Драконы Пропавшей Звезды
Шрифт:
Однако Медана томило чувство потери. Иллюзий у него не было. Он не имел права на ее любовь. Не то чтобы он стыдился своего прошлого. Нет, он был солдатом и делал то, что полагается делать солдату. И все же его руки были запятнаны кровью ее соотечественников, и он не мог коснуться Лораны, не замарав ее. Но и просто друзьями они тоже быть не могли, это он отчетливо сознавал. Слишком многое было ими сказано, чтобы они остались в прежних безликих отношениях. Медан не сомневался, что их ближайшая встреча окажется полной неловкости и обоюдного смущения. Что ж, он простится с ней и пожелает счастливого пути. Когда она уедет и он будет знать, что больше никогда ее не увидит, он станет спокойно готовиться к смерти — смерти солдата, выполнившего свой долг.
В тот момент, когда Герард отчаянно взывал к Совету Рыцарей, умоляя их оказать помощь эльфам несчастной страны, маршал Медан расположился в королевских покоях, где обсуждал с Гилтасом последние приготовления к совещанию командиров Неракских Рыцарей и военных сил эльфов. Он пригласил на предстоящее совещание короля гномов Тарна Грохота Гранита, жену Гилтаса Львицу и нескольких эльфов.
Медан сообщил Гилтасу, что следующий день будет последним, когда королевская семья может покинуть столицу, имея некоторые шансы на спасение. Король постоянно откладывал отъезд. Следующим вечером все должно было решиться, и маршалу придется проститься с Лораной навсегда.
— Совещание должно начаться во время восхода луны, — распорядился Медан. Планкет, которому предстояло доставить это известие эльфам, молча наклонил голову. — Место встречи — мой сад.
Он сознательно выбрал это место, зная, что эльфы будут чувствовать себя неуютно в угрюмом, душном помещении штаба. К тому же он хотел похвастать своим садом перед знатоками и полюбоваться им сам, быть может, в последний раз.
Упомянув всех приглашенных, маршал произнес имя королевы-матери.
— Нет, — решительно возразил Гилтас.
Король все время, пока продолжался разговор, мерил шагами кабинет. Склонив голову, сцепив за спиной руки, он казался настолько погруженным в собственные мысли, что Медан подумал даже, что Гилтас его не слушает, и был почти испуган этим внезапным восклицанием.
— Простите, не расслышал, Ваше Величество. Что вы изволили сказать?
Гилтас остановился у столика, на котором были расстелены карты Квалиноста и его окрестностей.
— Вам не следует приглашать мою матушку на военный совет, — объяснил он.
— Но этот совет жизненно важен для нас, Ваше Величество, — возразил маршал. — Мы должны окончательно утвердить план обороны столицы и вашей благополучной эвакуации. Ваша почтенная матушка имеет безусловный авторитет в подобных делах и...
— Да, — прервал его Гилтас. — Ее мнение авторитетно для нас. И именно по этой причине я против ее присутствия. Разве вы не понимаете, маршал? — добавил король, склонившись над столом. — Если мы пригласим ее на совет, она решит, что мы можем согласиться на ее участие в...
Король не окончил фразы. Резко выпрямившись, он тронул рукой волосы и невидящими глазами уставился в окно. Лучи заходящего солнца, проникавшие сквозь тонкое стекло, ярко осветили лицо короля. Медан вопросительно смотрел на Гилтаса, ожидая, что он закончит свою реплику. И вдруг заметил, как сильно напряжение последних недель сказалось на молодом человеке. Куда девался тот томный поэт, который бесцельно скользил взглядом по бальной зале? Да, то была маска, призванная ввести в заблуждение врагов короля. Но это вряд ли удалось бы, не будь эта маска частью его подлинного облика.
Гилтас действительно был талантливым поэтом, мечтательным юношей, который жил напряженной духовной жизнью, почти никому не открывая свой внутренний мир. То лицо, которое он обратил к миру сейчас, — лицо сильного и храброго короля, опоры нации, — тоже было маской. За этими масками таился уязвимый, измученный сомнениями и страхом человек. Он тщательно скрывал от всех эту неуверенность, но сейчас яркий свет высветил и серые тени под глазами, и печальную улыбку, и взгляд, устремленный не в погожий солнечный вечер, а в безжалостный мрак.
«Должно быть, Гилтас очень похож на своего отца, — неожиданно подумал Медан. — Жаль, что того нет сейчас рядом с ним, что некому дать королю толковый совет, положить руку на плечо, сказать, что его чувства — не признак слабости и не могут помешать всеобщей вере в него. Скорее наоборот, они говорят о том, что он истинный лидер своего народа». Медан, конечно, мог бы и сам сказать Гилтасу эти слова, но он знал, что из его уст они могли бы прозвучать обидно. Король отвернулся от окна, и момент был упущен.
— Я понимаю, — кивнул маршал, когда стало очевидно, что король не намерен продолжать. Слова Гилтаса открыли перед Меданом новую, неожиданную перспективу. Прежде он не сомневался в том, что Лорана собирается оставить Квалиност. Возможно, он ошибался. — Очень хорошо. Планкет, мы не станем сообщать королеве-матери о военном совете.
Взошла луна, и по небу разлился бледный и призрачный свет. Медан не любил этой странной луны. В сравнении с великолепной алой Лунитари и нежной серебряной Солинари она выглядела смешной жестяной подделкой. Ему подчас казалось, что, выползая на небо, она извиняется перед звездами за свое появление. Но луна все-таки делала свое дело, и ее свет позволял собравшимся в саду маршала обойтись без факелов и светильников.
Эльфы выразили восхищение великолепием этого сада. Они были поражены тем, что человеку удалось создать такое чудо, и в искренности их изумления и похвал маршал не сомневался. Сад и вправду был на диво хорош в эту лунную ночь. Даже гном (а они обычно смотрели на растения только как на корм для скота) одобрительно оглядел сад и пробормотал вроде «миленько», после чего незамедлительно чихнул и впоследствии весь вечер чесал нос.
Вначале слово было предоставлено Львице. В отличие от остальных, она не выразила восхищения красотой сада, оставаясь по-деловому сдержанной, явно желая, чтобы совет закончился как можно скорее. Она указала на карте расположение вражеских сил и объяснила: