Драмы. Стихотворения
Шрифт:
Франц. О, боже! Не напускай на себя столько холода и мрака. Ты огорчаешь меня, Амалия! Я пришел сказать тебе…
Амалия. Верно, мне придется услышать, что Франц фон Моор стал владетельным графом?
Франц. Да, ты права. Об этом я и пришел сообщить тебе. Максимилиан покоится в склепе своих предков. Я — господин. Но я хотел бы стать им в полной мере, Амалия. Ты знаешь, кем ты была в нашем доме? Ты воспитывалась как дочь Моора, его любовь к тебе пережила даже смерть. Ты ведь никогда не позабудешь об этом?
Амалия. Никогда, никогда! Да и кто мог бы позабыть об этом среди веселых пиршеств?
Франц. За любовь
Амалия. Как молния не расщепит нечестивый язык, посмевший выговорить злодейские слова! Ты убил моего возлюбленного, и тебя Амалия назовет супругом? Ты…
Франц. Не гневайтесь так, всемилостивейшая принцесса! Да, Франц не изгибается перед тобой, как воркующий селадон [75] . Франц не умеет, подобно томному аркадскому пастушку [76] , заставлять эхо гротов и скал вторить его любовным сетованиям. Франц говорит, а если ему не отвечают, то будет… повелевать!
75
…как воркующий селадон. — Селадон — чувствительный ухаживатель, волокита (по имени героя романа французского писателя XVII в. Онорэ д’Юрфэ «Астрея»).
76
Аркадский пастушок, аркадская пастушка — литературные образы счастливых, беспечных людей, живущих на лоне природы. Аркадия — средняя область древнего Пелопоннеса (на Балканском полуострове, в Греции).
Амалия. Ты, червь, повелевать? Повелевать мне? А если ответом на твои повеления будет только презрительный смех?
Франц. На это ты не осмелишься. Я знаю средство, которое живо сломит гордость строптивой упрямицы, — монастырские стены!
Амалия. Браво! Чудесно! Монастырские стены навеки укроют меня от этого взгляда василиска [77] . Там будет у меня довольно досуга думать, мечтать о Карле. Привет тебе, монастырь! Скорее, скорее прими меня!
77
Василиск — мифическое животное. Нет в природе существа, рассказывает древнеримский писатель Плиний Старший в своей «Естественной истории», злее и страшнее василиска. Одним взглядом своим он убивает людей и животных; от его дыхания сохнет трава и растрескиваются скалы (хотя это и совсем небольшой змей). Но чтобы в природе, продолжает Плиний, ничто не оставалось без противовеса, есть средства и против василиска. Стоит только показать ему зеркало, как он погибает от отражения собственного взгляда. К образу василиска Шиллер прибегает в «Смерти Валленштейна» (Валленштейн: «Я василиска на груди пригрел» — об измене Октавио).
Франц. Так вот как! Ха-ха! Ну, берегись! Ты научила меня искусству мучить. Нет, моя близость, подобно огневолосой фурии, изгонит из твоей головы вечную скорбь о Карле. Страшный образ Франца притаится за образом
Амалия (дает ему пощечину). Сперва получи вот это в приданое!
Франц (яростно). О, теперь я воздам тебе сторицей. Не супругой, — нет, много чести! — моей наложницей будешь ты! Честные крестьянки станут показывать на тебя пальцами, когда ты отважишься выйти на улицу. Что ж! Скрежещи зубами! Испепеляй меня огнем и злобой твоих глаз! Меня веселит гнев женщины. Он делает тебя еще прекраснее, еще желаннее! Идем — твоя строптивость украсит мое торжество, придаст остроту насильственным объятиям. Идем ко мне в спальню — я горю желанием! Теперь, сейчас же ты пойдешь со мной. (Хочет силой увести ее.)
Амалия (бросается ему на шею). Прости меня, Франц! (Он пытается обнять ее, она выхватывает у него из ножен шпагу и быстро отходит.) Смотри, негодяй, теперь я расправлюсь с тобой. Да, я женщина, но разъяренная женщина! Осмелься только нечестивым прикосновением осквернить мое тело — эта сталь пронзит твое похотливое сердце! Дух дяди направит мою руку. Спасайся скорее! (Прогоняет его.) Ах, как мне хорошо! Наконец я могу вздохнуть свободно, — я почувствовала себя сильной, как огнедышащий конь, злобной, как тигрица, преследующая того, кто похитил ее детенышей. «В монастырь», сказал он? Спасибо за счастливую мысль! Обманутая любовь нашла себе пристанище! Монастырь, святое распятье — вот оплот обманутой любви. (Хочет уйти.)
Герман входит нерешительными шагами.
Герман. Фрейлейн Амалия! Фрейлейн Амалия!
Амалия. Несчастный! Зачем ты меня беспокоишь?
Герман. Эту тяжесть я должен снять с сердца, прежде чем она увлечет меня в ад. (Бросается перед ней на колени.) Простите! Простите! Я жестоко обидел вас, фрейлейн Амалия!
Амалия. Встань! Уходи! Я ничего не хочу слушать. (Хочет уйти.)
Герман (удерживая ее). Нет! Останьтесь! Ради бога! Ради предвечного бога! Вы должны все узнать!
Амалия. Ни слова больше. Я прощаю тебя. Иди с миром!
Герман. Выслушайте хоть одно слово! Оно вернет вам покой.
Амалия (возвращается и удивленно смотрит на него). Как, друг мой? Кто на земле или на небе может вернуть мне покой?
Герман. Одно-единственное слово из уст моих. Выслушайте меня!
Амалия (сострадательно берет его руку). Добрый человек, как может слово из твоих уст сорвать засовы вечности?
Герман (поднимается). Карл жив!
Амалия (кричит). Несчастный!
Герман. Да, это так. И еще одно… Ваш дядя…
Амалия (бросаясь к нему). Ты лжешь!
Герман. Ваш дядя…
Амалия. Карл жив еще?