Драйв Астарты
Шрифт:
– Десять страниц? – Подозрительно уточнил гренландский литератор.
– Если на бумаге в виде журнала, то где-то так, – подтвердила она, – но лично я читаю библию на мобайле, она у меня отформатирована на полста экранных страничек.
– Давай мобайл, я тебе скачаю, – добавил Руджи.
– Надо же… – Проворчал Гисли и передал ему свою трубку-коммуникатор.
– Лерна, вы часто обращаетесь к библии? – Поинтересовался Климент XV.
– Ага, – девушка кивнула. – По ходу, толковая книжка. Про все понемногу, типа как афоризмы. Экономика,
– Весьма похвально, – Папа кивнул и повернулся к ректору. – А вы, Борис, часто обращаетесь к библии в работе и в жизни?
– М-м… У меня нет такой краткой, так сказать, афористичной модерновой версии.
– Понятно… – Папа кивнул и повернулся к Зирке. – А вы часто открываете библию?
Сначала Зирка немного растерялась, а потом, слегка пожав плечами, ответила:
– Не очень часто, святой отец. В школе нам объясняли, что библия это сложная для понимания книга, в ней можно запутаться, и поэтому лучше слушать священника.
– Вы учились в Кракове и привыкли к большой, канонической библии, а не к краткой, океанийской, верно? – уточнил Папа.
– Да, святой отец.
– А как часто вы ходите в церковь?
– Обычно каждое воскресенье, – сказала она.
– Весьма похвально, – повторил Папа и окинул глазами зал, где собралось несколько десятков студентов и гостей. – Я прошу тех, кто обычно посещает церковь каждое воскресенье, поднять руки… Что, и это все, кто посещает церковь по воскресеньям?! Больше никто? Вот результаты «общечеловеческих ценностей» и «толерантности». Доигрались! Добрые католики забыли об элементарной этике церковной жизни.
Климент XV обвел внимательным взглядом аудиторию и резко вытянув левую руку, указал на довольно молодого мужчину с типично галльской внешностью.
– Вы не согласны с тем, что я сейчас сказал?
– Э… – Тот замялся. – …Нет, ваше святейшество, я просто немного удивлен.
– Подойдите сюда, – повелительно сказал Папа, – представьтесь и объясните, что вас смутило. У нас здесь честный, открытый разговор.
– Меня зовут Луи Фурми, – сказал мужчина, подойдя к круглому столу, – я преподаю общую теорию поля и релятивистскую механику. Я, конечно, не очень разбираюсь в теологии, но я читал, что океанийская церковь не совсем христианская.
– Где вы это прочли, и как это было аргументировано?
– Я не помню точно, где, но там говорилось: океанийская церковь не признает, что Христос умер за наши грехи и воскрес. Для меня, католика, это серьезный аргумент.
– Что такое смерть? – Спросил Климент XV.
– Смерть? – Переспросил Фурми, – Вы имеете в виду научное определение?
– Я имею в виду ваше мнение, Луи.
Преподаватель теории поля смущенно переступил с ноги на ногу.
– Мое мнение? Я не биолог и не врач. Возможно, я ошибусь в деталях, но смерть это прекращение жизни, после которого уже ничего не помогает и организм разлагается.
– Вполне здравая мысль, – констатировал Папа. – Следовательно, если жизнь как-то восстановилась, то мы не можем говорить, что имела место смерть, не так ли?
– Медики называют это клинической смертью, – сказал Фурми. – Но это, конечно, не смерть в прямом смысле, поскольку это обратимое явление, а смерть необратима.
– В таком случае, Луи, что вы понимаете под этими словами: умер и воскрес?
– Так написано в катехизисе, – ответил Фурми.
Климент XV погрозил ему пальцем, на котором сверкал перстень святого Петра.
– Я спросил не где это написано, а как вы это понимаете.
– Я… Я полагал, что это чудо, и слова здесь имеют совсем другое значение, чем в обыденном языке. Ведь Христос – это Бог, а значит, он бессмертен, и он не умер в человеческом смысле, а… Извините, я не могу это объяснить, я не теолог.
– Вы не можете объяснить, – задумчиво отозвался Папа. – Вы не понимаете. Да?
– Не понимаю, – признался преподаватель.
– Не понимаете. Никто не понимает, потому что это тайные слова. На попытке их толкования споткнулись и впали в ересь даже многие отцы церкви. А составители краткого океанийского катехизиса обошли молчанием эту великую тайну, чтобы не соблазнять верующих, потому что сказано: кто соблазнит одного из малых сих, тому лучше бы повесили жернов на шею и бросили в море. Кто это сказал, Луи?
– Христос, – тихо ответил Фурми.
– Правильно. Помните об этом, и не повторяйте глупостей, которые пишут всякие безответственные люди, вообразившие, будто они святее Спасителя. Сейчас, Луи, выйдите из аудитории, прочтите трижды «Pater noster», а потом вернитесь.
Папа проводил глазами преподавателя теории поля, идущего к дверям походкой Буратино, на негнущихся ногах. Потом снова обвел взглядом аудиторию, и опять протянул левую руку – на этот раз, указав на худощавую даму лет около сорока.
– Вас тоже что-то смущает? Подойдите сюда и поделитесь своими сомнениями.
– Да, доктор Климент, – сказала она, направляясь к столу. – Я Сандри Ретел, и я тут пытаюсь преподавать основы астрофизики… С переменным успехом. Я не могу утверждать, что я католичка. Я как-то больше склоняюсь к деизму. Меня смутило высказывание по поводу общечеловеческих ценностей и толерантности. Знаете, я, конечно, могу ошибаться, но, по-моему, в современном мире должны быть некие ценности, общие для всех, независимо от религии.
– Какие это ценности? – Спросил Папа. – Вы можете их перечислить?
Сандри Ретел утвердительно кивнула.
– Это несложно. Их, на мой взгляд, всего три. Не поступать с другими так, как вы не хотели бы, чтобы поступили с вами. Затем желание понять другого, и найти с ним компромиссные решения по спорным вопросам. И последнее: не забывать, что мир принадлежит не только нам, но и следующим поколениям. Им здесь жить.
– Почти католическая позиция, – заметил Папа, вставая со своего места. – Я бы сказал: католическая, если бы вы объединили первые две ценности в одну: любить ближнего.