Дракон
Шрифт:
Панакуди сжимал в руке баночку с мазью и беззвучно шептал: "О небо! О громы небесные! Помогите доброму, умному юноше! Если есть в вас хоть капля милосердия, спасите его! Ради всех нас спасите! Сделайте шею его твёрже дерева, чтобы палачи не могли отсечь ему голову! Защитите панцирем его грудь, чтобы копья не могли пронзить её! Сделайте его резвее серны и напористей вепря, чтобы смог он избежать всех опасностей! Сделайте это, силы небесные, и я принесу вам в жертву трёх самых жирных своих баранов!" Так молился дедушка Панакуди, пока дракон, не переставая реветь, полз к селению, пока стражники нетерпеливо поглядывали на Главные ворота в ожидании условного знака, а Сабота мчался к "Псовой зале" в развевающемся плаще боярского воина и с алебардой в руке.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ВПЕРЁД, ВПЕРЁД, С АЛЕБАРДОЙ В РУКЕ!
Когда пятеро воинов ворвались в залу, боярские псари - здоровенные, вооружённые железными крюками и палицами - сидели и распивали вино. Увидев незнакомых людей, они вскочили, чтобы остановить их. - Прочь! Мы преследуем преступника!
– вскричали воины.
– Прочь с дороги! "Дорога" представляла собой узкие мостки, проложенные через залу из одного конца в другой. Мостки были высокими, так что псы, даже подпрыгнув, не могли достать проходящих. В бессильной ярости они подгрызли деревянные опоры под мостками, и, когда там проходило больше двух человек, мостки раскачивались. - Скажите тайное слово!
– требовали псари. - Смеют ли псари преграждать дорогу благородным боярским воинам, которые преследуют преступника?
– крикнул Сабота и обрушил свою алебарду на голову одного из псарей. Псари не остались в долгу: пырнули одного из воинов крючьями. Воины отступили, но ненадолго. Выставив копья, они снова ринулись вперёд и достигли середины мостков. Мостки прогибались, качались из стороны в сторону, но воины продолжали напирать. Затрещали деревянные опоры. Сабота понял, что если мостки рухнут, то даже перец не спасёт его. "О небо, кажется, пришёл мой конец!" - подумал юноша, поднял кверху глаза и увидал, что над самой головой у него свисает с потолка толстый канат с крюком на конце. То был канат "Ста смертей": боярские палачи подвешивали на том крюке осуждённых. Несчастные раскачивались, в одной пяди от них скалила клыки пёсья свора, и они прощались с жизнью не один раз, а сто, если не больше. Этого Сабота, конечно, не знал, но он мгновенно смекнул, что канат может спасти его. Подпрыгнув, ухватился за него, и в ту же минуту мостки под тяжестью дерущихся переломились и рухнули. По душераздирающим воплям и громкому лаю Сабота понял, что внизу творится нечто страшное. Но и сам он раскачивался в опасной близости от разинутых собачьих пастей. Свирепые псы, приученные гоняться за жертвами, подвешенными на канате, прыгали, пытаясь укусить Саботу. Один огромный пёс вцепился в его царвул и повис. Кто знает, что стало бы с юношей, если бы завязки царвула не лопнули. Это спасло Саботу. Но теперь канат раскачивался так сильно, что ещё немного - и юноша разбился бы о стену. В этот страшный миг смекалка вновь выручила его. Сабота сообразил, что, если раскачаться посильнее, можно спрыгнуть на той стороне пропасти. Так он и сделал. Раскачался, полетел, выпустил канат и смело спрыгнул у ступеней следующей залы - она называлась "Змеиной". Не оборачиваясь, взбежал он по ступеням и подошёл к двери. - Посланец боярина! Откройте!
– закричал он, стараясь придать голосу внушительность, и заколотил кулаком в дверь. Одна из створок медленно приоткрылась, в щели показалась голова и необыкновенно толстая шея. Это был укротитель змей. - Знак!
– произнёс укротитель. - Вот он!
– Сабота снова сунул руку в свою торбу, и не успел тот понять, что происходит, как в лицо ему полетела пригоршня горького перца. Укротитель взвыл, но Сабота ударил его обухом алебарды, и он упал навзничь у раскрытой двери. Юноша проворно перешагнул через него и вбежал в залу, не забыв, по совету деда Панакуди, накинуть плащ убитого на алебарду и выставить это чучело перед собой. Уже через несколько секунд ему стало ясно, отчего эта зала называется "Змеиной": со всех сторон слышалось тихое злобное шипение. Сабота застыл, не смея шевельнуться. Вдруг две змеи выросли, словно из-под земли, и с тихим шипением вонзили в плащ своё ядовитое жало. Он сунул руку за спасительным перцем, но змеи исчезли так же внезапно, как и появились. Дожидаться, пока они покажутся снова? Время было дорого. Значит, надо подманить их чучелом. Но попадёт ли перец в цель с такого большого расстояния? Есть у змей веки или нет? И ослепит ли их перец? "Лучше всего, - решил Сабота, - пустить в ход алебарду, у неё рукоять длинная". И, стянув с алебарды плащ, он собрался шагнуть вперёд. В этот миг дверь с шумом распахнулась. Показалась испуганная физиономия боярского слуги. - Пожар! Горим!
– крикнул он.
– Все за мной, гасить! - А змеи? Как я пройду?
– спросил Сабота. - А колокольчик у тебя за пазухой на что?
– Слуга думал, что говорит с укротителем. В два прыжка Сабота очутился возле укротителя, который всё ещё не пришёл в себя, и мигом достал у него из-за пазухи колокольчик. Теперь Сабота шагал по "Змеиной зале" быстро и уверенно. Шипение смолкло, ни одна змея не подняла головы, и он беспрепятственно дошёл до противоположной двери. Однако тут его взяло сомнение: а есть ли смысл идти дальше, если в крепости пожар? Наводнение может даже оказаться для неё спасительным. Да, раньше чем открывать потайную преграду, надо узнать, что происходит на самом деле, решил Сабота и бросился вслед за слугой, который звал гасить пожар. И понял, что правильно сделал, последовав за человеком, хорошо знакомым со всеми ходами и переходами: коридоры в подземельях крепости были такие извилистые, запутанные, что сам он ни за что бы не нашёл дороги. Из боковых коридоров к ним присоединялось всё больше и больше людей. Некоторые были мертвенно бледны, они растерянно моргали, оттого что отвыкли от света. Одни были совсем обнажённые, другие - закутаны в множество звериных шкур. Многие бы ли вооружены мечами, а кое-кто нёс трезубцы, арканы, пращи, ножи. Все эти подземные стражи - мучители, отравители, надзиратели - всполошились, шумели. По их испуганным лицам Сабота догадался, что они не пожар гасить бегут, а просто спасаются из подземелий, боясь остаться погребёнными под развалинами крепости. "Кто поджёг крепость? Или тут кроется какой-то обман?" - мучительно пытался понять Сабота, мчась вслед за боярскими стражами по тёмным переходам, освещённым лишь мерцающими факелами. Тьма внезапно поредела: Сабота и все, кто бежал впереди него, оказались в просторном внутреннем дворе крепости.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ВОЗМЕЗДИЕ БЛИЗИТСЯ.
Первое, что увидел Сабота... вернее, он разом увидел много всего, от чего пришёл в ужас. Чудовищный вой и треск оглушили его. Вой вырывался из сотен собачьих глоток, а трещали обрушивавшиеся стены. Пламя уже охватило замок боярина. В тучах пыли и клубах огня падали брёвна, балки. Многие из боярских слуг и воинов, вместо того чтобы тушить пожар, яростно бились друг с другом. И яростнее всех - стрелки с копьеносцами. Кровожадные, озверелые боярские псы носились по двору и вцеплялись в каждого, кто подвёртывался. Одни улепётывали от них, другие отбивались мечами и копьями. Сабота не мог понять, каким образом очутились здесь боярские псы. А дело объяснялось просто: когда псари и воины попадали с обрушившихся мостков, один из псарей, на котором под меховым плащом был панцирь, добрался до дверей и открыл их. Собаки с бешеным лаем и воем выбежали во двор. Случилось так, что Калота первым поплатился за свою жестокость. Заслышав собачий лай, он высунулся в окно посмотреть, что там происходит. Оскорблённая боярыня воспользовалась удобным случаем, подскочила и так толканула его в спину, что боярин вылетел в окно - прямо в зубы псам. - Помогите! Спасите!
– вопил Калота. Но его предсмертные крики никто не услышал. Всё это произошло за то время, пока Сабота находился в "Змеиной зале". Когда же он появился во дворе, от Калоты остались только помятые позолоченные латы. Радоваться или грустить было некогда. Псы каждую секунду могли кинуться на него, а он не мог, не имел права погибнуть, пока не спасёт Джонду от грозящей ей участи. Первой мыслью юноши было выйти из крепости через Главные ворота, но, оглядевшись вокруг, он увидел, что и Главные ворота, и двое боковых ворот заперты. Один лишь Калота мог приказать открыть их, но Калоты уже не было в живых. Прикинув так и этак, Сабота рассудил, что есть только один выход: перелезть через стену. Но как это сделать? "Ладно, что-нибудь придумаю!" сказал он себе и бросился вверх по узким каменным ступеням. После первых же шагов ему стало ясно, что даже подняться на стену мудрено - на лестницах была толчея: одни воины бежали вниз, другие вверх, третьи, схватившись врукопашную, кубарем катились по ступеням, четвёртые дрались в коридорах и переходах. Тем не менее юркий, как белка, сын углежога сумел преодолеть все препятствия и подняться на крепостную стену. На миг ему почудилось, что все ужасы и опасности наконец позади. Он оглянулся, надеясь увидеть какую-нибудь верёвку, но тут одно копьё прожужжало у него над самым ухом, слегка оцарапав его, второе пробило рукав, третье чуть не вонзилось в ногу. Лица его преследователей были красные, глаза сверкали точно так же, как у Главного Прорицателя, когда тот горланил свою предсмертную песню, или у Гузки, когда тот орал: "Старейшины, вперёд!" Единственным спасением был перец. И Сабота опять прибегнул к этому испытанному средству. Раздались вопли, рёв, проклятия. - Громы небесные, что это?.. О небо, я ничего не вижу!
– вопили преследователи и отчаянно тёрли себе глаза.
А Сабота тем временем вскарабкался на верх стены. Первое, что он увидел, Стелуд и Бранко вели Джонду. Дракона не видно было, но пыль, вздымавшаяся каждый раз, как он издавал рёв, точно указывала, где он находился: за ближними скалами. Дед Панакуди семенил следом за стражниками, хотя те отгоняли его копьями. Позади старика шагали с толстыми палками в руках Двухбородый и Козёл, но, видимо, не решались напасть на вооружённых стражей. - Стойте! Приказ боярина Калоты! Остановитесь!
– что было силы закричал Сабота и даже сам удивился, откуда у него взялся такой громкий голос. Стелуд обернулся и, увидев на стене усатого человека с алебардой в руке, толканул Бранко. А Сабота снова крикнул: - Приказ боярина! Остановитесь! Стражники повиновались. Сабота глянул вниз, выбирая, куда спрыгнуть. И только тут заметил, как высоки крепостные стены. Кроме того, под ними пролегал глубокий ров и, спрыгнув, юноша оказался бы в воде или, вернее, в густой тине. Тщетно искал он глазами верёвку. Рядом находились лишь котлы со смолой да пучки соломы. Некоторые пучки были развязаны: должно быть, стрелки разжигали костры, чтобы вылить на копьеносцев кипящую смолу. Из-за этого, наверно, и возник пожар. Да, рядом не было ни верёвки, ни лестницы, только сухая солома - огромные снопы соломы, перевязанные лыком. Больше ничего. А внизу выжидательно смотрят на него стражники и вот-вот поведут Джонду дальше, к дракону. И тут Саботу осенило: надо спрыгнуть в наполненный водой ров верхом на снопе соломы! Солома всплывёт, и он не утонет. Нужно только покрепче ухватиться... Всё произошло так, как он рассчитал: солома погрузилась в воду, но сразу же всплыла на поверхность прежде даже, чем "посланец Калоты" успел наглотаться воды. Крестьяне приветствовали этот редкостный прыжок радостными возгласами, несколько человек бросились, протянули Саботе шест. Ухватившись за него, юноша выбрался на берег и тут же кинулся к Джонде. - Развяжите её!
– крикнул он. - Сначала скажи тайное слово боярина!
– огрызнулся Бранко, хватаясь за меч. И опять Сабота сунул руку в свою торбу, но на этот раз там оказался не перец, а какое-то месиво: перец размок в воде! - Боярин мёртв!
– крикнул Сабота.
– А если вам мало моего приказа, тем хуже для вас! Бранко, не отвечая, замахнулся на него мечом, Стелуд наставил копьё, но тут в воздухе просвистела брошенная кем-то дубина, и копьё брякнулось оземь. Вторая дубина обрушилась сзади на шлем Бранко. - Отведите Джонду домой!
– приказал Сабота. Четверо крестьян стали развязывать верёвки, опутывавшие девушку. Будто почуяв, что жертва ускользает от него, снова взревел дракон. Громкое шуршание говорило о том, что голодное чудище приближается.
– Бегите!
– раздался чей-то крик. - Отведите реку!
– распорядился Сабота.
– Остальное я беру на себя. - Кто ты, незнакомец?
– спросил один крестьянин, вглядываясь в его лицо. - Посланец неба!
– опередил юношу дед Панакуди. Он бросился к нему якобы для того, чтобы обнять, а на самом деле - чтобы шепнуть: - Говори, что ты ниспослан небесами, тогда они будут быстрей повиноваться, а времени у нас в обрез! - Мне нужен осёл и два мешка сухого трута, дедушка. И скорее!
– сказал Сабота старику. - Двухбородый, ты что, заснул? Быстрей за ослом, привези два мешка трута!
– крикнул Панакуди.
– А ты, Козёл, живо - к реке! Отводите реку, как велит посланец неба!
– Голос у старика был громкий, молодой.
– Живей поворачивайтесь! Дракон уже близко! Это была чистая правда. Скрип и скрежет - будто триста цепей волочилось по земле!
– и вскоре показалась огромная, с гору, спина дракона, покрытая толстой сверкающей чешуёй. Часть крестьян во главе с Козлом мчалась к реке, чтобы отвести воду в другое русло. Другая часть в страхе отпрянула назад. Лишь один Панакуди не потерял присутствия духа. - Живей, Двухбородый, живе-ей!
– кричал он.
– Веди осла! Двухбородый изо всех сил тянул за собой навьюченного двумя мешками осла, но упрямое животное упиралось. А Сабота и дракон всё это время недвижно стояли и с яростью смотрели друг на друга. Чудище снова взревело, спина его заходила ходуном, к небу взметнулись камни и комья земли. Чтобы нагнать на противников страху, дракон ревел и рыл копытом землю, как это делают быки, перед тем как ринуться в бой. Боялся ли он напасть на такое множество людей или его отпугивал неприятный запах, исходивший от деда Панакуди, неважно. Важно, что это помогло выиграть время: Двухбородый успел пригнать осла и передать недоуздок Саботе. - Начнём, дедушка!
– сказал юноша деду Панакуди.
– Зажигай! Кремень у предусмотрительного Панакуди был уже наготове, он сразу высек огонь, и трут загорелся. Сабота схватил его и сунул сначала в один мешок, потом в другой. Дракон ревел теперь уже радостно, не замечая впереди себя ничего, кроме жирного осла, которого Сабота и Панакуди гнали прямо в разинутую пасть чудища. Стоголосое "ах", в котором были и ужас, и досада, прокатилось над землёй: дракон поднял голову, принюхался и, тряся шеей, попятился. Сабота и Панакуди в недоумении переглянулись. - Это от тебя такой запах, дедушка?
– спросил Сабота, зажимая нос. - Солнцем припекло, вот и запахло!
– торжествующе улыбнулся старик.
– Я хотел испытать, можно ли спровадить дракона скверным запахом, и вот, пожалуйста, выходит - можно! Будь у меня побольше хорькового жира, я бы мигом покончил с проклятым чудищем! На, гляди... Панакуди хотел подойти к чудищу ближе, но Сабота схватил его за руку. - Куда ты? Именем солнца заклинаю тебя, дедушка!
– взмолился он.
– Отойди подальше! Иначе всё погибло! - Видал, как пятится?
– с довольным смешком сказал Панакуди.
– Значит, мы безо всякого оружия можем выжить дракона из наших мест. Только для этого потребуется самое малое три сотни хорьков! - Уйди, дедушка, иначе всё погибло!
– продолжал умолять Сабота, почуявший сквозь запах хорькового жира ещё и запах разгоравшегося в мешках трута. Скорей беги отсюда! Назад! Панакуди, хотя и без большой охоты, послушался, а дракон снова пополз на людей. Снова заскрежетала по камням его чешуя, а могучая спина выгнулась дугой, наводя на всех ужас. Сабота потянул осла вперёд, но тот упёрся ногами в землю и не двигался с места. При всей своей тупости длинноухий не желал по доброй воле лезть чудовищу в пасть. А время шло, дым валил всё сильнее, надо было спешить. Сабота подтащил осла к дереву, привязал к стволу, а сам, пятясь, отбежал назад. - Скорей уходите отсюда! Вы мешаете ему!
– крикнул Панакуди односельчанам: он догадался, что произойдёт, если чудище замешкается и не сглотнёт осла вместе с его огненным грузом.
– Уносите скорей ноги и блейте по-овечьему или мычите, да погромче, слышите? Кто заблеял, кто замычал, а следом заревел и привязанный к дереву вислоухий. Это, по-видимому, окончательно раззадорило дракона, он подскочил к ослу, и бедняга исчез в его утробе. - Слава небесам!
– В наступившей тишине голос Панакуди прозвучал особенно громко.
– Не видать тебе девушки как своих ушей!
– И, ко всеобщему изумлению, старик вдруг пустился в пляс. Он взмахивал руками, подпрыгивал и пел: Слава, слава небесам И громам небесным! Этот юноша - герой! Погляди, какой он бравый! Что за сердце у него! Скажем прямо - золотое. Что за ясный, светлый ум, Ну и всякое другое. Прыгнул прямо со стены И остался цел, родимый. Подземелья все прошёл И остался невредимый! Он дракона повстречал И, не тратя ни минуты, В чрево чудища впихнул Два мешка с горящим трутом! Панакуди пел и плясал, но все смотрели не на него, а на дракона. Проглотив осла, чудище блаженно облизнулось и повернуло назад, к пещере. Скрежет его чешуи постепенно затих вдали. Но недолго длилась тишина. Скрип железных цепей оповестил о том, что кто-то собирается опустить подвесной мост у Главных ворот. Поняв, чем это грозит, Сабота кинулся к воротам. - Несите скорей брёвна!
– крикнул он односельчанам.
– Надо заложить ворота, иначе боярские псы разорвут нас всех в клочья! Они пострашней дракона! Скорей тащите брёвна, не то во всём селении не останется ни одной живой души! Крестьяне бросились за брёвнами, чтобы подпереть мост, не дать опустить его. Но тут раздался страшный грохот, земля ходуном заходила у них под ногами. Люди в ужасе попадали ничком. Только Сабота остался стоять. И Панакуди. Вслушавшись в грохот, старик засиял. - Началось!
– радостно воскликнул он и с неожиданным проворством вскарабкался на одну из ближних скал, откуда была видна пещера дракона. Сабота последовал за ним и хорошо сделал, потому что зрелище, открывшееся ему с вершины скалы, можно увидеть лишь раз в тысячу лет: дракон - быть может, последний дракон на земле - горел, метался, издыхал в страшных муках. Тёмные клубы дыма валили из пастей и ноздрей всех его трёх голов, а жёлто-зелёные языки пламени, которые чудище изрыгало, поджигали всё вокруг - траву, кусты, деревья. Дракон метался по ущелью в поисках воды, но воды не было ни капли - не зря Сабота велел Козлу отвести реку в другое русло. Огонь между тем разгорался всё сильнее. Дракон карабкался вверх по склону, поджигая всё новые и новые деревья, кусты, и с грохотом срывался вниз, на каменистое дно ущелья. Он неистово бил хвостом, и от этих ударов и ужасающего предсмертного рёва тряслась земля, раскалывались скалы и каменным дождём обрушивались на дракона. Почуяв наконец, где вода, дракон, не переставая реветь, потащился по высохшему руслу. Он не полз, а словно подскакивал, на ходу разбивая хвостом камни и скалы. Крестьяне попрятались кто куда. Панакуди уже не смеялся: если разъярённый, горящий дракон дотащится до селения, он испепелит его, сровняет с землёй. - О небо!
– взмолился старик.
– Смилуйся над нами! Само собой, ни небо, ни люди не услышали его, а дракон продолжал громыхать и реветь. Вот он уже совсем близко от боярской крепости. Его манила вода в оборонительном рву. Пусть тухлая, но вода! Однако чудище так металось, так сотрясало всё вокруг, что стена старой, сгоревшей изнутри крепости пошатнулась, накренилась и обрушилась, доверху завалив ров. Дракон дёрнулся в каком-то отчаянном прыжке, рухнул наземь и лопнул, разлетевшись на тысячи кусков! Онемевшие, потрясённые, наблюдали за этим зрелищем люди, укрывшиеся за скалами и деревьями. Долго ещё сыпались с неба драконова чешуя, камни, комья земля. Когда же наконец небо очистилось, многоголосый возглас радости взметнулся над развалинами: - Да здравствует свобода!
* * *
Радости, ликованию не было предела. Не стало ни дракона, ни боярина, ни старейшин, ни Главного Прорицателя! Те, кто умел играть на свирелях и волынках, заиграли весёлую музыку; те, кто не умел играть, запели и заплясали, а кто не умел ни того, ни другого, принялись колотить в тазы и вёдра. Поднялся такой шум, какого никто никогда не слышал. Тщетно звал Панакуди "посланца небес" - тот не отзывался. Тщетно искал его старик в толпе... Саботы нигде не было...
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. НАД СЕЛЕНИЕМ ВЗОШЛО СОЛНЦЕ...
Где же он был? Возле Джонды? Нет! Сабота думал пойти к ней, но не посмел. Что он скажет ей? "Вот он я, посланец неба"? Да и как показаться в таком виде? Усы длиннющие, а бороды нет. Волосы всклокочены. На плечах плащ, но одна нога обутая, другая босая, вся в ссадинах и царапинах. Нет! Либо надо найти второй царвул, либо уж скинуть и этот... И плащ тоже скинуть, потому что солдатский плащ хорош при сапогах... Но тогда будет видна рубаха мятая, грязная, забрызганная кровью... Как быть? Вот о чём размышлял Сабота, пока последние, самые мелкие камешки сыпались с неба. А потом, когда жители Петухов с криками и песнями потянулись на площадь, он решил так: "Нет, нельзя мне к ней идти! Сначала умоюсь, взгляну на своё отражение в воде, и тогда подумаю, как быть дальше..." Перепрыгивая через дымящиеся балки, когти, кости, камни и чешую, Сабота спустился в буковую рощу, где протекал прозрачный родничок. Наклонившись над водой, юноша увидел свою усатую физиономию и отпрянул в ужасе. "Как мог Панакуди сыграть со мной такую шутку? Сделать чёрные усы, когда волосы у меня русые!" Он снова посмотрел на своё отражение. Нет, он не ошибся: усы были чёрные, как воронье крыло! Вдруг рядом с его головой в водяной ряби отразилось знакомое лицо... - Ты что тут делаешь?
– спросил Панакуди, еле переводя дух от быстрой ходьбы. - Водицы пришёл испить, - солгал Сабота. - А почему ты такой красный да понурый?
– снова спросил старик, вглядываясь в него и пытаясь отгадать, чем он так опечален. - Зачем ты сделал мне такие ужасные усы, дедушка?
– чуть не со слезами воскликнул Сабота.
– Чёрные! Торчком торчат! Ни пригладить их, ни закрутить! - Вот и вся причина?
– удивился Панакуди.
– Не нужны тебе чёрные - вымоем в отваре ореховых листьев, и станут они в точности как твои волосы. Не хочешь, чтобы торчали, - мазну их разок блошиным жиром, и станут они мягкими, как шёлк, да послушными. Если нет у тебя другой заботы, то напейся скорее воды, и пойдём. Джонда хочет видеть своего спасителя... - Как я пойду? Босиком? - Зачем босиком? Я, когда ещё в женихах ходил, сшил себе сапоги - из выделанной кожи, с красным кантом и бубенчиками, а надеть ни разу не довелось: Калота запретил крестьянским сыновьям сапоги носить. Вот они и стоят новёхонькие, ненадёванные, тебя дожидаются. - Ах, дедушка! Я...
– Сабота хотел поблагодарить старика, но тот прервал его: - А боярский сын из Глиганцы вместе с золотыми монетами подарил мне ещё кафтан верблюжьей шерсти, с поясом. Тебе он больше под стать, чем мне. - Я...
– порывался сказать Сабота. Но Панакуди снова прервал его: - Благодарить потом будешь. Сначала дай обнять эту умную голову, которая спасла нас даже не от одного, а от двух драконов! - Пойдём, дедушка! Пойдём, нас ждут...
– вырвался, Сабота из объятий старика.
– Неудобно, чтобы люди ждали... - Ох, вижу я, не мешало б и тебе глотнуть тех кореньев, - лукаво ухмыльнулся дед, покачав своей седой головой.
– Тогда ты не будешь думать "Джонда", а говорить "люди"... Верно? - Верно...
– рассеянно ответил Сабота. - Ты о чём задумался?
– спросил Панакуди, заглядывая ему в глаза и усмехаясь в свою курчавую бороду. - О твоих кореньях. Хватит ли у нас чудодейственных кореньев, чтобы отныне люди всегда говорили одну только правду? - Раз нет больше на свете боярской крепости и самого боярина, его псов, палачей и слуг, люди и без всяких кореньев будут всегда говорить правду, сынок. Нет больше в них нужды. Пошли, милый. Джонда ожидает тебя. Старик взял Саботу за руку, и, довольные, счастливые, они направились в селение, где царили солнце, веселье и песни.
1 Царвули - крестьянская обувь из сыромятной кожи.