Дракула
Шрифт:
В действительности мышь является, несомненно, хтоническим животным. Убедительно показано, что мифологическое сознание идентифицирует антагониста с мышью. Не случайно в «Батрахомиомахии», античной пародии на «Илиаду», лягушки занимают место олимпийцев, а мыши — гигантов. Подобно гигантам, мыши земнородны, т. е. выступают в качестве хтонических воплощений сил хаоса. Семантически и этимологически мышь в древнегреческом языке тождественна земле, может рассматриваться как мифический первичный материал космоса. Кроме того, в реликтовых языках на Балканах основа «arga» (е-) означала «мышь», «мышиная нора» и употреблялась в значении специализированного помещения (баня, ниша в церкви, вход в пещеру и др.), что напоминает нам, с одной стороны, об инициации (учитывая толкование, данное символу пещеры М. Элиаде в работе «Залмоксис: исчезнувший бог»), с другой стороны, о входе в логово хтонического чудовища — дракона. Эта параллель правомерна. Известно, что у фракийцев, обитавших на р. Стримон, роль ритуальной строительной
162
Crisan J. H. Spiritualitatea geto-dacilor. Bucuresti, 1986. P. 63–66.
Таким образом, летучая мышь есть, в некотором смысле, логическое завершение образа обыкновенной мыши. Она более мышь, нежели собственно мышь: она летает во мраке, принадлежа силам нижнего мира, подобно дракону, у нее кожистые крылья, как у дракона.
3. Смерть, чума и вампиры
Указанная связь с нижним миром призвана также обеспечить реконструируемому божеству роль властителя смерти причем как эпизодической, так и (особенно) — массовой: война и эпидемии. Эта роль отчетливо вырисовывается в случае Кандаона, которого принято отождествлять с «дунайским (иначе „фракийским“) всадником» Хэросом, или Хэроном (He'ros); скульптурные изображения этого божества в виде юноши в развевающемся плаще и с копьем верхом на коне обнаруживаются в изобилии в областях, прилегающих к Дунаю, на территории древних Мезии и Дакии, актуализируясь в период Dacia Romana. В настоящее время общепризнанной точкой зрения может считаться взгляд на него как на бога войны и вместе с тем проводника душ в загробное царство, этимологически «Хэрос» близок к греческому Гермесу. Губительные стрелы Аполлона приносят смерть старикам, иногда поражают без всякого повода; вместе с сестрой он убивает детей Ниобы. Ненасытным божеством чумы выступает Носферату в фильме Мурнау, [163] напоминая Аполлона в «Илиаде», насылающего моровую язву на лагерь ахейцев:
163
Bouvier M., Leutrat J. L. Nosferatu. P., 1981. P. 361.
164
Гомер. Илиада. Пер. с древнегреч. Н. Гнедича. М., 1993. С. 16.
Функция инициации отступает на второй план перед масштабами бедствия. Однако от этого она не перестает существовать. Гипотетическое арийское божество — не только губитель, он еще и целитель. Владение врачебными познаниями присуще Кандаону: все военные герои обыкновенно специалисты по лечению, а сама воинская инициация включала в себя проверку медицинских познаний. Аполлон — врач, защитник от зла и болезней, отец врачевателя Асклепия. Двуединость губителя/целителя есть не что иное, как двусмысленность инициации, которая одновременно и смерть, и оживление, и всегда зиждется на знании о смерти; только тот, кто убивает, способен исцелять, и наоборот.
Посвящение в вампиры имеет изначально отрицательную окраску. Однако в романе Стокера (гл. XXII) содержится намек на иную возможность, пространство другого мифа, в котором Дракула был бы не губителем, а целителем, избавляющим от заразных болезней: «Ведь он может смеяться над смертью, ему нипочем эпидемии, от которых вымирают целые народы. О, если бы он был от Бога, а не от дьявола, каким бы мощным источником добра стал он для нас».
4. Между солнцем и луной
Аполлон — солнечный бог, вампиры, очевидно, избегают солнца, предпочитая действовать под покровом ночи, в особенности озаренной луной. Как нам выбраться из этого противоречия? Противоречие, в действительности, мнимое. Как указывает А. Ф. Лосев, «…ни один древний текст не свидетельствует нам об Аполлоне как о боге Солнце. То, что широкая публика, а в значительной мере также и наука отождествляет Аполлона и Солнце, явилось результатом указаний на это в поздней античной литературе. Классической греческой литературе это отождествление чуждо». [165]
165
Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С. 339.
Но даже если бы солнечность была изначально присуща нашему персонажу, ничто не меняется так легко, как соотносимость какого-либо божества со светилом, солярность инвертируется чаще, нежели половая принадлежность, а на Карпатах всегда любили игры с тем и с другим; отсюда эти их женоподобные красавцы Фэт-Фрумосы и мужественные охотницы Косынзяны, чья очевидная андрогинность уравновешивается только их вступлением в брак. Связь со светилами, очевидно, имела место, в особенности если учесть огненный (солнечный?) взгляд Кандаона, что сближает ею с Индрой, однако этот признак не относится к числу главных.
Как показывает материал археологических исследований Г. Б. Федорова, существует тип изображения фракийского всадника со спутником, которым является иногда его близнец, иногда женщина, что расценивается как изображение солнца и луны, [166] хотя данная гипотеза не получила достаточного обоснования.
5. Дракула и святой Георгий
Зачастую языческие боги того или иного народа с принятием христианства переводились в разряд нечистой силы. Православные народы оказались более милостивы к побежденным, так, у румын богиня Диана перевоплотилась в любимую героиню сказок Иляну Косынзяну, или Сынзяну (от искаж. лат. Sancta Diana; имя «Ileana» = «Elena» соответствует лунной природе богини); у русских функции некоторых языческих божеств передались православным святым, как это произошло со святым Власием, ставшим покровителем скота вместо Велеса. Есть основания утверждать, что преемственность такого рода можно проследить между реконструируемым арийским божеством и святым Георгием, что имеет непосредственное отношение к нашей теме. Не случайно святого Георгия считал своим небесным покровителем исторический Влад Цепеш, не случайно изображение этого святого красовалось на дверях любимого Цепешем Снаговского монастыря, ставшего местом смерти валашского господаря. Согласно Стокеру (гл. I), в ночь на святого Георгия справляют свой праздник вампиры, главный среди которых — граф Дракула: «Канун святого Георгия. Неужели вам не известно, что сегодня, когда часы пробьют полночь, вся нечисть этого мира получит власть на земле?»
166
Федоров Г. Б., Полевой Л. Л. Археология Румынии. М., 1973. С. 151.
Традиционная византийская иконография святого Георгия — на коне, в развевающемся за плечами плаще, с копьем — близко напоминает изображение дунайского всадника. Функция змееборчества, несомненно, присуща ему, до такой степени, что тема драконоборчества вытесняет все другие мотивы его иконографии и ложится в основу многочисленных произведений искусства. Он сам воин и покровительствует воинам. Он повелевает волками; иногда называется «волчьим пастухом»: его стадо — это волки. Вот какую пословицу, относящуюся к святому Георгию, приводит В. Скуратовский:
«Що у вовка на зубах, те йому Егорiй дав». [167]
Кроме того, он сообщает о некоторых обычаях празднования Дня святого Георгия. Согласно гуцульским поверьям, святой Юрий был покровителем не только домашних животных, но и волков. Гуцулы верили, что он ездит по полю верхом на белом коне и принимает под свою опеку животных, которых впервые выгнали пастись. При этом говорили:
«Святий Ягорiй Побiдоносець iхав на Осiянськiй горi на червоному конi звiрив-вовкiв збирати — не ходiть мого стада поiдати». [168]
167
Скуратiвський В. Мiсяцелiк: Укр. нар. календар. К., 1992. С. 48–49. Подчеркнем, что речь идет о праздновании Дня св. Георгия у гуцулов — своеобразного малого народа Карпат, сохранившем в облике, быту и поверьях черты сходства с некогда обитавшими здесь даками.
168
Скуратiвський В. Мiсяцелiк: Укр. нар. календар. К., 1992. С. 48–49.