Драконья алчность
Шрифт:
Я немного помолчал, прежде чем ответить на этот вопль запутавшегося в лабиринтах моего великодушия ученика, а затем, чуть усмехнувшись, спросил:
— Значит, ты, Поганец Сю, не понимаешь, почему я не стал тебя есть, а взял к себе в ученики?!
Синсин вскинул голову и удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. А вот Поганец сразу же ответил:
— Ну, это-то я как раз очень хорошо понимаю!… Во-первых, ты был сыт… Во-вторых, тебе негде было меня помыть, а есть меня немытого ты явно брезговал… Ну и в-третьих, и самых главных,
Я еще раз усмехнулся и покачал головой:
— Ну, может быть, ты и правильно все изложил, но «во-первых» у меня было совсем другим…
— Да?! — удивился Поганец. — И каким же оно было?!
— Видишь ли, мой маленький друг, мне до отвращения претит пожирать существо, обладающее разумом и разговаривающее со мной! Я считаю каннибализм самой большой мерзостью на свете!
— Каннибализм — это что?… — весьма деловым тоном поинтересовался Поганец, а Гварда снова поднял голову и внимательно посмотрел мне прямо в глаза,
— Каннибализм — это поедание себе подобных, — наставительно произнес я.
— Ну, тогда каннибализм мне не грозит! — с явным удовольствием ответил Поганец. — Подобных мне в этом Мире не существует!
— Поганец! Ты слушаешь только себя! — возмутился я, но продолжить мысль этот наглец недомерок мне не дал.
— Это потому, что я говорю самое главное и самое умное — с непередаваемым апломбом заявил он. — Неплохо было чтобы вы все побольше прислушивались к моим словам!…
— Если бы мы больше прислушивались к твоим словам, — неожиданно раздался позади меня голос Шан Те, — то ты сейчас путешествовал бы в полном одиночестве! И дай наконец сказать хоть слово Сор Кин-иру, болтун писклявый!
Вопреки обыкновению Поганец Сю не обратил никакого внимания на «писклявого болтуна», а вместо этого возмущенно заверещал:
— Да кто не дает ему говорить?! Я сам внимаю моему учителю со всемерным… э-э-э… вниманием и… э-э-э… почтением! Он сам постоянно ко мне обращается со всякими… обращениями, я же должен быть почтителен со своим учителем и отвечать на его… эти… ну… обращения ко мне!…
Видимо, Шан Те чем-то достала Поганца сзади, потому что он вдруг икнул и гораздо тише буркнул:
— Все… молчу, молчу… И не надо меня тыкать под ребра…
Я, признаться, уже забыл, о чем говорил, но Гварда снова поднял голову и совершенно спокойным тоном подсказал:
— Ты хотел сказать что-то о неправильном понимании Поганцем термина «каннибализм»…
— Совершенно верно. — Я поблагодарил взглядом догадливого синсина. — Поганец слушает только себя…
— Вот опять, — негромко буркнул мой ученик за моей спиной, — опять обсуждают меня, а я должен молчать!…
Но я не стал обращать внимания на эту отвлекающую реплику, а продолжил свою мысль:
— Если бы он внимательно слушал, что я говорил до этого, то услышал бы, как я определил подобное мне существо…
— Обладающее разумом и разговаривающее с тобой… — снова подсказал Гварда.
— Совершенно верно, — вновь подтвердил я сказанное синсином, и вновь продолжить свою мысль мне не позволил Поганец.
— Да-а-а?!! — заверещал он своим пронзительным фальцетом. — Значит, ты и синсина жрать не станешь?!
— Конечно нет, — стараясь быть спокойным ответил я. — Если, конечно, буду в здравом рассудке!…
И вдруг позади меня раздалось звонкое причмокивание. А потом мечтательный голосок Поганца сообщил:
— Нет… Тушеный синсин в кисло-сладком соусе — это нечто непередаваемое!… Я думаю, сам Желтый Владыка предпочитает это блюдо любому другому!
Я резко повернулся в седле и посмотрел Шан Те в лицо:
— Вы едите синсинов?!!
Она явно смутилась, щеки ее порозовели, глаза опустились, а подтверждающий кивок был едва заметен. Я вдруг с ужасом понял, почему цзины собрали трупы синсинов в свою телегу! Через мгновение она вскинула голову и добавила к своему кивку короткое пояснение:
— Но обычно это бывают… дикие синсины…
— Что значит — дикие?! — переспросил я, чувствуя, как у меня пересыхает в горле.
— Ну, они… не домашние, — растерянно пояснила Шан Те, поднимая на меня испуганные глаза. — На них охотятся в горах и привозят к нам уже… убитыми…
От неудобного разворота у меня заболела шея, однако я продолжал пристально смотреть на девушку. Она снова опустила глаза, и тогда я тихо, с горечью проговорил:
— Ты же плакала над телом Гварды!…
И вдруг вспомнил, как сам в весьма юном возрасте рыдал, когда мой дядя решил заколоть одного из выращенных мной кроликов и как потом… с удовольствием ел этого кролика, зажаренного матерью в сметане… Правда, кролики не разговаривают… и вообще они тупые! Не то что синсины!!
И тут неожиданно раздался совершенно спокойный голос Гварды:
— Болото… кончилось…
Я быстро развернулся в седле и увидел, что моя лошадь выбирается на сухой берег, заросший невысокой, густой и сочной травкой. Здесь я ее и остановил.
Место, к которому мы вышли, представляло собой русло совсем крошечного ручейка, едва заметно проблескивающего меж скрывающих его травинок. Вправо и влево берег полого поднимался к вершинам двух невысоких холмов, каждая из которых была увенчана несколькими невысокими деревцами.
Открытый моим заклинанием Путь кончился!
Лошадь Шан Те выдвинулась вперед и остановилась рядом с моей. Я пристально оглядел округу, выбирая, куда дальше направиться, а потом, не оборачиваясь, негромко спросил:
— Ну что, Сусанин, как тебе это место, знакомо?…
Ответом мне было молчание, и потому я уточнил свой вопрос:
— Сю, я к тебе обращаюсь, ты это место знаешь?!
— Ко мне? — удивился малыш. — Но ты назвал совсем другое имя! Я точно слышал, ты спросил кого-то с усами!…