курортное, но тогда уже наступила осень и городок был пустынен. Проснувшись утром, я сначала подумал о хорошенькой горничной Иветте, стройной двадцатилетней блондинке, подававшей мне вечером ужин, а потом уже о Жанне д'Арк, поскольку именно в Блуа собрала она пять веков тому назад свое войско, чтобы освободить Францию от иностранных захватчиков. Как говорит мой дядя Мишель, половину национальных героев Франции составляют женщины, так как всего этих героев было двое: Жанна д'Арк и генерал де Голль, ибо Наполеон Бонапарт все же был корсиканцем… Как известно, современники нередко оказываются неблагодарными по отношению к своим героям, особенно отвратительно поступили они с Орлеанской Девой, но часть историков до сих пор не теряет надежды, что Жанну д'Арк все-таки не сожгли и в последний момент ей удалось бежать… Сожгли же какую-то сподвижницу Жанны. Увы, о Наполеоне я тоже слышал, что он смог уплыть с острова Святой Елены на первой в мире примитивной подводной лодке и что остаток жизни он прожил в Америке, а мышьяком травили внешне похожего на императора его соратника. Конечно, хочется верить в лучшее, хотя соратников тоже жалко…
Закончив с мысленным экскурсом в прошлое, я позвонил Иветте и, сообщив ей массу интересного по поводу цвета ее глаз и щечек, попросил принести мне кофе и круассан. [2] После завтрака я выехал в Солонь, в имение профессора Куртье, к которому имел рекомендательное письмо от старинного друга нашей семьи, модного парижского врача Руайе. Предварительно Руайе говорил обо мне с Куртье по телефону.
Солонь — это песчаное, заросшее лесом плато, где много старинных замков и прославленных охотничьих угодий. Президент республики именно сюда приглашает время от времени поохотиться своих именитых гостей. Среди бесчисленных лесных шоссе, украшенных по бокам табличками «частная собственность», я с трудом нашел нужный мне адрес. Имение было огорожено высоким каменным забором. Поставив в сторону «пежо», я бодро направился к солидным металлическим воротам. После моего звонка калитка бесшумно поползла вбок и в образовавшемся проеме появился двухметровый малиец, на черной физиономии которого было бы тщетно отыскивать малейшие признаки гостеприимства.
2
Круассан — булочка в форме полумесяца.
— Мсье желает? — спросил этот антоним радушия, бросив на меня взгляд, которым таможенник-гваделупец удостаивает в аэропорту Орли багаж не понравившегося ему белого пассажира.
Я внутренне улыбнулся. Конечно, если бы передо мной неожиданно встал во весь рост и загородил своим телом вход во владения профессора Куртье пигмей из Конго, я, может быть, и растерялся бы. Но негр, да еще малиец… с этим народом я чувствовал себя достаточно уверенно.
— Инисогома! Икакэнэ кособэ? [3] — приветствовал я черного стража на чистейшем бамбара с акцентом города Сегу — колыбели этого языка.
3
Инисогома! Икакэнэ кособэ? (бамбара) — Доброе утро! Надеюсь, ваши дела идут хорошо?
— М'ба! [4] — машинально ответил малиец, сохраняя на лице свирепое выражение.
— И мусо какэнэ? И дэу какэнэ? [5] — вежливо продолжал я традиционный перечень африканского приветствия.
— Торотэ! [6] — все еще хмуро ответствовал мой визави.
— И сомого бе какэнэ? И сунгуру какэнэ? [7] — последняя фраза ритуалом не предусматривалась.
— Тороситэ! [8] — ответил малиец и расхохотался. Лицо его приняло добродушное выражение.
4
М'ба! (бамбара) — Так!
5
И муссо какэнэ? И дэу какэнэ? (бамбара) — Как поживает ваша жена? Как поживают ваши дети?
6
Торотэ! (бамбара) — Хорошо!
7
И сомого бе какэнэ? И сунгуру какэнэ? (бамбара) — Как поживают все ваши родственники? Как поживают ваши возлюбленные девочки?
8
Тороситэ! (бамбара) — Отлично!
Тогда я перешел на французский:
— Меня пригласил профессор Куртье. Моя фамилия Руадо.
— Мы вас ждем, мсье Руадо! — поклонился негр.
Так состоялось мое первое знакомство с Бубакаром Кулибали. Позднее мы с ним подружились. Бубакар помог мне установить хорошие отношения и с другими малийцами. Особенно часто беседовал я с маленьким веселым Траоре, который рассказывал множество интересных вещей об Африке, ее обычаях, старинных преданиях, народных приметах, а также о колдунах различных племен. Траоре был прирожденным рассказчиком, слушать его было одно удовольствие, однако отличить правду от вымысла в его повествованиях оказывалось не всегда просто.
— Знаешь, Виктор, — обычно начинал он, — у нас в деревнях есть такие колдуны, которые могут умертвить человека.
А человек этот живет в другой деревне, в нескольких десятках километров от колдуна, и колдун его никогда не видел.
Это я знал. Колдун не посылал своей жертве никакого яда, он просто на глазах односельчан совершал обряд убийства человека, живущего в другой местности. И через некоторое время этот человек умирал… Но при одном условии: он узнавал, что колдун обрек его на смерть. Он умирал от самовнушения. В его голове просто не укладывалось, что он может жить, если колдун предвещал ему смерть.
— А еще, — продолжал Траоре, — колдун становится перед деревом, произносит заклинания, и у вас на глазах листья с дерева начинают опадать.
— А чем он перед этим поливает корни? — интересовался я.
— Нет, нет, ничем не поливает, — настаивал Траоре, — он заколдовывает дерево…
«Кто знает, — думал я, — может, какие-нибудь экстрасенсы обжигают дерево биотоками, а может, гипноз… В Африке все возможно».
Особенно хорошо Траоре разбирался в ядах. Он рассказывал о разных способах лечения укусов ядовитых змей, приготовлении смертельных настоев из растений, применении ядов во время охоты на крупных зверей.
— Знаешь, Виктор, самый лучший яд, которым смазывают наконечники стрел, делают в нашей деревне так, — говорил он. — Человек (понимай — мужчина) уходит в лес и убивает там большую жабу, кожа которой ядовита. Ее кладут в глиняный горшок, куда должен помочиться маленький мальчик. Горшок зарывают в землю в лесу под тенистым деревом. Приходят на это место через год. Горшок выкапывают, добавляют в его содержимое сок одного редкого растения и ставят на костер. Затем все отходят подальше, чтобы ядовитые пары никого не отравили. Когда костер погаснет и зелье остынет, один, наиболее опытный, охотник приближается к горшку и обмакивает в отраву наконечники стрел. Потом горшок с остатками яда зарывают в землю… Кстати, Виктор, — продолжал Траоре, — здесь, в парке, тоже много ядовитых растений. Очень ядовитых. Даже у нас в Африке я таких не встречал.