Дракон из Трокадеро
Шрифт:
– Боже праведный! Только бы я ошибся!
Довольный собой, Гедеон вернулся к чтению своего иллюстрированного журнала.
Виктор был неприятно удивлен, когда за вход в Старый Париж с него содрали четыре франка под тем предлогом, что пятница, тем более вечером, была самым многолюдным днем недели. Он оттолкнул уличного торговца, навязчиво предлагавшего купить специальный путеводитель, содержавший сто подлинных рисунков Альбера Робида [127] , но, заблудившись в этом лабиринте, где раньше ему приходилось бывать только днем, вскоре пожалел, что отверг его предложение. Работая локтями, он прокладывал
127
Альбер Робида (1848–1926) – французский карикатурист, иллюстратор и писатель-футурист.
В конечном счете он добрался до таверны «Оловянный горшок». Толстобрюхий виночерпий в синем переднике и желтой фетровой шляпе без конца наполнял кувшины пивом из бочки.
– Могу я поговорить с патроном?
– Это я. Меня величают шевалье [128] Гавейн де Менильмонтан. Можете примостить свой августейший зад на табурет, красавчик. Боже мой, какая жара!
Шевалье Гавейн выпрямился и вытер шею клетчатым платком, в котором не было ничего рыцарского.
128
Средневековое обращение «шевалье» дословно означало «рыцарь».
– Мне нужно задать вам всего один вопрос, – настойчиво произнес Виктор.
– Наберитесь терпения, я не могу разорваться. У меня ноги болят, спасу нет, а все эти растреклятые башмаки, чтоб им пусто было!
– У вас работает Эмабль Курсон?
– Курсон? Да-да, помню такого! Я нанял его на время проведения Выставки, он показался мне человеком надежным, но вдруг куда-то пропал вместе с костюмом, который я ему выдал. Знаете сколько стоит это барахло, еще сохранившее следы былого величия? Никакое золотое дно не даст столько самородков, чтобы возместить мне потерю этих тряпок!
– Где я могу его найти?
Шевалье Гавейн снял шляпу и завитой парик, явив миру лысый череп, который он вытер все тем же платком.
– Если бы я знал, то пошел бы и хорошенько его взгрел… На этой неделе я собирался оформить его официально… Поль!
К ним подошел парнишка в наряде маркитанта.
– Поль, ты знаешь, где живет этот Курсон, которого ты ко мне привел, а он дал деру в самый разгар сезона?
– Ну… по его словам, он остался без квартиры, потому что старик, у которого он жил, уехал в деревню. Мы с ним не раз вкалывали вместе в отелях и кафе, и когда вы взяли меня…
– Кто он, этот старик? – спросил Виктор.
– Господин Матильд, торговец прохладительными напитками. С трудом сводит концы с концами, таская без разрешения свою тележку под самым носом у легальных торговцев, владеющих монопольным правом утолять жажду. Где он живет, я не знаю.
Виктор бросился на улицу.
– Продавец прохладительных напитков! Тележка! Рикша! Боже праведный, сжалься надо мной, сделай так, чтобы я не опоздал!
Он несся как угорелый, не обращая внимания на прохожих, и даже опрокинул снаряжение общественного писаря, который тут же завопил:
– Вельзевул! Бегемот! На помощь, демоны с цепи сорвались!
Вокруг него стали собираться зеваки, пытаясь узреть порождений ада, но увидели лишь старика – забрызганного чернилами и размахивавшего ручкой перед носом уличных мальчишек, показывавших ему язык.
Небо подсвечивали мириады огней, но, несмотря на это, оно сохраняло свинцово-серый оттенок. Расположенные на Парижской улице заведения с равномерными интервалами изрыгали на улицу кучки людей, которые тут же рассыпались по берегам Сены, где их ждали прогулочные пароходики.
Вконец запыхавшись, Виктор подбежал к входу в театр Лои Фуллер и бросился на штурм двери, но та устояла. Он попытался вышибить ее плечом, набил синяков и тут услышал щелчок замка. Он выбил его? Или дверь открыли изнутри? Не видя перед собой ни зги, Легри осторожно двинулся вперед. Его окутали тьма и одиночество, казавшиеся еще более странными оттого, что вокруг царил мир веселья. Виктору показалось, что на него набросили удушливый саван.
Он чиркнул спичкой в вздрогнул. Затем ощупью направился в зрительный зал, пропитанный запахом пыли и ладана. Легри шел вдоль ряда стульев, загипнотизированный непроглядной тьмой театра, в котором час назад зрители аплодировали японской актрисе и американской танцовщице. Поглаживая спинки, он тщетно вглядывался во мрак. Разглядеть, не спрятался ли кто в оркестровой яме, было невозможно.
Хлопнула дверь. Виктора охватило инстинктивное желание бежать, но он устоял. Рядом кто-то был. Совсем близко. Он чувствовал трепещущее незримое присутствие человека, затаившегося в засаде. Легри припомнил, как ему описывал театр Жозеф. Вход за кулисы располагался справа.
Он зацепился за сиденье, взмахнул руками, хватаясь за пустоту, ладонь его прикоснулась к стене, затем соскользнула на ручку, которую он бесшумно открыл.
Справа различались какие-то тени, вполне возможно, что сценические костюмы, развешанные на вешалках и едва выступащие из тьмы в тусклом отблеске света, источник которого Легри определить не мог. Что-то было не так. Все эти тени, выстроившиеся в ряд, казались более осязаемыми чем простые кимоно. Он обо что-то споткнулся, чуть не растянулся на полу, нагнулся и увидел перед собой четыре ступеньки, ведущие на возвышение, на котором виднелся силуэт стойки с развешанной на ней одеждой. Спичка обожгла пальцы, Виктор чертыхнулся и зажег еще одну.
Он ударился о первую ступеньку, тихо выругался, покачнулся и протянул руку к стойке. За вешалками, бросая ему вызов, вибрировал красновато-коричневый светлячок. Но каждый раз, когда Легри был готов вот-вот определить его точное местоположение, он исчезал. Неужели он стал жертвой иллюзии? Может, он, подобно детям, которых так легко одурачить, тоже пытался поймать солнечный зайчик? Но ведь эта оранжевая запятая была как две капли воды похожа на пламя свечи. Виктор подпрыгнул и обернулся: сначала тишину нарушил шорох, затем послышался хруст. Может, одна из теней переместилась в сторону? Он съежился и попятился, совершенно не ориентируясь в пространстве, будто глаза ему завязали повязкой.
Вдруг его что-то ударило под солнечное сплетение. Легри выронил вторую спичку и пошатнулся от удивления и боли. Жилет был влажный и липкий. Виктор ощупал бок, из груди торчала стрела. Он задыхался, сердце колотилось как бешеное. Он стал медленно заваливаться назад. За спиной послышались глухие звуки. Вот они стали приближаться: шаги. Над ним склонилось лицо. Виктор, ослепленный пламенем свечи, заставил себя посмотреть на персонажа, прятавшегося за вешалками.
Лицо улыбалось. Лицо Эмабля Курсона. Он держал в руке изогнутый предмет, затем осторожно положил его к ногам. Виктор сразу же опознал в нем лук.