Дождь в наших сердцах
Шрифт:
Всё то время, что он рассказывал, я сидела с открытым ртом и дрожащем сердцем. А он старался говорить ровно, спокойно. Но стоило ему закончить, как из него вырвались эмоции. Мужская слеза скатилась с его скулы. И я хотела заплакать снова вместе с ним.
— Мне так жаль, чёрт… Аарон… — я обняла его за шею, гладила его растрёпанные волосы и позволяла страдать в свою шею.
Мне впервые было так плохо. Тяжело, когда ты даже не понимаешь, что делать в такой ситуации, что говорить, как поддержать человека. Всё, что я могу — это просто быть рядом, просто обнимать и позволять плакать в моём присутствии.
27
Глаза разлепились с восходом солнца. Занавески были не закрыты, отчего яркие жёлто-оранжевые лучи проникали в маленькую комнату, в которой мы остались вчера ночевать. Я зажмуриваю глаза от назойливого света и почти моментально чувствую острую боль в голове, словно по ней бьют кувалдой. Я много не пила, поэтому не понимаю из-за чего такая боль. Может, из-за того, что я поспала часа три, потому что до глубокой ночи мы разговаривали.
Поворачиваю голову на другую сторону кровати и замечаю ещё сопящего в подушку Аарона. Во сне его лицо кажется более умиротворённым и без всех тех эмоций, что были вчера. Во сне ему не больно. Однако, в уголках глаз и на ресницах были видны засохшие слёзы. Его губы подрагивали, и я улыбнулась такому зрелищу. Хочу нагнуться и поцеловать его, но не хочу будить — пусть он выспится. Ему ещё и за руль садиться.
Стараюсь встать с кровати — медленно, чтобы не разбудить его. Матрас прогибается под моим весом, и я подскакиваю на ноги. Поправляю задравшееся помятое платье и подхожу к зеркалу. Выгляжу так, словно провела ночью бои без правил — макияж весь остался на подушке, платье выглядит помятым до такой степени, что страшно смотреть, а волосы… я даже не знаю, как и чем мне их расчесать.
В последний раз кидаю взгляд на Аарона и выхожу из комнаты, чтобы найти хотя бы одну живую или скорее выжившую душу. Замечаю, что в доме гробовая тишина и такого шума, какой был вчера, уже нет. Я даже не слышу шорохов, должно быть, все отсыпаются.
Медленно, шагая босыми ногами по холодному полу, спускаюсь по лестнице и высматриваю из-за угла. В той комнате, где вчера сидели мы, остались спать лишь Элай с Элизой. Я не могу сдержать улыбки — радостной и умиляющей, когда замечаю, в каком положении они спят. Элай сидит на том самом кресле-мешке, а Элиза, словно мой котёнок, умостилась на его руках и спит на его сильном мужском плече.
Ступая чуть дальше, я ахаю и закрываю рот ладонью. Объединённые кухня и гостиная превращены в беспорядок, будто здесь пронеслось торнадо. Замечаю, что большинство людей уже нет — уехали ещё ночью. Но здесь всё равно ещё человек двадцать осталось: кто-то спит на барной стойке, кто-то на полу, а кто-то обжился на мягком диване.
Пробираться сквозь гору пьяных подростков за стаканом воды мне не хотелось, поэтому я решила вернуться к Аарону в постель. Лечь рядом под его руку, пригреться к его груди и поспать ещё несколько часов.
Но, когда я уже вернулась, Аарон лежал с открытыми глазами и смотрел на дверь.
— Я думал, ты ушла.
— Куда бы я могла уйти, ты что?
Закрыв за собой дверь, я вернулась к нему в кровать. И я почему-то не особо придала значение своим действиям — я всё делала как-то не думая.
Опомнилась я лишь тогда, когда почувствовала его руки на своих бёдрах. Аарон сразу прочитал мой взгляд, который уже наполнился смущением.
— Не убегай, Лаура. Посиди.
Я чувствую, что ему приятно.
Мои щёки разгораются, ведь странное чувство внизу живота появилось снова. Я ощущаю, как что-то твёрдое упирается в мой центр.
— Нам нужно уезжать отсюда, — стараюсь как-то поторопить его, чтобы не сидеть на нём. Это было слишком неловко.
— Все спят. Мы бы тоже могли ещё полежать.
Я неосознанно заёрзала на его бёдрах, чувствуя, как по телу проходится дрожь от этих соприкосновений. Аарон лишь закрыл глаза, тоже почувствовав это, и слабо улыбнулся. А потом, осознав, что я творю, легла на него. Опустилась на его грудь и обвила своими руками его шею, мол, просто обнимаю.
— Ты хочешь отдохнуть? — спрашивает меня парень, и я пожимаю плечами, предоставляя ему выбор.
Мы оба понимаем, чего хотим, но никто не скажет этого вслух. И это не должно случиться так внезапно, необдуманно, в чужом доме, в чужой кровати. Всё должно быть более романтичным и уединённым.
— Да, — выдавливаю из себя и закрываю глаза, желая притупить это неопознанное чувство.
Руки Аарона всё ещё гладят мои бёдра, плавно перебираясь на спину. Он прижимает меня к себе и учащённо дышит в мою шею.
Господи, почему он такой сексуальный. И, господи, почему я хочу его.
Разум просит меня остановиться. Я не хочу здесь, я хочу всё по-другому. Но жар внутри меня, который распространился по всему телу — с ног до головы — заставляет меня хотеть его вот так.
Я вновь плавно качнула бёдрами. Аарон опять закрыл глаза — хоть я и не вижу этого, но чувствую по его рьяному вздоху. Не знаю, что делаю. Не осознаю, что творю. Это словно не я, а кто-то другой. Какая-то другая Лаура — тёмная, раскованная.
Не сильно сжимаю ткань его футболки, когда бёдра продолжают двигаться на нём в нужном им темпе. Мне стыдно, но я желаю этого, не могу уже остановиться.
— Перевернись, — процедил он, стиснув бёдра, останавливая их.
— Что? — смутилась я, совершенно не поняв, что он имел в виду.
— Перевернись на спину.
Словно в тумане я выполнила его просьбу, оставаясь всё ещё лежать на нём, чувствовать его.
Грубая мужская рука вынырнула из-под моих бёдер и переползла на мой живот, опуская ладонь всё ниже. Подол платья и так неприлично задрался, когда я переворачивалась, так что Аарону не стоило труда добраться до линии моих трусов.
— Лаура, — его шёпот эхом отдаётся во всём теле, обостряя дрожь и без того острое желание. — Скажи, чего ты хочешь.
Я возбуждалась сильнее с каждым его словом, с каждым касанием, чувствуя, как намокает бежевая ткань моих трусиков. Ноги сжимались непроизвольно, стараясь то ли убрать возбуждение, то ли продлить его.