Драгоценность

Эвинг Эми

Танец заканчивается, и пары начинают покидать паркет. Я понимаю, что герцогиня и Эш вот-вот будут здесь, но никак не могу прийти в себя после встречи с Рейвен.

– Вот, держи, – говорит Люсьен, протягивая мне бокал шампанского. – Освежись немного. Не стоит так переживать, все будет в порядке.

Его голос звучит резко, и я улавливаю двойной смысл в его словах – интересно, знает ли он про Рейвен? – но тут он кланяется и исчезает в толпе.

– А вы искушенный танцор, мистер Локвуд, – доносится до меня счастливый голос герцогини. Она смеется.

–

Как и вы, моя госпожа, – отвечает Эш.

Карнелиан немного дуется. Взгляд герцогини скользит по толпе.

– Полагаю, мне следует найти своего мужа. Аметрин, давай еще немного поболтаем, пока мы не уехали.

– Конечно, – откликается графиня.

Герцогиня косится на меня, и я благодарна Люсьену за шампанское – мне есть чем занять руки и прикрыть лицо. И это хорошее оправдание румянцу на моих щеках и блеску в глазах. Герцогиня выхватывает бокал из моих рук.

– Ты не имеешь права пить без моего разрешения, – отрывисто произносит она, возвращая бокал официанту. Вдруг раздается громкий стук, и музыка стихает. Курфюрст и Курфюрстина встают со своих тронов, и толпа замолкает, мужчины кланяются, а женщины приседают в глубоком реверансе. Я чувствую себя ужасно неловко, потому что корсет больно впивается в бедра.

– Мы благодарим вас за то, что вы посетили наш ежегодный бал. – Громкий голос Курфюрста разносится по залу. – Вы остаетесь в наших сердцах как благодетели и продолжатели рода нашего великого города. Мы поднимаем свои бокалы в вашу честь!

Курфюрст и Курфюрстина поднимают бокалы, и я замечаю, что улыбка Курфюрстины выглядит немного неестественной. Гости выпрямляются и тянутся за шампанским.

– Этот год, безусловно, особенный для нашей семьи, – продолжает он. – Позвольте представить всем вам… моего сына и наследника, будущего курфюрста.

Выплывает няня в белом чепце, с ребенком на руках, и встает возле трона. Наследник одет в распашонку, расшитую рубинами и жемчугом. Его маленькое личико морщится, и, когда королевские особы начинают хлопать и подбадривать его, он испускает длинный и долгий вопль. Курфюрст бросает суровый взгляд на няню, и младенца спешно уносят из бального зала, а его вопли тонут в овациях толпы.

– А теперь давайте развлекаться! – объявляет Курфюрстина. – Здесь сегодня так много новых суррогатов. Посмотрим, кто из них самый талантливый?

Удивительно, как это королевским особам удается задавать вопросы, которые и вопросами-то не назовешь, потому что ответ заранее известен. Может быть, именно поэтому герцогиня дала мне виолончель – не как подарок или награду, но для подготовки к участию в конкурсе суррогатов? Я украдкой поглядываю на нее, опасаясь, что она назовет мое имя, но ее взгляд прикован к Курфюрсту.

– Моя – танцовщица, Ваша светлость, – выкрикивает герцогиня дома Весов. – Лучшая из всех, кого я знаю. – «Торт-мороженое» заметно бледнеет.

Курфюрстина весело смеется и хлопает в ладоши.

– Замечательно! Очистить пол.

Я испытываю жалость к девушке, которую выводят на пятачок прямо перед королевским

троном. Толпа напирает, все хотят прорваться в первые ряды. Белокурые локоны «торта-мороженого» дрожат, глаза с мольбой смотрят на хозяйку, но та строго кивает головой. Боюсь даже думать о том, что может произойти с бедняжкой дома, если она станцует плохо.

Девушка останавливается на краю танцевального круга и скидывает туфли. Затем, под изумленные ахи и охи, развязывает верхнюю юбку, которая падает к ее ногам, и остается в корсете и нижней юбке.

– О боже! – восклицает Курфюрстина.

Герцогиня дома Весов, кажется, довольна вниманием.

– Иначе она не сможет танцевать, Ваша милость, – объясняет она. – Юбка слишком длинная.

Курфюрстина хихикает.

– Понимаю. Ей нужна какая-нибудь особенная музыка?

– Нет, Ваша милость, – с высокомерной улыбкой отвечает герцогиня. – Она может танцевать под любую музыку.

Курфюрстина обращается к дирижеру.

– Сыграйте ноктюрн.

Вступает одинокая скрипка, и к ее тоскливым нотам тотчас присоединяются вторая скрипка, альт и виолончель. Я не могу не заметить, что виолончель слегка расстроена, и струна ля звучит резковато.

«Торт-мороженое» закрывает глаза, поднимает руки над головой и начинает танцевать.

Она прекрасна. Я никогда не видела, чтобы кто-то двигался с такой изящной плавностью – ее кости будто резиновые, они сгибаются, растягиваются и создают формы, которые, кажется, не способно вылепить человеческое тело. У меня такое чувство, будто девушка рассказывает свою историю, сотканную из прыжков и фуэте. Каким-то странным образом это напоминает мне собственные ощущения при игре на виолончели.

Пьеса заканчивается, и «торт-мороженое» замирает в изящной позиции. Курфюрстина хлопает в ладоши. Тотчас к ее аплодисментам присоединяется толпа гостей, и я тоже не могу удержаться. Танец девушки был для меня сном, пусть и не моим, и я получила невероятное наслаждение.

«Торт-мороженое» опускается в реверансе, затем быстро собирает ворох юбок и туфли и спешит к своей госпоже.

– Это было потрясающе, – говорит Курфюрстина, и аплодисменты резко смолкают. – Не правда ли, дорогой?

– Потрясающе, – соглашается Курфюрст.

– Я не могу себе представить что-нибудь более приятное. – Курфюрстина улыбается герцогине дома Весов, которая вспыхивает от удовольствия и приседает в реверансе. – Александрит, я думаю, что вы, возможно, приобрели самого талантливого суррогата последнего Аукциона.

– Мне придется с этим не согласиться, Ваша милость.

Толпа ропщет, и меня пробирает холодная дрожь страха. Герцогиня дома Озера пристально смотрит на Курфюрста, ее черные глаза поблескивают в свете люстры. На его губах будто появляется намек на улыбку.

Если Курфюрстина и замечает этот неуловимый диалог, виду она не подает. Наоборот, ее лицо выражает полный восторг.

– В самом деле? Вы думаете, что ваш сможет затмить суррогата Александрит?

Герцогиня излучает самодовольство.