Драгоценность, которая была нашей
Шрифт:
Оба внимательно посмотрели на небольшую ранку, протянувшуюся по диагонали от шеи сзади к подмышке.
— Могло так быть, Макс?
— Думаю, что нет.
— В таком случае он был убит голым?
— Я бы не стал делать таких далеко идущих выводов. Во всяком случае, он мог оцарапаться о любую корягу.
— Какие еще есть возможные варианты?
— Ранение неглубокое, даже, я бы сказал, поверхностное, он, наверное, был одет в наброшенную на плечи тогу.
Морс закрыл глаза и отвернулся от тела.
— Тога, застегнутая Волверкотским Языком, как пить дать.
— О нет! Могу заверить тебя в одном: на нем этой штуки не было.
— Ты...
— И он его не проглотил.
— И он не пошел ко дну.
— Нет. Он не утонул, в легких никаких следов грязи, которая попадает туда, когда человек пытается дышать, захлебываясь. Кстати, он умел плавать?
— Не знаю. Я еще не встречался с его женой.
Патологоанатом вдруг отбросил свою обычную насмешливость и посмотрел в глаза Морсу.
— Я понимаю, старина, что у тебя сейчас забот полон рот. Но на твоем месте я бы поспешил встретиться с ней.
— Ты прав, — согласился Морс. — Только скажи мне, пожалуйста, не думаешь ли ты, что он был голым в момент убийства? Это все, что я хочу знать.
— Я же сказал тебе: не знаю.
— Не так уж и много причин, по которым люди оказываются голыми, согласен?
— Чего не знаю, того не знаю. Ну, принимая ванну, взвешиваясь на весах, загорая в Испании, так мне говорили.
— Занимаясь сексом, — медленно проговорил Морс. — Похоже не столько на корягу, сколько на женский ноготь.
— Это менее вероятно, так мне кажется.
— Но ты иногда ошибаешься.
— Не так часто, как ты, Морс.
— Посмотрим.
Макс ухмыльнулся:
— Я рад, по крайней мере, что это ты вспомнил про секс. А то мне начало казаться, что ты совсем забыл про него.
— Нет, ну что ты. Об этом не может быть и речи, Макс. Во всяком случае, пока.
Глава двадцать девятая
В наше время стало ужасно много пьяниц. Меня нисколько не удивит, если в один прекрасный день и сам станешь таким.
Если не считать его бывшей жены, мистер Эдуард Стрэттон был единственным членом первоначальной группы, который не слышал в то утро обращения Морса. Хотя нестерпимо болела голова, он достаточно протрезвел, чтобы позвонить и потребовать себе в номер завтрак.
Эдуард Стрэттон всегда интересовался машинами, или «рабочими частями», как он любил называть вещи. Учась в средней школе, он перешел от моделей самолетов времен Первой мировой войны к моделям железных дорог, и его мозг и руки лучше всего управлялись со сборкой поршней, клапанов, колес, их подгонкой, смазкой. Он не женился, с головой уйдя в созданный им небольшой бизнес в сфере специализированных сельскохозяйственных машин, который в 1975 году вылетел в трубу. После затянувшегося периода депрессии и недолгого времени, затраченного на учебу, он взялся за новое дело, также требующее проворства рук: он стал гробовщиком. Знает ли кто-нибудь о другой такой странной перемене профессии? Но Стрэттон быстро поднаторел в этом ремесле, порой отвратительном ремесле, и однажды, готовя старца-филантропа к обитому шелком месту последнего упокоения, он встретился с женой усопшего, безутешной вдовой по имени Лаура. А через год женился на ней. Или, вернее будет сказать, она женила его на себе. Для нее это был брак по расчету, точнее, из соображений удобства, ничего более. Может быть, и для него тоже? Он полагал, что у нее есть деньги, все полагали, что она при деньгах. Но он никогда не знал этого наверняка и не знал даже сейчас.
В это позднее субботнее утро он сидел на неубранной кровати, зажав голову руками, и думал только о Волверкотском Языке. Эта штука была застрахована, это он знал точно, и притом очень хорошо застрахована. Разве могло быть иначе? Но вот на случай каких обстоятельств, на каких условиях, Стрэттон не имел ни малейшего представления. Зачем нужно было Ширли Браун заговорить об этом, когда она на минутку заскочила к нему этим утром и посеяла у него семена сомнения? Будет ли иметь значение, если утверждать, что Лаура умерла до того, как украли Язык? Не отойдут ли при этом деньги к Эшмолеану? Но этого никогда не докажешь, а если она умерла после того, как его украли, тогда ее деньги определенно должны быть отнесены к ее состоянию, разве не так? Стрэттон покачал гудящей головой. Он никак не мог понять ситуацию, и чем больше думал, тем туманнее она становилась. Но если он сумеет убедить полицию поверить, что это было после... потому что это будет означать, что вещь была еще в ее владении, когда она умерла... не будет ли это?..
Ох!
Стрэттон встал с кровати и прошел в ванную. Он макал свою страдающую голову в умывальник, наполненный холодной водой, когда услышал громкий стук в дверь. Через несколько секунд он впустил в номер главного инспектора Морса и сержанта Льюиса.
Первый из них сразу же распознал симптомы гигантского похмелья и незамедлительно оказал первую помощь, вынув из кармана две таблетки «Алка-Зельцер», которые, по-видимому, были непременным предметом его экипировки.
И Стрэттон почти мгновенно заговорил, и остановить его было невозможно.
Наверное, они посчитали его таким бесчувственным — взял и убежал, да еще на следующий день после... Но он увидел рекламный плакат выставки «Оксфордская почта», открытой в Дидкоте, и не смог устоять. Он поехал на выставку и обошел все локомотивные депо, сказал Эдди Стрэттон, и долго с любовью разглядывал старые паровозы. Там он видел школьников и людей средних лет, которые тщательно записывали в блокноты цифры, номера и устройство колес. («Все они были абсолютно и своем уме, инспектор!») А потом он с трепетом увидел подлинный «Летающий шотландец». («Всю жизнь мечтал об этом!») Он пробыл там дольше, чем рассчитывал, и, когда наконец оторвался от «Корнуоллской ривьеры» и «Торби-экспресса» и вернулся на станцию Дидкот-Парксвей, то было уже пять часов, и он сел в поезд на Оксфорд, а приехав туда, э... немного посидел в станционном буфете. Оттуда тронулся пешком к «Рэндольфу», но по дороге почувствовал, что просто не может видеть физиономии своих сверх меры внимательных к нему соотечественников, взял и зашел в паб, а там выпил пинты две пива.
— Пабы были открыты, так вы говорите, мистер Стрэттон? — спросил Льюис.
Но ответил ему Морс:
— Если хочешь, Льюис, то могу назвать тебе вместе с адресами три паба, которые открыты весь день. Пожалуйста, продолжайте, мистер Стрэттон.
Так вот, около половины седьмого он зашел в ресторан на Сент-Джилсе, «Браунс», съел недурной стейк с бутылкой красного, в половине девятого вышел из ресторана и пошел к «Рэндольфу» и у самого Тейлориана встретил миссис Шейлу Уильямс, она направлялась к стоянке такси. Они постояли, поговорили, оба были немного навеселе, и она пригласила его к себе в северный Оксфорд на последним стакан на сон грядущий.