Дредноут по имени Никки
Шрифт:
– - Как твоё самочувствие?
– - Пить, -- кажется, что кричу, но из сухого горла только сипение раздаётся.
Доктор. В движениях, взгляде, мимике -- чувствуется -- это он меня достал из Тьмы. Или -- не дал в ней растаять окончательно.
Понимающе кивнув, доктор -- ни санитаров, ни медсестёр не видно -- протягивает ко мне нечто, имеющее сходство с грушей. Медицинской.
– - Тоник, -- поясняет доктор.
– - Всё стерильно, питьевая груша только из упаковки. Для другой стороны -- совсем другие наконечники и объёмы используются.
Зубы
Три подхода. Досуха. Хоть груша и выглядит довольно внушительно -- объёма в ней от силы грамм на стописят. Несерьёзно, в общем.
Зато в желудке приятная тяжесть ощущается.
– - Полегчало?
Киваю.
– - Тогда задам несколько вопросов, -- тон утвердительный, по интонациям сразу понятно -- хрена с два отвертеться получится. В подтверждение намерений доктора -- в его руках появляются ручка и бумага, закреплённая на планшете-анкетнице.
– - Имя помнишь?
Киваю.
– - И?
А чего -- и? Сам-то пробовал вспомнить, каково это -- помнить буквы, помнить звуки -- но не понимать того, как они ассоциируются?
Но -- справился.
– - К-коля, -- голос сиплый, тяжёлый, при каждом звуке связки перенапрягаются.
– - Коллет, значит... Или Николь?
Не слушаю эскулапа. Не слышу. Зуд в горле, першение -- и боль, скручивающая гортань и связки.
Спасение утопающих -- дело рук самих утопающих?
И снова здравствуй, Тьма.
***
Новое пробуждение.
Ничего не болит. Слюна во рту есть. Язык влажный, подвижный. Зубы как-то странно ощущаются -- кажется, мельче стали. Вместо ямки справа сверху, там, где был зуб мудрости -- ровная десна. Ни дырки, ни бугорка. Слева та же картина -- но там удалить не успел. Открошился кусок, и бес с ним. Не болит, есть не просит. Всё на потом откладывал поход к стоматологу. А сейчас, вроде как, и не нужно уже. Нет того зуба, и дырки нет.
Странно.
Пока валялся без памяти и сознания -- неужели догадались починить тело?
А вообще -- как я сюда попал?
И кто -- я?
Глупый вопрос. Я -- это я. Начиная той загадочной хреновиной, которой мыслю, и заканчивая неприятным, но пока ещё терпимым ощущением наполненного мочевого пузыря.
Доктора нет. В палате пусто. Приглушённый свет не режет глаза, что уже хорошо.
Мерно пищит аппаратура.
Непривычно ощущать густую шапку требующих срочной помывки волос.
Это ж сколько меня по Тьме носило, что такой хаер нарасти успел?
Ревизия памяти, увы, почти ничего не дала. Имя -- Николай, возраст -- три десятка лет с хвостиком, хвостик -- размером с гулькин буй. Семья -- пустота. Дети -- пустота. Работа, навыки -- аналогично.
По привычке почесал шею -- когда скребёшь ногтями щетину, мысли как-то более организованно бегать начинают. Это у мелочи всякой желторотой раз в день станком прошёл -- и шкурка как новая, гладкая и мягкая. Память же подсказала, что со мной такие фокусы не проходили со школы. Какой школы? А Тьма её знает...
Но -- сюрпризы только ожидали меня.
Сначала -- щетины не нашлось. Кожа -- нежная, какая-то подозрительно бархатистая и гладкая. Не может такого быть. Слишком плотно сидит в сущности рефлекторная потребность дважды в день выскабливать опасной бритвой успевшие отрасти волоски. Но -- ни застарелых шрамов, ни волос. Тут два варианта. Самый невероятный -- меня запопаданило в тушку подростка. Более реальный -- хватанул крайне серьёзную дозу облучения. В пользу первого явственно говорит прекрасное самочувствие и ясность сознания -- если, конечно, этот рассыпанный паззл можно назвать сознанием. Вероятность второго отвергается наличием гривы тёмно-каштановых волос. Не может радиация избирательно поражать организм. Да и язвы -- если бы они были -- не почувствовать было бы невозможно.
Перестав искать щетину, подёргал себя за волосы. Нет, свои, родные. Правда, седых не видно, хотя помню, что левый висок почти на треть побелел. По какой причине -- не знаю сейчас.
Но -- одно успокаивает -- волосы свои. Не парик, и то хлеб.
Подчиняясь ощущению смутного непорядка, вновь пробежался ногтями по горлу.
М-м-мать твою!
Кадык где?!
Нет кадыка. Нет горбинки адамова яблока, украшенной вечно обнвляемым шрамом. Гортань ровненькая, ребристая -- но без кадыка.
Руки сами поднимают край толстого одеяла.
На груди топорщится двумя небольшими холмиками пижама. Рука сжимает ткань, пальцы ощущают упругую плоть.
Нет, это нездоровая хрень какая-то.
Рука помнит ощущения -- сколько сам тискал прелестных ясноглазых феечек, не вспомнить -- но и забыть невозможно. А тут -- я мну. Свои сиськи мну.
Лёгкая истерика на время отступает под выплывшей из глубин подсознания догадкой. Слышал-де, что радиацию можно лечить, активируя какие-то железы в человеках. Железы -- это гормоны. Гормоны -- это, в зависимости от железы и стимуляции -- мужицкость или бабскость. Живот плоский, кожа мягкая, упругая -- но под ней ощущается пресс. Значит, не пивное брюхо, через которое, при желании и упорстве, можно до позвоночника дотянуться. Значит -- напичкали гормонами или заставили свои железы вырабатывать женские.
Но это не страшно. Как отрасли, так и сдуются. Годик-другой спецтерапии, и всё вернётся на прежние места.
Не вернётся.
Это я осознал, запустив руку в пижамные широкие штаны и не найдя ничего.
Точнее -- найти-то нашлось, но вовсе не то, что должно бы найтись.
Это что, мне теперь и писать сидя?..
– - Это 3,14здец какой-то...
– - вздохнул я, уже не удивляясь гармоничному, странно родному и совершенно незнакомому женскому голосу.
– - Ну, здравствуй, девочка Николай, человек и пипидастр...