Драмы и комедии
Шрифт:
Солдат, что помоложе, высок и строен, он кажется нарядным даже в своей старенькой, не однажды простреленной и прожженной шинели. Заломленная на затылок папаха, небольшие темные усы на худощавом задумчивом лице. Солдат этот лучше своих товарищей в патруле несет службу, так как второй солдат, с белесой бородкой и самоваром в мешке за плечами, больше следит за костром и греется, а рабочий при свете костра читает книгу, которая, как видно, сильно его увлекает. Рабочий, Г а в р и и л И в у ш к и н, в кожанке и картузе, у него бритое скуластое лицо, умные и озорные глаза. Их троих свела
И в у ш к и н. Ты, самовар, не засти… (Отрываясь от книги.) Сбросил бы мешок. Поди, нелегкий.
П о ж и л о й с о л д а т. Советуй, чернокнижник… А вдруг куда побегам? Самовар и забудешь. Горб — он и не то вынес, а уж самовар подержит!
И в у ш к и н. Бро-ось, это ты сзади носишь как бы для брони. Пальнет кто в спину, а попадет в самовар.
П о ж и л о й с о л д а т. Да я ж лучше передом к пуле повернусь. Такого аппарату мне больше ни в жисть не достать. Всему селу будет гордость.
Проходят д в о е.
М о л о д о й с о л д а т (тихим, глуховатым голосом). Стой. Пароль?
Те, двое, отвечают.
Проходи.
Гавриил Ивушкин углубляется в свою книжку.
П о ж и л о й с о л д а т (мечтательно глядя в огонь). А село наше степное, раздольное…
И в у ш к и н. Слушай-ка вот! Слова какие, это да… (Он, как на полюбившегося собеседника, глядит на книжку.) Товарищ по цеху, Лиза Никитина, прочитать дала… Слушай… Это говорит поэт! Генрих Гейне…
П о ж и л о й с о л д а т. Гермик? Немец, знать. Чего немца-то слушать? (Равнодушно поворачивается к Ивушкину самоваром.)
М о л о д о й с о л д а т. Прочитай мне.
И в у ш к и н (обрадованный, ищет взволновавшее его место в книге, находит). Вот… «Нет, новую песнь, о друзья! — пропою для вас я — песнь лучшего склада: устроить небесное царство себе нам здесь, на земле, уже надо!» (Бросает искристый взгляд на молодого солдата и продолжает.) «Достаточно хлеба растет здесь, внизу… всем хватит… и мирты, и розы…» Хлеб и розы, а?! Здорово-то как! Хлеб и розы — для всех…
М о л о д о й с о л д а т (задумчиво). Да-а, хлеб, оно… вроде бы ясно… А вот розы… это как же?
И в у ш к и н. А я, брат, уже понял! Розы — это… это… Вот, скажем, и свинья сыто живет, полная кормушка. Да разве же у свиньи красивая жизнь? Какая в свинской жизни красота?
М о л о д о й с о л д а т. Жить красиво? Да-а…
И в у ш к и н. И чтоб все люди, все — понимаешь? — жили красиво, не одни только буржуи.
М о л о д о й с о л д а т (загибая пальцы). Хлеб… и розы… для всех… Четыре
П о ж и л о й с о л д а т (он, оказывается, одним ухом все слышал). Пустое! Никогда один супротив другого не сравняется.
И в у ш к и н. А для чего ж мы революцию делаем? Чтобы все поделить. Понял? Чтобы все общее было.
П о ж и л о й с о л д а т (убежденно). Ферапонт не захочет.
И в у ш к и н. Какой еще Ферапонт?
П о ж и л о й с о л д а т. Есть у нас Ферапонт.
И в у ш к и н. А когда все общее, тогда один к другому и сравняется!
П о ж и л о й с о л д а т. Ферапонт — ни в жисть… не-е!
И в у ш к и н. Да катись ты со своим Ферапонтом! (Отходит от костра к молодому солдату.)
Пожилой солдат вынимает из кармана шинели зачерствелую краюшку хлеба и ест украдкой от товарищей. Однако те замечают.
(Сглотнув слюну.) Жлоб. Паек у нас — фунт на неделю… Заводы закрываются, рабочих вывозят.
М о л о д о й с о л д а т. А как дальше жить будете?
И в у ш к и н. Господа думают — с голодухи передохнем. А мы… по-будущему жить начнем! Понимаешь, собрались наши заводские и решили: махнем на вольные земли, осядем там коммуной…
М о л о д о й с о л д а т. Это как же?
И в у ш к и н. Да так, чтоб со старой жизнью навсегда счеты покончить. Трудиться всем вместе — и пахать и сеять. А урожай делить.
М о л о д о й с о л д а т. Так вы к нам на Алтай приезжайте! Земли у нас черноземные…
И в у ш к и н. Слыхали.
Молодой солдат, отойдя с Ивушкиным, увлеченно рассказывает о родном Алтае, а пожилой солдат бережно завернул в тряпочку и спрятал в карман хлеб, затем поднял книгу, оставленную Ивушкиным, вырвал страницу, скрутил огромную козью ножку и, блаженно ухмыляясь, закурил.
М о л о д о й с о л д а т (возвращаясь с Ивушкиным к костру). Прямо к нам на Алтай путь и держите! Лучшей земли не сыскать.
П о ж и л о й с о л д а т. Я ить тоже с Алтаю.
И в у ш к и н (озорно). Как нагрянем коммуной на твоего Ферапонта!
М о л о д о й с о л д а т. Неужто люди когда-нибудь одной душой жить будут?
П о ж и л о й с о л д а т. Из горла будут рвать обоюдно.
И в у ш к и н. Темень ты болотная.
П о ж и л о й с о л д а т. Опять же Ферапонт…
И в у ш к и н. Мы вот твоего Ферапонта…
П о ж и л о й с о л д а т. Попробуй. Ферапонт — он сильнее царя. Родни много.
И в у ш к и н. Для чего ж мы тогда власть брали? Чтоб одним — свинская жизнь, да еще при пустой кормушке, а всяким Ферапонтам — рай?! Слушай вот, самовар, что в книге сказано… (Он берет в руки книгу и тут замечает, что вырвана как раз та самая страница, которую он так полюбил. Переводит взгляд на «козью ножку», дымящуюся в руке пожилого солдата, и глубочайшее презрение отражается на его лице.) Эх, ты…