Дожить до вчера. Рейд «попаданцев»
Шрифт:
Окрестности деревни Городище, Могилевского района, БССР.
27 августа.
Вечерок вчера выдался такой «веселый», что сегодня я бессовестно проспал. Не смертельно — ничего из «официальных мероприятий» вроде завтрака не пропустил, но вот уже целый месяц, осознав свою физическую немочь, каждое утро устраиваю себе «партизанский фитнес». Ничего сверхъестественного: отжимания, прыжки, «бой с тенью»… Последнее упражнение, правда, увидевший его Антон обозвал как-то «развратными танцами
А сегодня я проспал! Сам поставил будильник в телефоне на полвосьмого, а сейчас, если зрение меня не подводит, почти десять. Это я по солнцу определил — научился за последнее время. А вот то, что телефон не услышал, — это косяк, получилось, что не только тренировку пропустил, но и утренний выпуск Совинформбюро не записал. Хотя телефон мне именно для этого дан. А «семерка» моя уверенно принимает любую из местных широковещательных станций.
— Эхе-хе-хе-хе! — Это Серега так сочно потягивается. Под соседним тентом спал. — Меня терзают смутные сомненья! Эх!
— И зачем они тебя, болезный, терзают? Ты им денег должен? — А то Люк вступил, правда, он, похоже, уже давно на ногах, поскольку его веселый голос доносится откуда-то справа, из-за «Опеля», а спальное место у него было совсем с другой стороны.
— Всем, кому должен, — прощаю! — с барскими интонациями заявил Док, появляясь в поле моего зрения. — А сомнения у меня извечные, посконные даже: «Кто виноват?» и «Что делать?»
— А как же другой вечный вопрос: «Брать две или три?» — Сашка вышел из-за машины, и я чуть не заржал в голос от открывшейся картины — в целях конспирации Люк по-прежнему носил форму унтер-офицера полевой жандармерии, тогда как на Доке была форма советского лейтенанта, — сюрреализм еще тот.
— Эй, люди! А командир где? В поля ушел? — Из-за моих лингвистических умений пощеголять в советском мне в ближайшее время не светило, правда, и в немецкое одет я был не полностью, а лишь в бриджи, подтяжки и трофейную майку. Даже сапоги пока не натянул.
— То есть вам дрыхнуть можно, а командир — сразу в поля? — К моему огромному удивлению, голос Александра Викторовича раздался у меня за спиной. — Отдыхать всем нужно. Или не так?
Пришлось спиной изобразить смирение, осознание собственных ошибок и, до кучи, полную покорность судьбе. То есть «повесить буйну голову», вжав ее в плечи, и согнуться «крючком», запричитав при этом: «Дяинька, только не бей убогого…»
— Твою ж медь! — изумился Саша, а Док сообщил, что подобной похабени я не иначе как у Тохи обучился, на секретных утренних тренировках.
Но вся эта буффонада была лишь защитной реакцией — слишком нерадостные вещи вчера случились. Вот мы и маскируемся друг от друга, но больше, конечно, от себя самих. Я так вообще не могу уложить в голове, что Шуру убили! Не укладывается — и все тут! Самый из нас опытный, не доверяющий целиком никому, кроме совсем уж своих, привыкший все просчитывать… И какие-то доисторические полицейские! Да и Тошке сейчас должно быть совсем не сладко — один остался. Я оттого, может, и проспал, что часа два ворочался — переживал.
— Тотен, а ты чего без ствола? В санатории, что ли? — не дал мне окончательно погрузиться в пучину рефлексии голос командира. То, что я полуголый, его ни капли не смутило — чай, я не барышня, а вот то, что от оружия на пять метров отошел, — косяк весомый. Из-за такого, вполне возможно, и парни в Загатье нарвались. Ну вот, снова-здорово!
— Прошу не бить и не заставлять рыть окоп полного профиля для стрельбы с лошади стоя! — бодро извинившись, я чуть ли не рыбкой нырнул к своему спальному месту и уже через пару секунд застегнул на поясе ремень с кобурой. И хотя я сейчас значительно лучше, чем два месяца назад, понимаю некоторых своих воевавших знакомых, крайне неуютно себя без оружия ощущающих, некоторые, свойственные им приколы до конца родными мне пока не стали. Тут больше, конечно, штабную работу винить надо, нежели что-нибудь еще. Арт или Люк почти все время «в поле», так я уже ни того, ни другого без ствола и представить не могу. Даже когда в Загатье в бане вместе мылись, Антон пистолет с собой взял — не в парилку, нет, но в предбаннике «вальтер» на шайку положил.
— Значит, так, дорогие мои, быстренько на пальцах скиньтесь, кто через полчаса Ваньку на «фишке» сменит, а остальным — собирать барахло! — Тон командира на этот раз к шуткам не располагал.
— Сань, а позавтракать успеем? — спросил Люк.
— Если прямо сейчас к плите встанешь — успеем.
И завертелось! Никто, естественно, не сговаривался, но было видно, что у ребят на уме то же, что и у меня: «Черт с ней, с взрывчаткой! Надо быстрее вернуться и подобрать Тоху с „трофейными“!»
Поскольку с вечера, следуя установившимся «цыганским» традициям, особо не рассупонивались, то и на сборы ушло минут десять. Примерно столько, сколько нужно, чтобы снять и скатать тенты и убрать их в машины. А пять минут спустя Люк позвал всех подзаправиться. Без особых разносолов — чай и бутерброды.
— Махнемся, как обычно? — спросил сидевший по левую руку Док, протягивая мне бутер с копченой колбасой.
— Не вопрос! — Я отдал ему свой с салом. С детства у меня слабость к твердой сырокопченой колбасе, а у Гансов она в пайках. Жесткая, как фанера, но мне нравится, а вот сало — точно не мое. Если только из холодильника, под водочку, но кто ж сейчас нальет-то? С холодильником, опять же, напряженка…
Командир присоединился к нам чуть позже — были какие-то дела в кузове «Опеля».
— Решили, кто Ваню меняет? — поинтересовался он, прожевав первую порцию.
— А мы назад сразу поедем, или еще какие дела тут остались? — спросил Люк.
— Проверим ту площадку, о которой вчера вечером узнали — и назад. — Информация, полученная от местных, оказалась точной: в здешних краях действительно был полигон, причем старый — чуть ли не с двадцатых годов в округе разнообразнейшие части стояли. Но ни взрывчатки, ни снарядов мы пока не нашли — лишь пару полупустых (или полуразграбленных, это как посмотреть) вещевых складов да автопарк с десятком скелетов стареньких грузовичков.
— А…
— Не дергайся, Тотен! Тоха мальчик большой, еще один день без проблем продержится! — Я только вопрос задавать начал, а Саня уже отвечает, черт возьми! — Да и отошли они в лес, даже «заначку» вытащили, так что не стоит бросать нужное дело на полдороге.
— Фермер — Казаку! Фермер — Казаку! — заголосила висевшая у командира на поясе «семерка».
Я вздрогнул — ни разу на моей памяти такой внезапный выход поста или дозорного на связь не приносил приятных известий. Хотелось, конечно, надеяться, что Ваня решил сообщить, что где-то на горизонте телегу крестьянскую увидал, но чуйка подсказывала, что все может быть далеко не так радужно.