Дракон на войне
Шрифт:
— Вот тебе… Ух! — Джим непроизвольно вскрикнул. Чайник, слегка покачиваясь, задел своей горячей крышкой костяшки его пальцев.
— Ты не понял, — бесцветным голосом сказал Каролинус. — Ведьма, которую носит с собой Гранфер, была приделана к носу корабля. Вырезанная из дерева и раскрашенная, она олицетворяла одну из волн. Эгир, бог северных морей, и великанша Рэн имели девять дочерей-волн. Самая последняя и самая сильная, девятая звалась Жарнсакса — Железный Меч. И хотя языческие времена давно миновали, эта фигура была сделана язычниками и для язычников…
— Язычники! —
Каролинус продолжал рассказывать, словно ничего не слышал:
— …в их глазах Жарнсакса обладала жизнью, чтобы рассекать волны, ведь она была девятой волной, которая, согласно легенде, дальше всех выбегает на берег. Когда Рррнлф нашел ее на затонувшем корабле, он восстановил стершуюся краску, освободил статую от ракушек и повреждений, которые нанесло море, и она стала как новая. Он украсил ее драгоценными камнями и прочими подарками…
— Я любил ее! — неожиданно вмешался Рррнлф, и его голос перекрыл все остальные звуки, включая шум, сопровождающий приближение Гранфера. — Мы любили друг друга! Но когда старые боги ушли, Эгир взял с собой своих дочерей. И я больше никогда ее не видел.
— Рррнлф отдал всю любовь, которую теперь не мог отдавать своей возлюбленной, этой деревянной фигуре, — продолжал Каролинус все тем же бесцветным голосом. Джим с удивлением увидел, как крупные слезы выкатились из глаз Рррнлфа. — И этим он подарил ей жизнь. Где есть любовь, есть и жизнь. Любимые вещи становятся в какой-то степени живыми. Когда Эссессили или другой морской змей по приказу Гранфера украл ее у Рррнлфа, Гранфер смог использовать эту фигуру, чтобы оживить и заставить действовать собственную магию. Вместе они образовали еще неизвестную и непобедимую магию.
— Нет! — воскликнул Джим. — Ты вселил в этот чайник жизнь тем же путем. Он пошел спасать тебя. Он живой! Ты можешь использовать его так же. Надо только перевести то, что ты знаешь, в магию Гранфера.
Каролинус так ничего и не ответил. Джиму показалось, что внутри него что-то взорвалось.
— Тогда я сам! — закричал он, и в этот момент Гранфер прорвался через последние деревья и вышел на поле перед замком, в самую гущу морских змеев.
Он остановился. По пути он раздавил нескольких змеев, но остальные не обратили на это никакого внимания. Они собрались вокруг него, как гончие вокруг хозяина.
Джим, взявшись обеими руками за ручку чайника, поднял его и держал между собой и Гранфером. Он лихорадочно составлял заклинание.
Он нашел слова, а чтобы придать им побольше силы, громко произнес их вслух.
— Саймон сказал… — отчаянно выкрикнул он, — Саймон сказал: Гранфер, замри!
Но Гранфер был занят разговором со змеями. Магия Джима даже не помешала ему. Джим понял, что его магия никогда и не действовала на это существо. На дне моря Гранфер всего лишь притворился, что замер, чтобы скрыть от Джима собственную магию.
Сейчас его щупальца раскачивались в воздухе — все, кроме одного, в котором он держал вырезанную из дерева голову Жарнсаксы. Гранфер говорил змеям о том, какая трусость бояться драконов над головой, особенно теперь, когда он здесь. Он говорил, что проложит путь через стены и они войдут в замок, чтобы убить и съесть все, что там можно убить и съесть.
Все было бесполезно. Джим опустил чайник. Только Каролинус может это сделать. Отчаяние переполняло Джима. Он должен расшевелить этого человека, даже если они навечно останутся врагами. Он повернулся к магу:
— Черт тебя побери, Каролинус! Ты здесь извиваешься, как червь, и еще осмеливаешься называть себя англичанином и магом!
Мгновение казалось, что даже эти слова не пробились через темное облако, окутавшее Каролинуса.
Но внезапно плечи мага резко расправились. Он опять стал самим собой и повернул к Джиму перекошенное от ярости лицо.
Глава 41
— Дай мне это! — Сверкая глазами, Каро-линус выхватил чайник из рук Джима.
— Каролинус! — воскликнула Энджи, так как маг держал чайник не за ручку, как Джим, а крепко обхватив его обеими руками за бока, где металлические стенки были горячими от закипающей внутри воды.
Не обращая внимания на восклицание Энджи, Каролинус повернулся лицом к змеям и Гранферу. Он держал чайник на уровне груди, его глаза застыли на Гранфере.
Он и сам теперь был словно отлит из металла. Такой твердый, такой напряженный, он, казалось, вот-вот задрожит, его лицо заблестело от пота, он стоял и смотрел вперед.
Старик потел неспроста. Стоящие вокруг чувствовали чудовищные усилия, которые прилагал Каролинус, — усилия не физические или умственные, а магические.
Его глаза, казалось, пожирали движения Гранфера, а сжимавшие чайник руки словно окаменели, хотя кожа на ладонях и пальцах начала распухать из-за волдырей и ожогов.
Все вокруг стояли неподвижно. Неподвижно и безмолвно. Джим чувствовал, что Энджи пытается что-то сделать или сказать, но его рука, сжавшая локоть жены, бессознательно заставила ее остановиться.
— Мы здесь ничего не можем поделать, — прошептал он.
Они стояли и наблюдали.
Вдруг из носика чайника вырвалась струйка пара. И тоненький, воздушный голосок, который они уже слышали, когда чайник стоял на столе в большом зале и взывал о помощи Каролинусу, запел. Но на этот раз он пел совсем по-другому.
— Каро-ли-нус, Каро-ли-нус… — мягко пел чайник. Мелодия была очень простой, как колыбельная, снова и снова повторяющая всего одно слово — имя Каролинуса. Но так же, как колыбельная, слышимая вновь и вновь, она не надоедала. Джим сообразил, что имя Каролинуса было единственным словом, которое мог сказать чайник сам по себе.
Но чайник превратил это слово в песнь любви и покоя, и, как ни странно, Каролинус, казалось, черпал в этом силы. Он расслабился и, похоже, даже вырос. Он казался не только выше, но шире и сильнее. Опять он предстал перед ними таким, каким они его всегда знали, — командиром в любой ситуации.