Драконам слова не давали!
Шрифт:
— Ну тебя, Ник. Ты всегда умела испортить настроение, — кисло улыбается сестра. — Ну, на кой замуж-то выходить? Что вы такие-помешанные-то на этих брачных узах? С таким зажечь — вполне. Там небось фейерверки до космических глубин шарахают.
— Не знаю. Не пробовала. И тебе не советую. От таких крыша сносится, а назад не возвращается.
— Что ты в этом понимаешь, правильная девочка Ника? Скромница Ника? — серьёзно возражает поскучневшая Тина. — Хоть бы раз вкусила, что ли. Настоящей крышесносной страсти. А то так и помрёшь девственницей. Тем более, что этот фрукт на тебя запал.
—
— Ну, этот твой красавчик на оранжевом «Ягуаре».
— Да ты с ума сошла, мать, — кручу пальцем у виска и лезу щупать Тинкин лоб. Может, драконовская зараза распространяется в воздухе со скоростью света, и она бредит?
Тинка уклоняется и, притормозив на светофоре, смотрит мне в глаза.
— Ну, может, физически ты и не девственница, Ник, но ни хрена не понимаешь ни в настоящих горячих жеребцах, ни в страсти. Мне тебя даже жаль. Правда.
И такое у неё лицо, что меня переклинивает. Надолго. Слова её, как пони, бегут в голове по кругу, и стоит большого труда вытряхнуть эту крамольную труху из мозгов.
На следующем светофоре я уже прихожу в себя.
— Ты не туда едешь, — говорю я спокойно. — Сворачивай.
25. Ника
Мне хочется раз и навсегда поставить сестру на место. Заткнуть ей рот. Не давать повода бесконечно корчить старшую и многоопытную особь. Не видела её около года — пусть бы так всё и оставалось. Но нет. От семьи откреститься непросто.
Меня бесит вот это в ней: то умирает и беспомощно кричит: «Ника, спаси!», то включает ненужную жёсткость и деловитость, подчёркивая, «кто в доме главный». Со своими бы проблемами так разбиралась.
Я везу её к себе. Точнее, это она гонит машину, поглядывая на меня с любопытством, но ни о чём не спрашивая. Знает, что могу передумать. Это созрело спонтанно, и когда мы поднимаемся лифтом на шестнадцатый этаж, я уже жалею. Но струсить сейчас и повернуть оглобли — практически невозможно.
Егор открывает дверь и замирает на пороге. Он растерян: я впервые и без предупреждения привожу кого-то в наше гнездо. Они с Тинкой изучают друг друга. Не спеша, со вкусом. Так выбирают в элитном магазине праздничный наряд с астрономической суммой на ценнике.
Мне даже неловко, что мы топчемся в коридоре, но ни Егор, ни Тина не двигаются с места. А ещё я понимаю: они возненавидели друг друга с первого взгляда. Мой идеальный Луноход и моя идеальная сестра.
Потом Егор улыбается. Прячет извиняющийся взгляд под ресницами, но я чувствую: это фальшь. Показуха. Правила хорошего тона. Игра. Как ни назови — всё будет плохо. Тинка не делает даже этого. Она двигается, рассматривает квартиру, чинно пьёт чай на кухне, но в глазах у неё — по ледяной глыбе. Виски со льдом. В такой пропорции, что от спиртного — только цвет, а всё остальное — звенящие замороженные кубики.
Я не удивлена, когда, уходя, она тянет меня за собой, больно вцепившись в локоть. Бульдожья хватка.
— Это для него тебе нужны деньги? — смотрит с прищуром, как на землю не плюнет. Я молчу. И молчание моё красноречивее всяких слов.
— Избавься от него, Ник, — раздаёт
— Ты его совсем не знаешь, — пытаюсь возразить, но Тина надела слоновью шкуру и вооружилась бивнями.
— На кой чёрт мне его ещё знать? — возмущается она так, словно я её под него подкладываю. — Достаточно одного взгляда, чтобы определить, кто он и что из себя представляет! И только ты слепа настолько, что не видишь ничего дальше своего носа. Линзы из розовых очков вынь, а? А то уже на километр отросли и мхом покрылись. Розовым.
— Ещё одно слово — и ты сама будешь разгребать свои проблемы с замужеством, — бью под дых. Знаю: это запрещённый приём, но она меня вывела. Больше всего на свете мне сейчас хочется вцепиться в её живописно уложенные локоны и немного испортить идеальный образ.
— Не посмеешь! — огрызается Тинка. — Иначе где ты возьмёшь деньги, чтобы облагодетельствовать своего альфонса? К тому же ты обещала!
Железный аргумент. Надо остыть. Но поставить точку в нашем споре не мешает всё же.
— Он надёжный и любит меня, — говорю твёрдо. — А ты просто завидуешь и ведёшься на сомнительных мачо вроде Ильи, у которых в башке — звон как в церкви и целый гарем баб.
— У твоего их тоже не меньше, поверь, — закатывает Тинка глаза. — Но хочешь страдать — кто я такая, чтобы тебе препятствовать? Бросила бы его сейчас, вот сию секунду — и деньги б на свои нужды пристроила, и нервы сберегла, и сердце потом по кускам собирать не пришлось бы.
Это бесполезно. Это может продолжаться часами. Лучшая стратегия — избавиться от источника раздражения.
— Всего хорошего! — машу я рукой и разворачиваюсь.
— И тебе не хворать! — не остаётся в долгу сестра. Её слово должно быть последним — это мы тоже проходили. Пусть радуется маленькой победе. Для неё это важно. Для меня — давно нет.
— Я не понравился твоей сестре, — вздыхает Луноход, мягко целуя мою ладонь. От него веет уютом, знакомым парфюмом и немножко сталью.
Он вообще-то неконфликтный. И любит делать приятные вещи. Какие-то незначительные мелочи, что умиляют до слёз. Но есть моменты, когда его не согнуть. Не переубедить. Не уговорить. Вот сейчас в нём — те самые стальные ноты. Я не удивлюсь, если он потребует не видеться больше с сестрой и никогда больше не приводить её в наш дом. Но это лишнее: я и так не дам ей появиться на своей территории. Родственники хороши на расстоянии. Это я уже усвоила давно.
— Не бери в голову, — вздыхаю в ответ, поправляя волосы. Почему-то вспомнились другие губы. Горячие и твёрдые. Те, что собирали таблетки из моей горсти. Аж в пальцах закололо от воспоминаний.
— Она всегда такая… резкая? — разливает Егор чай, не поднимая глаз. Наверное, ему неприятно, что не смог найти к Тинке подход.
— Она всегда такая долбанутая на всю голову, — пытаюсь его успокоить. — Просто забудь. Это была моя ошибка — привести её сюда. Я помню, ты говорил: внутренние границы лучше не нарушать, чтобы потом не восстанавливать из руин рухнувший город. Но есть хорошая новость: она сюда не вернётся. Поэтому нашему гнезду ничто не угрожает, Луноход.