Дракула Энди Уорхола
Шрифт:
Всю свою жизнь – всю свою вторую жизнь – она добровольно провела в тени целой вереницы деспотов. Сама она полагала, что казнит себя за грехи. Даже от Энди это не укрылось: на «Фабрике» ее звали Пенни Епитимья или Покаянная Пенни. И все же, сходя с ума по титулам и прочим дворянским атрибутам, чужакам Энди обычно представлял ее как Пенелопу Черчвард, леди Годалминг. Она никогда не была супругой лорда Годалминга (впрочем, ничьей вообще), но Артур Холмвуд был ее Темным Отцом, а некоторые вампиры-аристократы действительно передавали титулы своим потомкам.
Она была не первой английской розой, распустившейся в саду Энди.
Пенни потягивала кровь, нацеженную из какого-то местного повара или официанта, который «на самом деле» был актером или моделью. Энди к своему напитку не притронулся, как и всегда. Кровь, налитая в стакан, не вызывала у него доверия, и никто никогда не видел, как он кормится. Пенни даже подозревала в нем вегетарианца. Сейчас две красные точки, блестящие за темными очками, были четко нацелены. Он продолжал наблюдать за танцором.
Впрочем, вампир в белом костюме завладел и ее вниманием. На долю секунды ей показалось, что это он, вернувшийся, несмотря ни на что, юный и смертельно опасный, полный решимости осуществить кровавую месть.
И она выдохнула имя: «Дракула».
Острый слух Энди уловил его даже сквозь жуткую какофонию, которая нынче зовется музыкой. Это было одно из немногих имен, неизменно пробуждавших в нем интерес.
Энди ценил Пенни за ее причастность к Королю Вампиров. Ведь она была в Палаццо Отранто, в самом конце. Она была одной из немногих, кто знал все о последних минутах il principe, [7] но ревниво умалчивала об этом. Хватит с нее и того, что воспоминания не исчезают бесследно.
7
Государь, властитель (ит.).
– Мальчишка похож на него, – пояснила она. – Возможно, он один из потомков графа, или носитель его крови. Вампиры, обращенные Дракулой, в большинстве своем стали похожи на него. Его двойники расселились по всему миру.
Энди кивнул: ему понравилась эта идея.
У танцора были красные глаза, орлиный нос, полные губы – все, как у Дракулы. Однако он был чисто выбрит, и голову его украшала шапка взбитых, начесанных черных волос: он напоминал не то актера с Бродвея, не то подросткового идола. Внешность его была в равной степени римской и румынской.
Уже с первой встречи Пенни поняла, что Энди Уорхолу мало быть просто вампиром. Он хотел быть Вампиром с большой буквы, Дракулой. Еще до его смерти и воскресения приятели звали его Драколушкой. Это прозвище свидетельствовало о жестокости: он был
– Выясни, кто он такой, Пенни, – сказал Энди. – Нам надо встретиться с ним. Его ждет слава.
О да, она и не сомневалась.
Раскрасневшийся от танца и все еще окрыленный кровью Нэнси, Джонни отправился на ночной промысел. Первые пару раз он располагался в мужском туалете, подобно наркодилерам, у которых он просто на глазах отнимал хлеб. Одна беда: он едва отражался в зеркалах и потому решил перебраться из ярко освещенных сортиров в зашторенные задние комнаты, где происходило совсем иное действо. В любом клубе бывали такие места.
Войдя в темную комнату, он почувствовал жар, исходящий от движущихся тел, и присутствие духов, выбрасываемых, на манер катушек «йо-йо», на струнах эктоплазмы во время оргазма. Меж сплетенных рук и ног он просочился к своему привычному месту в кожаном кресле. Выскользнул из пиджака, бережно повесив его на спинку, и, расстегнув запонки, по локоть закатал рукава рубашки. Его белоснежные предплечья и кисти рук сияли в темноте.
Первым пришел Бернс: его ломало. От крючка, засевшего в его мозгу, исходила пульсация; жажда сотрясала кости, подобно глухим барабанным ударам. Первый укол драка был бесплатным, но теперь каждая доза стоила сотню долларов. Вышибала вручил Джонни хрустящую купюру. Ногтем мизинца Джонни провел по своей левой руке, сделав на коже сантиметровый надрез. Бернс опустился возле кресла на колени и слизнул заструившуюся кровь. Он принялся сосать ранку, и Джонни оттолкнул его прочь.
В глазах бедняги отразилась мольба. Он получил свою порцию драка, но ему было мало. Он обрел физическую силу и остроту чувств, но вместе с ними и голод.
– Пойди укуси кого-нибудь, – посоветовал Джонни, посмеиваясь.
Крючок в вышибале засел глубоко. Парень одновременно любил Джонни и ненавидел его, но готов был исполнить любое его приказание. Изгнание, лишение этих ощущений, стало бы для Бернса адом.
Вышибалу сменила девушка в блескучем платье с бахромой. Ее волосы отливали оранжево-фиолетовым цветом.
– Это правда? – спросила она.
– Что – правда?
– Что ты можешь делать других людей подобными себе?
Его губы изогнулись в мгновенной улыбке. Он мог делать так, чтобы другие считали его бесподобным.
– Сотня баксов – и все узнаешь, – ответил он.
– Идет.
Она была совсем молоденькая, еще ребенок. Едва наскребла нужную сумму, однодолларовыми бумажками вперемежку с двадцатицентовиками. Обычно у Джонни в подобных случаях не хватало терпения, и он, с грубостью автобусного водилы, посылал таких несерьезных клиентов ко всем чертям, и на смену им приходили другие, способные расплатиться по-человечески. Но мелкие деньги ему тоже были нужны – на чаевые.
Когда ее рот присосался к свежей ране, Джонни почувствовал, как его щупальца погружаются в тело и сознание девушки. Она была девственна – во всех смыслах. В несколько секунд она стала его рабой. Когда она вдруг поняла, что может теперь видеть в темноте, ее глаза широко распахнулись. Кончиками пальцев она прикоснулась к внезапно заострившимся зубам.
Это продлится лишь ничтожно короткое время, но сейчас – сейчас она принцесса теней. Он нарек ее Ноктюрной и удочерил до рассвета. Она выплыла из комнаты – на охоту.