Дредноут по имени Никки
Шрифт:
Лица... Мысли... Эмоции...
Здесь некому бояться -- страх остался на берегу.
Здесь нет лишних и нет подневольных -- шли только добровольцы.
Здесь нет страха -- он давно уже перегорел и осыпался пеплом.
Здесь есть робкая надежда, и только она -- что ценой своих жизней мы -- люди и корабль, живущие как один организм -- оттянем врага на себя, позволим тем, кто на берегу -- закончить поспешную эвакуацию.
И рвётся металл, и детонируют боеприпасы, и вода, сминая стальное тело, врывается внутрь... И держусь, сколько есть сил. Держусь -- потому что по-другому нельзя...
И живые плечом
...И в ушах ещё бьются -- пересиливая грохот сердца -- финальные строки песни, а перед глазами медленно тают воспоминания прошлого...
...Небесная гладь приветствует взглядом
Эпоху бессмертия наших сынов.
Космических даров.
Людей -- богов?..
Маска освобождает лицо, фиксаторы отпускают тело, и я провожу дрожащей рукой по лицу -- и на руке остаются пот и кровь.
Дискомфорт, не несущий боли -- прокушенная губа опухла, а то, что сейчас заменяет мне кровь -- такое же красное и быстро густеющее -- уже превратилось в шершавую плёнку.
– - Людей -- богов?..
– - слова с трудом проталкиваются через иссохшее горло, но злой, похожий на карканье смех сложно остановить.
В руки толкается большая чашка чая, раскрытая ладонь Влады подталкивает её снизу к моему рту -- и я пью обжигающе-горячий напиток, совершенно не чувствуя ни боли, ни неудобства -- что там какой-то кипяток, когда кожа ещё чувствует жадное, всепожирающее пламя детонирующего БК, когда лёгкие ещё помнят, как, обваренные паром, они заполнялись угарным газом, чадящей едкой химией и водой? Кипяток -- ничто. Мелочь.
И я пью, ощущая, как дрожь отступает, наполняя мышцы злой бодростью. И дышится совершенно по-новому. И движения объёмов воздуха ощущаются как-то иначе. Словно там, в саркофаге -- выросло новое тело, которому открыты совершенно иные горизонты. И у которого жизнь только начинается.
– - Капитан, -- прижав кружку к груди, с благодарностью киваю Владе, набросившей на мои плечи халат.
– - Кто я?
Китаянка, наклонив голову к плечу, смотрит на меня совершенно непроницаемым взглядом.
– - Линкор "Император Николай Первый", кто же ещё? Не без странностей, конечно, но не особо выбивается за пределы нормы.
– - В смысле?
– - В том смысле, что, если верить показаниям сканера, вместе с дредноутом погибло несколько тысяч человек. При официальных -- шестистах семидесяти двух добровольцах, поднявшихся на его борт.
А воспоминания той жизни, колыхнувшись, словно подсвечивают призрачные фигуры. Старпом, прячущий усталую улыбку в усы, наваливается на кремальеру, с которой не справиться искалеченному живому. Младший матрос в робе образца середины прошлого века, подпирающий спиной бронезаслонку -- и по сотым долям миллиметра помогающий механизму сдвинуть её с заклинивших направляющих. Канонир, встретивший победу в далёкой Первой мировой -- и помогающий наводить орудие. Командир, почерневшей от гари рукой гладящий металл развороченной рубки -- и шепчущий с каждой секундой слабеющим голосом кораблю что-то нежное и успокаивающее, приободряющее -- как искренне и трепетно любимой женщине... Механики, радисты, минёры, матросы, навигаторы... Тысячи лиц. Тысячи жизней. Тысячи судеб. Перед глазами несётся нескончаемая вереница лиц -- тех, кто в разные годы отдавал себя, а то и свою жизнь кораблю -- тех, кто пришёл, чтобы вместе с ним принять последний бой.
– - Всё в порядке, капитан, -- и плотно поджатые губы ломаются мрачным, хищным оскалом.
– - Со мной -- все мои мёртвые.
Главный калибр как частный случай конституции
Остаток дня лихо смазался в нечто типа "моргнул -- уже утро", только всё уложилось в момент разом повисших на мне сестёр, радостно что-то щебечущих на инопланетном медицинском языке, а после этого приятного приёма из недр саркофага -- как-то вдруг совершенно внезапно обнаружил себя уже в комнате, растирающим медленно сохнущие волосы и пялящимся в низкие предгрозовые облака.
При взгляде на тёмные массивы грозового фронта по языку начинал скользить странный металлический привкус, словно старательно вылизываешь не до конца разряженную батарейку "Крона". Металл и пощипывания. Забавно.
Свирь, увлечённо читающая какую-то книгу без опознавательных знаков на обложке, потянулась и, положив чтиво на живот, повернула голову ко мне.
– - Очнулась?
– - Вроде... Что это было?
Девушка, хмыкнув, вновь потянулась:
– - Физиологически -- лёгкий шок, психологически -- порог осознания и принятия.
– - А если по-пролетарски, без умных слов?
Карина, сладко зевнув, повернулась на бок:
– - Ты приняла своё воплощение. Без гнева, отрицания, торга и прочей белиберды, свойственной психопрофилю обычного среднестатистического человека. И, -- поспешила продолжить госпитальер до того, как я произнесу хотя бы слово, -- нет, это не оскорбление и не предъявление тебе обвинений в психопатологии. Девы Флота -- не человеки, как бы схоже не выглядели.
– - Да тут у любого хуманса фляга протекать начнёт, окажись он на нашем месте... Но ладно, -- пощупав волосы, с недовольством обнаружил, что их ещё сушить и сушить.
– - У меня как-то всё в точку сжато с момента выхода из капсулы... Вы чего на мне повисли-то?
– - А что?
– - серо-зелёные глаза хитро поблескивают, на губах играет совершенно не интерпретируемая улыбка.
– - Неприятно?
Чувствуя, как щёки начинают гореть, невозмутимо выдал:
– - Да вовсе наоборот. Неприятен, разве что, тот факт, что сам ничерта не помню. Обидно это, когда тебя такие милые создания тискают, а ты из этого только самые первые секунды помнишь.
– - Ерунда, -- хмыкнула Карина, старательно изучая потолок и делая вид, что это не смущение красит её щёки, а просто в комнате слегка душно.
– - Ладно, -- поняв, что от Свири сейчас вряд ли чего-то большего добьюсь, быстро сменил тему: -- Влада сказала, что ты можешь рассказать о Китобойце... И о том, какое отношение он имеет ко мне.
– - Не он, -- фыркнула Карина и в одно плавное движение села.
– - Она. Евгения, воплощение базового тральщика Китобоец. Гроза всех Дев Школы Шикотан, любвеобильная аватара, совершенно не имеющая инстинкта самосохранения... Ей, по факту, в открытую воду вообще нельзя выходить... Но Женю это никогда не останавливает.