Драгоценности Жозефины
Шрифт:
Супруги переглянулись. Нина Сергеевна вскочила с места и стала хлопотать насчет завтрака для сына.
– Тебе яишенку пожарить? А кофе с молоком будешь? У меня сырники еще остались, – засуетилась она.
– Давай все, – покладисто согласился он.
– Женечка, ты кем хочешь стать? – вкрадчиво задала она сыну детский вопрос.
– Полярником.
– Я серьезно.
– И я серьезно. Хочу стать полярником, а стану бизнесменом. Сначала отучусь на какого-нибудь инженера, чтобы иметь верхнее образование и откосить от армии в аспирантуре, ну а там – как пойдет.
– Японский городовой! Вырастил сына, етить твою налево!
– Саша! Как ты можешь при ребенке…
Александр Ильич резко встал из-за стола, хлопком ладони по груди проверил, есть ли в кармане сигареты, и, нервно громыхнув дверью, вышел на улицу.
– На какого инженера ты собираешься
– А фиг его знает. Это вопрос шестнадцатый. Главное – корочку получить! В лесопилку пойду или в техноложку. Там учиться не напряжно.
– Лучше в техноложку, – посоветовала мать. В ее понятии Лесотехническая академия, называемая молодежью «лесопилкой» или «елки-палки», была не комильфо. Технологический институт тоже не относился к престижным вузам, но его название звучало солиднее. Она надеялась устроить Женю в местный университет сервиса и экономики на факультет менеджмента. Туда и ездить удобно – всего две остановки от дома, а главное, сын жил бы дома и был бы всегда рядом.
Как Нина Сергеевна ни сопротивлялась, Евгений настоял на своем. Если бы не отец, который явно вступил с ним в сговор, она бы смогла удержать сына, но муж, обычно уступчивый, в этот раз проявил твердость. Одно Нина Сергеевна сумела выторговать – чтобы Женя жил в нормальных условиях, а не в общежитии, место в котором, неизвестно еще, достанется ему или нет. Женщина, проявляя чудеса коммуникабельности, переполошила всю родню – ближнюю и дальнюю, обзвонила знакомых, даже шапочных, в конце концов надавила на сопротивляющегося мужа, и тот сдался – обратился к армейскому другу, который связался со своим питерским родственником, в результате чего Евгению были выданы телефон и адрес, где можно остановиться.
Снабженный домашней снедью, новым ноутбуком, подаренным родителями по случаю окончания школы, с плеером в ушах абитуриент Евгений двинул в Северную столицу. Он сидел на нижней полке купейного вагона, который резво катился по рельсам, унося его из города детства навстречу приключениям. Там, на перроне, остались суматошная мамочка и непривычно растерянный отец, последние наставления, всхлипы и объятия.
Наконец-то! – облегченно вздохнул Женя, когда поезд тронулся. По его лицу поплыла довольная улыбка, возникшая от мысли, что любимые и любящие, но чересчур заботливые родители больше не станут докучать своей заботой. Спустя час после расставания, когда эйфория от осознания собственной взрослости утихла, он загрустил: кто теперь о нем будет заботиться, кто приготовит обед, отутюжит вещи? Все придется делать самому, и это значительный минус самостоятельности. Но зато сколько плюсов! Никто не будет зудеть над ухом: вымой руки, надень шарф, подстриги ногти, поешь суп, где ты ходишь так поздно? Пожалуй, свобода стоит того, чтобы ехать в чужой город, философски рассудил Женя. Он представил, как прекрасно заживет сам по себе, проводя время за удовольствиями и развлечениями. И никогда не обратится за помощью к родителям, потому что уже взрослый и отлично во всем разбирается. Где и на что жить – такой вопрос пока перед Евгением не стоял. В его кармане лежало немного наличных (если украдут, то не все – наставляла мама) и банковская карта с приличной суммой, выданная отцом. Адрес, куда идти по приезде, отец тоже вручил. Как вариант, можно остановиться в общежитии – должно же оно быть при институте. И место в нем обязаны ему предоставить – так написано в правилах приема высшей школы.
За окном мелькали елки, по коридору бренчала ложками в стаканах дородная проводница, на соседней полке играла с куклой беззаботная девчушка с большим розовым бантом на белобрысой макушке, ее бабушка доставала из кошелки свертки с продуктами и раскладывала их на слишком маленьком для такой прорвы еды столике.
– Поешьте с нами, – предложила она Жене куриную ножку.
– Нет, спасибо. У меня есть, – вежливо отказался юноша и, соблазнившись гастрономическими ароматами, тоже решил перекусить. Он вытащил из объемистого пакета котлеты, вареную картошку, которые мама велела съесть в первую очередь, чтобы не испортились, огурцы, сыр, колбасу, яйца…
– А моя ничего не ест, – кивнула дама на розовый бант, приглашая к разговору. Юноша ничего не ответил – он не знал, что сказать. Да и не хотел.
Соседка по купе расценила его молчание как готовность слушать и пустилась в рассуждения о жизни. Женя жевал под размеренное вещание женщины, жмурясь от пробивающихся в окошко солнечных лучей. С насыщением к нему пришел сон. Голос соседки оказался приятным, спокойным, убаюкивающим. В унисон перестуку колес она что-то говорила про дворцы – весьма увлекательно, так как раньше работала экскурсоводом. Но рассказ соседки Евгений слушал вполуха, постепенно проваливаясь в сон.
Он, как большой корабль, стоит в Стрельне и смотрит на Петербург с южной стороны Финского залива. Отреставрированный в начале двухтысячных годов, Константиновский дворец стал украшением города и важным государственным объектом, где теперь проходят встречи на правительственном уровне.
Величественный и важный, как все дворцы, даже пребывая в забвении, Константиновский дворец сохранял гордый вид. Задуманный еще Петром I как Большой дворец, он строился долгие годы, переходя от одного знаменитого архитектора к другому. К его созданию приложили руки Леблон, Растрелли, Руск и Воронихин. Дворец пережил пожар, почти полностью его уничтоживший, но он возродился, словно птица феникс. Отстроенное заново пышное строение с двумя высокими флигелями, арками и колоннами выглядело еще лучше, чем до пожара. Затем появились террасы и широкие лестницы, ведущие в парк. Парк, по замыслу Петра, должен был стать похожим на французский Версаль. Здесь будет «Русская Версалия», – планировал император, и его планы осуществились. Раскинувшийся вдоль линии Финского залива, парк Константиновского дворца навевает мысли о морском путешествии. Построенные в парке каменные гроты, облицованные морскими камнями и раковинами, придают ему особый антураж. Пройдя по посыпанным гранитной крошкой дорожкам к берегу, можно устроиться у воды и любоваться белыми ночами. Дворец помнит всех своих хозяев: и императрицу Елизавету Петровну, и великого князя Константина Павловича, в честь которого дворец получил свое второе название, и великого князя Константина Николаевича, и его сына Константина Константиновича, больше известного, как поэт Константин Романов. Сколько нешуточных страстей кипело здесь! Балы, интриги, ссоры, жаркие слова любви! Дворец все помнит и хранит молчание, он знает много тайн.
После революции Константиновский дворец был разграблен и печально стоял в запустении; в двадцатые годы его превратили в детскую трудовую колонию. Б Великую Отечественную войну его сильно разрушили, а позже, после нехитрого ремонта, в нем разместилось Арктическое училище. До недавнего времени парк напоминал дремучий лес, куда люди приходили собирать грибы; берег зарос бурьяном.
Местные жители про это место говорили всякое: одни видели здесь привидения, другие болтали, что в окрестностях дворца раньше пропадали люди, а потому дворец закрыли, третьи уверяли, что в нем спрятаны сокровища.
Поезд прибыл на перрон Витебского вокзала в начале седьмого, привезя толпу суетливых пассажиров со следами недосыпа на озабоченных лицах, с чемоданами и объемистыми сумками в руках. Кого-то встречали, кого-то нет, кто-то растерянно оглядывался по сторонам, соображая, куда двигаться, а кто-то, напротив, уверенно шагал вперед, едва покинув свой вагон. К последней категории принадлежали жители города и частые его гости. Особенно раскованно держались частые гости – они досконально изучили вокзал и привокзальную территорию, поэтому чувствовали себя здесь как рыба в воде. И этим очень гордились, считая себя почти петербуржцами. В вагоне они охотно рассказывали попутчикам, как пройти до метро или до трамвайной остановки, и не упускали возможности щегольнуть знанием города, к месту и не к месту упоминая его достопримечательности и названия улиц. Петербуржцы же, напротив, вели себя сдержанно, и если им задавали вопросы из разряда «как пройти», морщили лбы, напрягая память, и в итоге чаще всего разводили руками, ничуть не стесняясь своих ограниченных знаний в области городской топонимики.
Евгений Глазыркин в Петербурге бывал всего два раза – один раз с родителями в десять лет, второй – со школьной экскурсией в седьмом классе. Все, что он помнил, – это Невский проспект и фонтаны Петродворца. Ехать сразу к Роману, адрес которого для него добыли родители, юноша не решился – слишком рано для визита к незнакомому человеку, тем более что он хотел прогуляться по городу. Из вещей при нем была только сумка с одеждой и ноутбуком и уже больше чем наполовину опустошенный пакет с едой. Пакет по весу едва уступал сумке, то есть был не то чтобы тяжелым, но вес его ощущался. Еда – это святое, к тому же свое не тянет, поэтому Глазыркин решил обойтись без камеры хранения.