Дракула, любовь моя

С вечной благодарностью Брэму Стокеру, отцу легендарного «Дракулы», труды которого породили новый жанр беллетристики. Большое спасибо моему

агенту Тамар Ридзински, которая настояла, чтобы я нашла способ пересказать «Дракулу» с точки зрения Мины. Без нее этой книги не было бы. Спасибо моему сыну Райану за то, что много лет назад он познакомил меня с волшебством и феноменом вампиров, за множество проницательных замечаний и комментариев по ходу написания романа.

Я в долгу перед Лесли Клингером за его обстоятельный труд «Новый Дракула с комментариями», который стал моей библией, и перед Фредом Саберхагеном за «Рассказ Дракулы», который обелил этого героя, мастерски явив истину, сокрытую за многими его былыми злодеяниями.

Сердечная благодарность моему мужу Биллу за то, что он с неизменным юмором и учтивостью терпел мое помешательство на Дракуле, за ликующий, восторженный отзыв на первый черновик. Спасибо моей свекрови Мэри Джеймс, которая и сама вела весьма романтический дневник, — ее любовь к книгам и чтению во многом вдохновила меня. Спасибо Лусии Макро, Эси Согах, Кристине Маддалене и всем сотрудникам «Харпер Коллинз», которые трудятся изо дня в день, засучив рукава. Они поверили в этот проект, когда он был не более чем завитком тумана на бумаге.

И самое главное, огромное спасибо всем моим читателям. Я пережила одно из величайших приключений в жизни, проводя изыскания, обдумывая сюжет, сочиняя и печатая этот роман. Надеюсь, вам так же понравится его читать, как мне — сочинять. В добрый путь!

1897 г.

Прошло семь долгих лет с тех пор, как он впервые вошел в мою спальню, с начала цепочки незабываемых, поразительных и опасных событий, в истинность которых вряд ли кто-нибудь поверит, хотя мы и позаботились составить письменное свидетельство. Оно содержится в копиях наших дневников — моего и других, — которые я иногда проглядываю, чтобы напомнить себе, что все это случилось на самом деле, а вовсе не пригрезилось мне.

Время от времени, когда в саду под окнами сгущается белый туман, когда тень скользит ночью по стене, когда пылинки кружатся в лунном свете, я все еще подскакиваю в предвкушении и тревоге. Джонатан сжимает мою ладонь и ободряюще заглядывает мне в глаза, как бы говоря, что все понимает, что мы в безопасности. Но когда он возвращается к чтению у камина, мое сердце продолжает колотиться в груди. Меня охватывают не только дурные предчувствия, о которых известно Джонатану, но и что-то еще… Томление. Да, томление.

Я старательно заполняла дневник стенографическими значками, а после набирала текст на машинке, чтобы другие могли его прочитать, но эти записи были не всей и не моей правдой. Некоторые мысли и переживания чересчур интимны для чужих глаз. В некоторых желаниях слишком постыдно признаваться даже себе самой. Если бы я поведала все Джонатану, то, конечно же, навек утратила бы не только его, но и доброе мнение общества.

Я знаю, чего хочет мой муж, да и все мужчины. Завоевать любовь и уважение способна лишь невинная женщина. Неважно, замужняя или нет, она должна быть безупречно чиста рассудком, душой и телом. Я была такой, пока он не вошел в мою жизнь. Иногда я боялась его. Иногда презирала. Все же, даже зная, что он за существо и чего добивается, я не могла не любить его.

Я никогда не забуду волшебство его рук, неотразимый магнетизм взгляда, обращенного на меня, и восхитительное скольжение по танцевальному залу в его объятиях. Я до сих пор дрожу от восторга, когда вспоминаю головокружительные путешествия с ним со скоростью света и то, как одно его прикосновение заставляло меня задыхаться от невообразимого удовольствия и желания. Но самыми чудесными были долгие часы бесед, украденные мгновения, в которые мы открывали друг другу свои самые сокровенные тайны и обнаруживали, что у нас много общего.

Я любила его. Любила страстно, глубоко, самой сутью своего бытия, каждым ударом сердца. Одно время я была готова отказаться от человеческой жизни, чтобы провести с ним вечность.

И все же…

Все эти годы правда о случившемся невыносимым бременем лежала у меня на душе, мешая наслаждаться простыми радостями, лишая аппетита и сна. Я больше не в силах нести груз вины. Я должна изложить все на бумаге, навеки скрытой от чужих глаз. Только так я смогу наконец освободиться.

Впервые сойдя с поезда в Уитби ясным июльским днем 1890 года, я не испытывала ни малейшего подозрения, что моя жизнь и жизни всех, кого знаю и люблю, вскоре подвергнутся серьезнейшим опасностям, из которых мы — те, кто выживет, — выйдем навсегда изменившимися. Когда моя нога коснулась станционной платформы, меня не охватил внезапный озноб или сверхъестественное предчувствие грядущих невероятных событий. По правде говоря, ничто не предвещало, что эти каникулы на побережье будут отличаться от других подобных славных поездок.

Мне было двадцать два года. Я только что оставила место школьной учительницы после четырех безмятежных лет, поскольку готовилась выйти замуж. Хотя я искренне беспокоилась о своем женихе Джонатане Харкере, который еще не вернулся из деловой поездки в Трансильванию, меня переполняла радость при мысли о том, что ближайшие месяц или два я проведу в обществе своей лучшей подруги в красивейшем месте, где мы сможем привольно беседовать и строить воздушные замки.

Я заметила на платформе Люси, которая искала меня глазами в толпе. Она выглядела прелестно, как никогда, в своем белом батистовом платье, темные кудри лукаво выглядывали из-под элегантной шляпки с цветами. Наши взгляды встретились, и ее лицо просияло.

— Мина! — воскликнула Люси, когда мы бросились в объятия друг друга.

— Я так соскучилось! Словно мы не виделись целый год, а не несколько месяцев. С тех пор столько случилось!

— Я чувствую то же самое. Прошлой весной мы обе были свободными женщинами. А теперь…

— Обе обручены! — счастливо улыбнулись мы и вновь обнялись.

Мы с Люси Вестенра были лучшими подругами с тех пор, как познакомились в школе Аптон-холл, когда мне было четырнадцать лет, а ей двенадцать. Мы стали неразлучны, несмотря на различие нашего происхождения — у Люси были любящие состоятельные родители, которые души в ней не чаяли, в то время как я никогда не знала отца и матери и получала достойное образование из милости. Контраст между нами оказался разительным. Я была розовощекой зеленоглазой блондинкой невысокого роста, по мнению некоторых, довольно привлекательной, в то время как Люси обладала ослепительной красотой: идеальной миниатюрной фигуркой, ярко-голубыми глазами, фарфоровой кожей и короной великолепных темно-каштановых кудрей. Люси любила верховую езду, игру в мяч и теннис, а я всегда была намного счастливее, уткнувшись в книгу, и все же мы прекрасно находили общий язык.