Драконий клуб
Шрифт:
Потом мысли обратились к положению, в котором я оказалась. Хорошенько сосредоточиться мешала летучая мышь, которая подобрала с пола клетки каучуковую ящерицу и трепала ее, громко хлопая крыльями и пронзительно визжа. Больше всего мучил вопрос, что же меня ждет по прибытии в замок. Еще не мешало бы выяснить, почему приказы Кроверуса так на меня действуют. Я не могу не то что ослушаться его – даже помыслить о том, чтобы ослушаться! Связано ли это с магическим договором по передаче меня ему, или дело в другом? Как бы то ни было, серьезное препятствие налицо.
Устав строить бесполезные догадки, я стала думать о друзьях, оставшихся
Полет нельзя было назвать приятным. Снаружи свистел ветер, где-то в отдалении гремел гром, а внутри царило гнетущее молчание, разбавляемое воплями из клетки, скрипом пера и цепей сундука и дребезжанием бутылочек в баре. Нас кренило то в одну, то в другую сторону, когда зверь закладывал виражи на поворотах, и нещадно трясло. Временами мы резко ухали вниз, и тогда желудок подпрыгивал к горлу, а потом вертикальным штопором вгрызались в небо, чтобы в следующую секунду выровнять полет. К счастью, все предметы были прочно привинчены к полу и стенам. Дракон даже не замечал всего этого, писал не отвлекаясь – наверняка давно привык. А вот у меня каждый раз перехватывало дыхание, перед глазами все кружилось, да и ноги затекли от вынужденного сидения, а голова разболелась от криков летучей мыши. Я порадовалась, что не успела позавтракать.
Несмотря на все неудобства, провалилась в тягучий беспокойный сон – не спала почти сутки. Проснулась от пронзительного визга и хлопанья крыльев. Спросонья едва успела понять, что происходит, и пригнуть голову: туча летучих мышей ворвалась в окошко и устремилась к креслу дракона. Там они слегка умерили галдеж и выстроились в очередь. Первая посланница протянула лапку, и Кроверус привязал к ней уже готовое запечатанное письмо. Мышь сразу улетела, а на ее место заступила следующая. Процедура повторилась с дюжину раз. Ни на одном конверте не было адреса – только смачный шлепок серебряного сургуча с выдавленной на нем зубастой пастью.
Мне вспомнился визит на почту Потерии в связи с делом профессора Марбис. Сотрудник тогда сказал, что письма раз в месяц приносят летучие мыши… Похоже, Кроверус тоже предпочитал их почтовым голубям.
Едва последняя вестница покинула кабину, тряска резко прекратилась, стало тихо и жутко. Это длилось пару мгновений – воздух словно замер, – а потом нас начало кидать из стороны в сторону, и все, что было раньше, показалось нежным покачиванием. Я до хруста вытянула шею и заглянула в ближайшее окошко. Снаружи свирепствовала настоящая буря, ревел и выл ветер. Небо раскололось на синие, фиолетовые, черные, стальные слои, которые стремительно перемешивались, как крем, взбиваемый рукой невидимого кулинара. Мимо нас проносились миниатюрные смерчи и потрескивающие молниями воронки. Ящер ловко лавировал между ними, всякий раз уходя в последний момент и точно вписываясь в безопасную зону. Я вцепилась в подлокотники, зажмурилась и принялась повторять про себя девяносто девять способов вежливо отказать кавалеру на балу.
Вскоре раздался звук, от которого сердце покрылось мурашками – леденящий душу вой. Едва оборвавшись, он повторился, только уже с другой стороны. Наконец сотни рыдающих голосов слились в единую арию ужаса. Им вторили стоны и душераздирающие вопли. Впереди показались смутные очертания того места, куда мы летели.
Кроверус быстро убрал письменные принадлежности в сундучок, размял пальцы, снова надел маску, повернулся и сказал не сулящим ничего хорошего тоном:
– Гора Стенаний и Ужасов заждалась тебя, принцесса.
И мы начали снижаться кругами.
Еще какое-то время цель нашего путешествия пряталась за хмурой пряжей облаков и тумана. Когда пелена рассеялась, я увидела торчащую посреди бушующего моря скалу. Волны накатывали и разбивались у ее подножия взбесившимися барашками. Вершину венчал замок. Строение походило на вылезшую прямо из скалы и почерневшую от времени и непогоды пятерню со скрюченными пальцами и обломанными ногтями. Каждый «палец» заканчивался башенкой. В одной из них что-то поблескивало. Зверь взял курс на мигающий огонек, служивший единственным маяком в этой безумной пляске стихий.
Видимость оставляла желать лучшего, все было каким-то мутным и нечетким, но тут воздух колыхнулся и пошел рябью, словно мы преодолели невидимую завесу, и очистился. Ветер резко стих, контуры обрели ясность. Вой и стоны остались позади вместе с бурей и искрящимися воронками. По эту сторону погода была если не ясной, то, во всяком случае, спокойной: жемчужно-серое небо и свежий солоноватый бриз.
Ящер приземлился на небольшом клочке земли перед замком. Люк открылся, и я услышала знакомый грохот откидываемой лестницы.
Кроверус поднялся со своего места и направился к выходу. Проходя мимо меня, велел:
– Встань и иди за мной.
Я с облегчением подчинилась, обрадовавшись возможности размяться, и ожидая, что он снова разрешит мне говорить. Вместо этого дракон потянулся к плети. Я замотала головой, жестами показывая, что буду вести себя послушно и никуда не убегу. Он помедлил и убрал руку. Ободренная успехом, я хотела таким же образом выпросить назад голос, но Кроверус уже отвернулся и грациозно выпрыгнул наружу. Я вздохнула и вывалилась следом кульком – затекшие ноги почти не слушались. На лестнице поскользнулась и непременно упала бы на землю, но внизу нас встречали, поэтому упала я на встречающего. Им оказался невысокий мужчина средних лет, плотный (самая широкая часть приходилась на область талии) и краснощекий, одетый в рабочую одежду. Похожую носил наш королевский лесничий: бриджи, коричневый шерстяной жилет в узкую желтую полоску, шерстяные же гетры и треугольная шапочка – как те кораблики, что мальчишки пускают по воде.
Он извинился за то, что я на него упала, и вежливо помог подняться, а потом безо всякого предупреждения рухнул перед Кроверусом на колени и принялся бить себя кулаком в грудь, рыдая и моля пощадить его. Я выпучила глаза.
Дракон сделал нетерпеливый жест.
– Поднимайся, Рэймус. Сколько раз повторять: это ни к чему.
Слезы, секунду назад градом катившиеся по щекам толстячка, мгновенно высохли. Он поднялся с колен, что далось ему нелегко при такой комплекции, отряхнул гетры и сказал уже совсем другим, деловитым и чуть укоризненным тоном: