Дракула
Шрифт:
В эту ночь — в это верили миллионы людей — дьявол выходит в мир, открываются могилы, покойники покидают их и бродят по земле. Вся нечисть — на земле, в воздухе и на воде — собирается на шабаш. Вот и кучер особенно остерегался этого места. Ведь именно здесь находится селение, обезлюдевшее несколько веков назад, а на местном кладбище покоится самоубийца. И я оказался здесь один, абсолютно один, дрожащий от холода в снежном саване, и на меня вновь надвигается буря!
Мне пришлось собраться с духом, вспомнить о моих убеждениях, вере — обо всем, чему меня учили, потребовалось все мое мужество, чтобы не поддаться паническому приступу страха.
И тут на
Когда я прижался к двери, она слегка приоткрылась. В сравнении с безжалостной бурей даже склеп казался уютным убежищем, и я уж было собрался войти в него, как вдруг зигзагообразная вспышка молнии осветила небо. Любопытный, как все смертные, я заглянул во мрак склепа и увидел прекрасную женщину с пухлыми щеками и алыми губами, казалось спавшую в гробу.
Грянул гром — и меня, будто подхваченного исполинской рукой, швырнуло из склепа в бурю. Это произошло так внезапно, что я даже не успел осознать пережитое потрясение — душевное и физическое, чувствовал только, как град стегает меня по лицу. Одновременно у меня возникло странное ощущение, будто я не один. Взглянул в сторону склепа. В этот момент вновь блеснула ослепительная молния, ударила в железный кол на склепе и сбежала вниз, подобно огненному сполоху, разрушая и обращая во прах мрамор.
Покойница, объятая пламенем, выгнулась в агонии, и ее мучительный вопль заглушили раскаты грома.
В моих ушах еще звучала кошмарная какофония, когда меня вновь подхватила исполинская рука и отшвырнула в сторону; град неистово сек мое лицо, а воздух, казалось, вибрировал от волчьего воя. Последнее, что я запомнил, — это неясная, расплывчатая белая масса, как будто могилы вдруг разверзлись и призраки в белых саванах теперь надвигались на меня сквозь мрак и град…
Пришел я в себя от ощущения смертельной усталости. Некоторое время ничего не мог вспомнить, и только потом память стала постепенно восстанавливаться. Очень болели ноги, я не мог даже пошевелить ими — казалось, они онемели. Волна ледяного озноба прокатилась по спине, уши, как и ноги, онемели и сильно болели; в груди же было восхитительное ощущение тепла. Что же касается общего состояния, то это был кошмар — кошмар во плоти, если можно так выразиться, ибо из-за какого-то тяжелого груза, давившего на грудь, мне было трудно дышать. Эта полулетаргическая прострация сохранялась долго и лишь постепенно, должно быть, перешла в обычный сон или обморок. Меня стало подташнивать, как на первой стадии морской болезни, возникло безумное желание освободиться от чего-то — вот только я не знал от чего.
Потом на меня снизошел невероятный покой — казалось, весь мир уснул или умер, — нарушаемый лишь тяжелым дыханием какого-то зверя близ меня. Я чувствовал, как что-то теплое трется о мое горло, и тут только до меня дошел весь кошмар происходящего. Холод подступил к сердцу, кровь бросилась в голову: какой-то огромный зверь лежал на мне и лизал мое горло. Я боялся шевельнуться — инстинкт самосохранения повелевал мне лежать неподвижно; но зверь, наверное, почувствовал перемену в моем состоянии и поднял голову. Сквозь ресницы я увидел над собою два больших тлеющих огонька — глаза огромного волка. Острые белые клыки зловеще поблескивали в красном зеве, и я чувствовал на своем лице горячее дыхание — едкое и яростное…
Дальше не помню ничего. Придя в себя, я услышал негромкое рычание, затем подвывание. Тут, по-видимому издалека, до меня донеслись голоса — казалось, много людей кричали в унисон: «Олло, Олло». Я осторожно поднял голову и посмотрел туда, откуда доносились крики, но кладбище закрывало вид. Волк еще продолжал странновато подвывать, а его огненные глаза скользили по кипарисовой роще в поисках источника звуков. По мере приближения голосов волк стал подвывать чаще и громче. Я боялся пошевелиться или издать хотя бы стон. Красное зарево над белым покрывалом росло и ширилось, растворяясь в окружавшей меня тьме.
Потом из-за деревьев неожиданно показался ехавший рысью отряд всадников с факелами в руках. Волк соскочил с моей груди и бросился к кладбищу. Я увидел, как один из всадников — судя по фуражкам и длинным форменным плащам, это были солдаты — вскинул карабин и прицелился. Его товарищ тоже прицелился, и над моей головой просвистела пуля. Очевидно, он принял меня за волка. А другой, высмотрев убегающего зверя, выстрелил ему вслед. Отряд разделился и перешел на галоп: одна группа скакала ко мне, другая — за волком, скрывшимся в заснеженных кипарисовых зарослях.
Когда всадники приблизились, я попытался пошевелиться, но не смог, хотя видел и слышал все, что происходило вокруг. Двое или трое солдат, спешившись, склонились надо мной. Один приподнял мне голову и положил руку на сердце:
— Слава богу! — воскликнул он. — Сердце бьется!
После того как мне влили в рот коньяку, я почувствовал себя лучше, смог открыть глаза и осмотреться. Среди деревьев мелькали огни и тени, я слышал, как перекликались люди. Они скучились, в их возгласах ощущался страх; потом, освещая себе путь факелами, из кладбищенского лабиринта вышла еще одна группа солдат, выглядевших как помешанные. Когда подошли последние из них, те, кто был со мной, стали с нетерпением спрашивать:
— Ну что, нашли?
— Какое там! — последовал торопливый ответ. — Скорей, скорей уходим отсюда! Здесь нельзя оставаться, особенно этой ночью!
— Что же это было? — повторялся в разных вариациях один и тот же вопрос.
Ответов было много, но все крайне неопределенные: казалось, ужас сковывал уста моих спасителей.
— Эт-то б-было и правда оно… — пробормотал один из солдат, явно не в себе.
— Волк, и в то же время — не волк! — вставил другой, содрогнувшись.
— Тут нужна освященная пуля, — заметил третий уже спокойнее.
— И все-таки ночь прошла не без пользы, не зря мы сюда прискакали. Честно заработали тысячу марок! — воскликнул четвертый.
— На осколках мрамора — кровь, — помолчав, сказал пятый. — От молнии такое не бывает. А что с ним? Он в порядке? Взгляните на горло! Смотрите, ребята, волк лежал на нем и согревал его.
Офицер осмотрел мою шею.
— Он в порядке, укусов нет. Что вообще все это значит? Если бы не волчий вой, мы бы никогда его не нашли.
— А что с волком-то? — спросил поддерживавший мне голову солдат, пожалуй, единственный, кто не поддался панике: руки его совсем не дрожали. На рукаве у него была нашивка флотского старшины.