Дракула
Шрифт:
Но персонаж Блока — скорее представитель породы общеромантических вампиров, лишенный специфических признаков стокеровского героя. [45] Зато, по замечанию авторитетного исследователя, [46] аллюзии на «Дракулу» — наряду со «Страшной местью» Гоголя — угадываются в первых строках загадочного стихотворения «Было то в темных Карпатах…» (конец 1913, напечатано — 1915) из цикла «О чем поет ветер»:
Было то в темных Карпатах, Было в Богемии дальней… Впрочем, прости… мне немного Жутко и холодно стало; Это — я помню неясно, Это — отрывок случайный, Это — из жизни другой мне Жалобно45
Баран X. Указ. соч. С. 276–277.
46
Лавров А. В. «Другая жизнь» в стихотворении Блока «Было то в темных Карпатах…» // Лавров А. В. Этюды о Блоке. СПб., 2000. С. 222–223.
Согласно реконструкции А. В. Лаврова, первоначально стихотворение задумывалось как полемический выпад против литературных оппонентов, на что указывают строки:
Что ж? «Не общественно»? — Знаю. Что? «Декадентство»? — Пожалуй. Что? «Непонятно»? — Пускай; Все-таки вечер прошел.Получается, что стихотворение было почти манифестом: «Текст „программно“ апеллирует к „своей“ аудитории, которая способна оценить загадочность, непроясненность, он — заявленное право поэта на суггестивность». [47]
47
Лавров А. В. «Другая жизнь» в стихотворении Блока «Было то в темных Карпатах…» // Лавров А. В. Этюды о Блоке. СПб., 2000. С. 229.
Однако в 1916 г. — во время мировой войны, после кровопролитных сражений — Блок выстраивает схему, при которой цикл «О чем поет ветер» завершает все три тома его лирики как цельного произведения. В таком случае стихотворение «Было то в темных Карпатах…» — последнее в последнем цикле — оказывается финалом грандиозной лирической эпопеи. При этом поэт снимает четыре полемических строки, и тем самым стихотворение превращается в таинственное прозрение катастроф, ожидающих (к моменту новой публикации — свершившихся) русскую армию в Карпатах.
И едва ли так уж был не прав друг и родственник Блока — С. М. Соловьев, когда связывал «Было то в темных Карпатах…» с кровавыми сражениями на Галицийском фронте: «Оба мы были тогда поглощены войной и Галицийским фронтом.
Грусть — ее застилает отравленный пар С галицийских кровавых полей… Было то в темных Карпатах, Было в Богемии дальней… То же пелось и мне, я уезжал во Львов». [48]Завершая анализ восприятия романа Стокера символистами, соблазнительно указать на «странное сближение»: блоковское прозрение царства упырей в России 1900-х, «дракулическое» пророчество о мировой войне жутковато перекликаются с тем, что Николай II в октябре 1917 г. читал «Дракулу» (в русском переводе) — факт, зафиксированный в дневниковых записях отрекшегося самодержца. [49] А на исходе 1917 г. Д. С. Мережковский писал. «Когда убивают колдуна, то из могилы его выходит упырь, чтобы сосать кровь живых. Из убитого самодержавия Романовского вышел упырь — самодержавие Ленинское». [50]
48
Соловьев С. М. Воспоминания. М., 2003. С. 402.
49
Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 656.
50
Мережковский Д. С. Упырь // Странник. 1991. Вып. 2. С. 74.
Вместо эпилога: вампиры на службе коммунизма
Оригинальную интерпретацию «Дракулы» предложил Богданов (Александр Александрович Малиновский; 1873–1928), врач, один из большевистских лидеров революции 1905–1907 гг., философ-марксист, естествоиспытатель, автор научно-фантастической дилогии о марсианской цивилизации — романов «Красная звезда» (СПб., 1907; на титульном листе — 1908) и «Инженер Мэнни» (М., 1912; на титульном листе — 1913).
Богдановские романы интересны прежде всего в аспекте картин общества будущего, якобы построенного марсианами. Футурологические идеи «Красной звезды» большевиками были оценены положительно. Сам роман многократно переиздавался после 1917 г., а в программном сборнике «Жизнь и техника будущего» (1928) Богданов единственный русский марксист, чьи утопические проекты подробно реферируются вместе с «пророками» социализма Мором, Кампанеллой, Сен-Симоном, Фурье, Бебелем.
Принципиально иначе товарищи оценили второй роман. С одной стороны, Ленин — к 1912 г. непримиримый противник Богданова — резко криктиковал «Инженера Мэнни», а с другой, левые радикалы небольшевистской ориентации отметали книгу как догматическую поделку. К примеру, в рецензии, опубликованной околоэсеровским журналом «Заветы», указывалось: в романе слишком много разговоров, и «автору кажется, что разговоры заменяют известный образ реального исторического действия. Оттого фабула кажется очень неудачно сшитой белыми нитками, а разговоры производят впечатление искусственно притянутых к описываемым событиям. Произведение очень и очень неудачное». [51]
51
Заветы. 1913. № 1. С. 175. О «вампирическом» компоненте идей А. А. Богданова см.: Одесский М. П. Миф о вампире и русская социал-демократия: Очерки истории одной идеи // Литературное обозрение. 1995. № 3. С. 77–91.
Неуспех романа, наряду со всем прочим, обуславливался тем, что автор, отвлекаясь от коммунистических идей «Красной звезды», ставил и решал проблемы, соотнесенные с «тектологией» — созданной им «всеобщей организационной наукой». К организационным Богданов сводил практически все задачи любой отрасли знаний. По сути, тектология — универсальная наука управления.
Действие «Инженера Мэнни» развертывается на планете Марс в условиях «развитого капитализма»: заглавный герой руководит строительством пресловутых каналов, он честен, однако слишком жестко стремится учитывать исключительно организационный аспект общественных отношений. Идеологически инженеру Мэнни противостоит его сын Нэтти, также осознающий важность строгой организованности, но в первую очередь защищающий интересы рабочих при помощи социальной доктрины «великого ученого» Ксарма (прозрачная анаграмма Маркса). В финале организатор добровольно уходит из жизни, потому что с точки зрения общественной пользы Нэтти уже вполне способен заменить отца, а с точки зрения идеологии Мэнни воплощает прошлое. Решающим обстоятельством, подтолкнувшим Мэнни к самоубийству, стала встреча с Вампиром. Сюжетный ход, казалось бы, не подходящий для автора-атеиста.
«Вампирическая» тема вводится задолго до финала. В главе «Легенда о вампирах» Нэтти, споря с отцом, поминает упырей, а Мэнни недоумевает, при чем здесь «нелепая сказка о мертвецах, которые выходят из могил, чтобы пить кровь живых людей». «Взятое буквально, — возражает сын, — это, разумеется, нелепая сказка. Но у народной поэзии способы выражать истину иные, чем у точной науки. На самом деле в легенде о вампирах воплощена одна из величайших, хотя, правда, и самых мрачных истин о жизни и смерти».
Пропагандист тектологии, Богданов вообще часто использовал метод «аналогии» — «перекодировки» с языка одной области человеческой деятельности (или природных закономерностей) на язык другой, и в «Инженере Мэнни», конечно же, не ограничился примитивным сведением вампиров к ординарным «угнетателям-кровососам»: «Это, — говорит Нэтти, — просто брань или, в крайнем случае, агитационный прием».
Согласно Богданову — Нэтти, смысл «мрачной фантазии» сложнее: «Вреден и обыкновенный, физиологический труп: его надо удалять или уничтожать, иначе он заражает воздух и приносит болезни». Точно так же вреден для окружающих человек, «когда он начинает брать у жизни больше, чем дает ей. <…> Это — не человек, потому что существо человеческое, социально-творческое, уже умерло в нем; это труп такого существа».
Рассуждения Нэтти, в которых явно смешиваются «биологическое» и «общественное», основаны на тезисах, сформулированных в первом романе «марсианской» дилогии. Именно в «Красной звезде» Богданов изложил программу «обновления жизни» — способ отвоевать у природы дополнительное время для «социально-творческой» активности человека, способ, применение которого возможно только в условиях «коллективистского строя», т. е. коммунизма. Ради получения этого дополнительного времени необходимо «одновременное переливание крови от одного человека другому и обратно путем двойного соединения соответственными приборами их кровеносных сосудов. При соблюдении всех предосторожностей это совершенно безопасно; кровь одного человека продолжает жить в организме другого, смешавшись там с его кровью и внося глубокое обновление во все его ткани».