Дракон из Перкалаба
Шрифт:
Опять Владка крепко уснула, как будто была совсем здорова и беспечна, как будто впереди ее еще ожидало много-много радостных открытий, всяких тайн и чудес, как будто она была совсем молода и не разучилась искренне удивляться.
То ли снилось, то ли слышалось, что Василина поет ей знакомую уже, не раз петую, колыбельную:
Брами вiдімкнули лілю-лілю-лі оченятка стули лілю-лілю-лі всі вже сплят засни, Олэнка, й ти. Як зароб’ю двіста злотих то збудую тобі дім будеш спати як царівна на пелюстках в домі тім добраніч, доню, спім… А в садочку твому буде повно яблунів і груш будем тебе колисати в ароматах білих руж добраніч очка змруж. Як зароб’ю двіста злотих буде в нас великий баль буде музика і танці і забава буде… цить… цить… цииииить моя Олэнка спить.Под утро неожиданно пришел Назарко. Он не капризничал и не плакал. Мальчик сначала зябко обхватил свои плечики крест-накрест руками, постоял, возя ножками, потом засмеялся и сперва разжал влажную горячую ладошку, растопырив пальчики, а потом опять сжал в кулачок, где покоилась римская монетка с Владкиного дукача. Ласково сквозь смех проворковал:
–Прыходь рано…
–Куды? — удивилась Владка.
–Там, дэ каминня, дэ прыслон… — помахал Назарчик ладошкой.
Назарчик звал на скалу, к обрыву.
–А чы прыйдеш?
–Прыйду… — прошептала Владка и проснулась.
Рано утром несколько свободных от службы офицеров и солдат ушли в лес собирать грибы. Люба не дождалась, пока Владка соберется, и побежала догонять других, чтобы не заблудиться. Проводив лениво группу грибников, Выжла вернулась к домику, вошла к Владке в комнату, пихнув двери лапой, и улеглась, вздохнув и с тихим скулом позевывая, около Владкиных вещей. Через секунду к домику, бухая сапогами, прибежал солдатик.
–Велено проводить вас. Одной здесь ходить нельзя, — стесняясь и краснея, доложил он.
–Спасибо, дружок, я сама, — улыбнулась Владка.
Выжла рявкнула и ревниво проворчала, как будто процедила сквозь зубы:
–Дружок…
–Ну вы тогда собаку с собой берите. Она службу знает. Выжла, охранять!
Опять огрызнулась собака.
–Но далеко не ходите, потому что у нас бывает… — ему хотелось казаться бывалым и поговорить подольше с этой красивой молодой женщиной, но овчарка нервничала, обнажала клыки, подымала верхнюю губу и настороженно водила за ним глазами. Владка собрала волосы под старинную гребенку на затылке, накинула куртку, нагрузилась этюдником и, медленно наслаждаясь покоем и осенним пейзажем, побрела к лесу.
Женщина и собака уходили от заставы все дальше и дальше. Молчала женщина. Молчала собака. Шли, часто поглядывая друг на друга. И если бы кто-то за ними наблюдал — а я думаю, что все же кто-то конкретный за ними наблюдал, — то он наверняка бы предположил, что эти двое не молчат, каждая по себе, а оживленно разговаривают.
–Э… Ты… — Владка негромко крикнула вслед побежавшей вперед собаке.
–Я — нет служить, — оглянулась овчарка. — Я — ждать. А потом провожать.
–Кого провожать? Куда?
–Назар? Маленький человек? Ребенок?
–Ночью приходил, да. — Владка даже остановилась, вспомнив то ли сон, то ли видение.
–Он — провожать. Я — провожать. Таранда — провожать.
–Какой Таранда? Куда провожать?
–Назначено. Проводник. — Выжла остановилась. — Смотри. Там. Высоко. Тот. Лежать.
–Кто?
–Тот. Любить. Искать. Сила.
–Искать силу? А сила, она — где?
–Лес, вода, камни, огонь. И мы. И тот. И там. Там, когда любить. — Выжла подошла к Владке близко и ткнулась мокрым носом в протянутую ладонь. — Когда ждать. Долго. Сильно. Когда делать хорошее…
Владка наклонилась и погладила жесткую холку собаки.
–Кому? Выжла? Кому делать хорошее? Кого ты любишь?
–Катуна. Конь. Я делать хорошее Катуна. Катуна делать хорошее Выжла. Все. Мир. Жизнь. Делать хорошее.
–А люди, города?
–А город — пусто. Земля, вода и делать хорошо — главное. Силы нет, когда один. Один нельзя… — Выжла отбежала и оглянулась, как будто звала посмотреть: — Вот — муравейник.
–Вижу…
–Видеть. Знать. — Выжла, остановилась, покрутилась на месте. — Рисуй. Я — ходить, нюхать.
Владка поставила этюдник и, кроша уголь, стала набрасывать скалу. Огромная, мрачная и абсолютно голая скала нависала над пропастью, черной и бездонной. Вершина как будто была разглажена гигантским утюгом. Или чьим-то огромным телом… Воздух ежеминутно менял свой цвет, тревожно переговаривались птицы, шуршали кроны сосен, слышны были вздохи и всхлипы, как будто вдалеке горько и безутешно рыдала женщина. Где-то смеялся ребенок, играя с собакой. Легонько всхрапнул и заржал невидимый конь. Ветер распоряжался в своем лесу: разбросал ее листки с зарисовками, сорвал гребень с затылка, рассыпав волосы по лицу. Воздух стал тугим, перед глазами поплыли яркие цветные пятна. Ветер все кружил вокруг нее — и вдруг, будто натолкнувшись на преграду, зашелся вихрем перед скалой и с гулом ушел в пропасть. В лицо полетели сухие листья. Замолкли испуганно птицы, и, точно как в огромном гулком зале, заговорили вместе сотни радостных голосов, словно кого-то приветствуя. Из последних сил она прикрыла глаза руками, но оттуда, из странного туманного шума, голос Василины позвал:
–Олэ-э-э-нко-о…
Она открыла глаза и, не почувствовав страха, увидала повисший над горой большой прозрачный мерцающий шар. Он мигал и пульсировал. И снова голос Василины спокойно произнес:
–Йды, дытынко… Тилькы нэ обэртайся…
–Куда?.. — только подумала Владка.
–Ты знаешь.
Шар закипел, подплыл и распахнулся. Так мама в детстве распахивала большое полотенце, когда доставала маленькую Владку из ванной. А полотенце было специально согретое на печке: теплое и мягкое-мягкое. И Владка, не почувствовав боли и тяжести своего тела, легко побежала к обрыву, постояла секунду на краю, снова услышала ласковое: «Йды. Нэ обэртайся…» — радостно-нетерпеливо шагнула вперед и растворилась в нежном, теплом и с детства знакомом. Шар плавно сомкнулся, поднялся выше, стал наливаться красным, разгорелся так, что, если бы даже кто-то его и обнаружил, не смог бы глядеть на него невооруженным глазом. Он повисел еще немного над скалой, пуская короткие палящие протуберанцы, и в одно мгновение исчез.
После многочасовых поисков, когда в лес пошли все офицеры и солдаты, звали и стреляли в воздух, когда только горы отвечали издевательским пустым эхом, поздно вечером Люба вдруг обнаружила Владкин этюдник, аккуратно сложенный вместе с папками у стены в гостевом домике. Люба присела на корточки, раскрыла папку — и ахнула, увидев лежащий сверху рисунок: над плоской скалой спиралью взвился огромный серебристый змей с драконьей головой и гребнем на хребте и хвосте. За спиной его развернулись небольшие прозрачные перламутровые крылья. На спине между крыльями сидел хохочущий ясноглазый белокурый мальчик, он поднял руки, радостно приветствуя кого-то…