Драконовы сны
Шрифт:
Он помолчал, потеребил отросшую рыжую бороду. Потряс головой.
— И как же это я его не раскусил?
— Кого?
— Ашедука. Думал, если он мне доверился, то он мне друг, и опять перепутал откровенность с честностью. Ведь знал же, что нельзя им доверять! Гнилой они все-таки народец, эти гномы. Прокати по столу золотой — верный способ проснутся с ножом в брюхе.
— Этот меч, — спросил вдруг Хансен, — почему он так опасен?
— Он не то, чтобы опасен, — рассеянно ответил Жуга, — он просто — оружие. Очень хорошее оружие. Жаль было б потерять. А уж кому он служит — дело десятое. Это Золтан подстроил, чтобы
— Расскажи.
— Да долго.
— Все равно рассказывай, я должен знать.
В молчании Хансен выслушал рассказ о том, как меч попал к травнику, и как они вместе с Золтаном и Бертольдом Шварцем подорвали цитадель дварагов, а точней — плотину в этой цитадели.
— Ах, так это, стало быть, и есть тот самый Хриз, — пробормотал он. — Золтан говорил мне об этом, но я не думала… не думал, что это был ты. Черт, оказывается, я многого не знала… То есть — не знал.
— Да брось ты извиняться, — отмахнулся травник. — Я давно уже не замечаю твоих оговорок.
— Но при других-то мне нельзя ошибаться. А скажи-ка, та девушка — Линора, кажется — что связывало вас?
— Вряд ли тебе нужно это знать. Хотя… какая разница теперь?
Слово за слово Жуга вновь принялся вспоминать, перескакивая с места на место. События чередовались в полном беспорядке, Хансен часто переспрашивал, и в итоге вся история, рассказанная травником, растянулась чуть ли не на час. Закончив, травник вновь подбросил дров в огонь и потянулся за котелком.
— Все равно сидим, — сказал он. — Хотя б поесть на утро сготовим.
— Поспал бы лучше.
— А, — неловко отмахнулся тот. — Уж если на меня нашло, все равно не усну. Уж я-то себя знаю.
Он потер грудь, где раскаленный пламенем янтарь навек впечатал в кожу солнечный безглавый крест. След был едва заметен, и вместе с тем — вполне отчетлив. Жуга перехватил взгляд Хансена, потупился и затянул завязки ворота.
— Вот, выжгло, — буркнул он, не глядя Хансену глаза. — Когда в костре плясал там с этим… С Черным.
— Да, — сказал, помедлив, Хансен. — Может быть, теперь я лучше понимаю, что ты чувствуешь. На самом деле интересно, что бы было, если б ты остался у себя в горах, женился на той, на первой… Но посмотреть уже нельзя.
На первой? Ты о чем? А, Мара… Странно, — Жуга задумался. — Я вспоминаю о ней, как о чем-то далеком-далеком. Вроде, было, а на деле будто не было. А ведь я думал, что любил ее. А выходит, что нет? Иначе, как же все другие — Зерги, Аннабель?..
— Вечной любви не бывает. Просто иногда жизнь кончается раньше, чем любовь. Есть прошлое и прошлое. Не надо их путать.
— Не понимаю… В чем разница?
— Одно можно вспоминать, но нельзя вернуть. Другое — можно вернуть, но нельзя вспоминать.
— Однако… — травник казался ошарашенным. — Может, и так, — задумался он. — Но толку мало. Все равно скребется в душе что-то. Будто ноет. Не могу забыть. И больно.
— Зудит — значит, заживает, — кивнул Хансен. — Выкарабкаешься.
— Ты думаешь?
Хансен кивнул:
— Vis mediatrix naturae.
До утра Жуга не спал и грыз ногти, и когда с рассветом вышли в путь, по своему обыкновению не сказал ни слова никому о том, что было ночью. Лишь едва заметные круги темнели под глазами, словно
И больше — ничего.
Дождь и оттепель ударили внезапно, обнажив облизанные ветром камни и пожухлую траву. Зеленые подушки мха оттаяли и брызгали водой, когда по ним ступали. То была земля неплодородная, скупая и ранимая, но все, что здесь росло, имело жуткую, невероятную способность жить. Приземистая цепкая растительность мгновенно «слизывала» с обуви любую смазку; ноги тотчас же промокли.
Вскоре стали попадаться горы; небольшие, они вырастали из тумана внезапно, и каждый раз сердца путешественников невольно замирали при мысли: а вдруг это и есть их цель? Орге сразу начинал всех радостно подбадривать и пер вперед, как будто бы и не ему на днях чуть не пробили голову. Но всякий раз их ожидало разочарование. Дорога поглотила целый день и половину следующего, пока перед троими путниками в белесых облаках не замаячила большая черная гора с обрезанной вершиной — Снайфедльс.
— Чтоб я сгорел, — Орге остановился, сдвинул капюшон и прищурился из-под ладони. — Вот он, Черный Клык! Выходит, правильно мы шли.
— А ты, значит, сомневался, — съехидничал Жуга. — И что? Куда теперь?
— Куда-куда… На Кудыкину гору. Наверх, куда ж еще-то!
Все трое задрали головы. Гора и сама по себе была высока, в тумане же казалось, что вершина Снайфедльса и вовсе уползает в бесконечность. Серый камень покрывали капельки воды, там и тут вдоль склонов по расщелинам сползали белые дорожки ледников.
— Здоровая, зараза, — Орге сплюнул. — Тут саженей с тысячу будет, а то и все полторы. Как считаешь, а, Лис?
— Это смотря чьих саженей… Ну что, пошли, что ли?
Хансен только поправил на плечах мешок и промолчал.
Восхождение было несложным, но утомительным. После ночи, проведенной у скупого костерка, у всех троих сводило ноги от холода и сырости. Усталость сковывала мышцы. Плащи набухли водой, по волосам стекали капли. Жуга взбирался с осторожностью, ступая по камням с многолетней сноровкой горца, коротконогий Орге морщился, пыхтел и часто застревал у трещин: сил, чтоб перепрыгнуть их, маленькому гному пока не хватало. Туман был непрогляден. Изредка отыскивались тропки, впадины, ложбины, каменные осыпи. Застывшая в незапамятное время лава под дождем блестела, словно смазанная жиром. Заночевать на склоне горы было бы безумием.
На одном из таких крутых откосов Жуга потерял колчан. Нога в тяжелом сапоге скользнула, привязанный к мешку топор качнул назад, колчан зацепился за выступ скалы и опрокинулся. Держась одной рукой, Жуга растопырил пальцы, взмахнул свободной рукой, пытаясь что-нибудь поймать, не ухватил и лишь успел увидеть как все стрелы, кувыркаясь, канули в туман. Он помедлил, затем снял с шеи ремень и без всяких сожалений швырнул вниз пустой кожаный цилиндр. Лишний груз был здесь опасен.
Уже темнело, когда они взобрались наконец на самую вершину. Это была ровная, почти что круглая площадка, вся пересыпанная щебнем, камнями, серыми кусками старой пемзы и туфа. Кое-где белели пятна снега, чудом не размытые дождем, в изломах рухнувшей скалы прослойками поблескивали шпат или слюда. Жерло потухшего вулкана образовало три отдельных кратера, размером каждый с хороший двухэтажный дом.