Древнерусская литература. Библиотека русской классики. Том 1
Шрифт:
Что надлежало делать отроку моему, то сам делал — на войне и на охотах, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя. На посадников не полагаясь, ни на биричей [148] , сам делал, что было надо; весь распорядок и в доме у себя также сам устанавливал. И у ловчих охотничий распорядок сам устанавливал, и у конюхов, и о соколах и о ястребах заботился.
Также и бедного смерда и убогую вдовицу не давал в обиду сильным и за церковным порядком и за службой сам наблюдал.
148
Бирич — глашатай, сборщик податей и штрафов, блюститель порядка.
Не осуждайте меня, дети мои или другой, кто прочтет: не хвалю ведь я ни себя, ни смелости своей, но хвалю Бога и прославляю милость его за то, что он меня, грешного и худого, столько лет оберегал от тех смертных опасностей, и не ленивым меня, дурного, создал, на всякие дела человеческие годным. Прочитав эту грамотку, постарайтесь на всякие добрые дела, славя Бога со святыми его. Смерти ведь, дети, не боясь, ни войны, ни зверя, дело исполняйте мужское, как вам Бог пошлет. Ибо, если я от войны, и от зверя, и от воды, и от падения с коня уберегся, то никто из вас не может повредить себя или быть убитым, пока не будет от Бога повелено. А если случится от Бога смерть, то ни отец, ни мать, ни братья не могут вас отнять от нее, но если и хорошее дело — остерегаться самому, то Божие сбережение лучше человеческого.
Письмо Мономаха к Олегу Святославичу
О я, многострадальный и печальный! [149] Много борешься, душа, с сердцем и одолеваешь сердце мое; все мы тленны, и потому помышляю, как бы не предстать перед страшным судьею, не покаявшись и не помирившись между собою.
Ибо кто молвит: «Бога люблю, а брата своего не люблю», — ложь это. И еще: «Если не простите прегрешений брату, то и вам не простит Отец ваш небесный». Пророк говорит: «Не соревнуйся лукавствующим, не завидуй творящим беззаконие». «Что лучше и прекраснее, чем жить братьям вместе». Но все наущение дьявола! Были ведь войны при умных дедах наших, при добрых и при блаженных отцах наших. Дьявол ведь ссорит нас, ибо не хочет добра роду человеческому. Это я тебе написал, потому что понудил меня сын мой, крещенный тобою, [150] что сидит близко от тебя; прислал он ко мне мужа своего и грамоту, говоря в ней так: «Договоримся и помиримся, а братцу моему Божий суд пришел. А мы не будем за него мстителями, но положим то на Бога, когда предстанут
149
С. 221. О я, многострадальный и печальный! — Этими словами открывается письмо Владимира Мономаха, адресованное двоюродному брату Олегу Святославичу. Оно составлено раньше «Поучения» по поводу конкретных политических событий. В 1096 г. Олег разбил сына Мономаха Изяслава, который и погиб в битве; а старший Мономахович, Мстислав, в свою очередь, победил Олега, но неожиданно — несмотря на достигнутые успехи — сам предложил противнику мир и убедил присоединиться к мирной инициативе отца. Владимир согласился с сыном, о чем и написал Олегу: «Послушал я сына моего, написал тебе грамоту…» Таким образом, редактор «Повести временных лет» вполне резонно поместил письмо Олегу Святославичу именно под 1096 годом, «Поучение» же попало в эту статью, оказавшись в «сцепке» с письмом, хотя создано было позднее. Сейчас трудно однозначно объяснить объединение «Поучения» Мономаха и его письма Олегу в единое целое: неизвестно, сделано ли это по воле Владимира или по инициативе переписчика.
150
…сын мой, крещенный тобою… — Имеется в виду Мстислав Владимирович, крестный сын Олега Святославича.
Послушал я сына своего, написал тебе грамоту: примешь ли ты ее по-доброму или с поруганием, то и другое увижу из твоей грамоты. Этими ведь словами я предупредил тебя, чего я ждал от тебя, смирением и покаянием желая от Бога отпущения прошлых своих грехов. Господь наш не человек, но Бог всей вселенной, — что захочет, во мгновение ока все сотворит, — и все же сам претерпел хулу, и оплевание, и удары и на смерть отдал себя, владея жизнью и смертью. А мы что такое, люди грешные и худые? — сегодня живы, а завтра мертвы, сегодня в славе и чести, а завтра в гробу и забыты, — другие собранное нами разделят.
Посмотри, брат, на отцов наших: что они скопили и на что им одежды? Только и есть у них, что сделали душе своей. С этими словами тебе первому, брат, надлежало послать ко мне и предупредить меня. Когда же убили дитя, мое и твое, [151] перед тобою, следовало бы тебе, увидев кровь его и тело его, увянувшее подобно цветку, впервые распустившемуся, подобно агнцу заколотому, сказать, стоя над ним, вдумавшись в помыслы души своей: «Увы мне, что я сделал! И, воспользовавшись его неразумием, ради неправды света сего суетного нажил я грех себе, а отцу и матери его принес слезы!»
151
С. 222. …дитя, мое и твое… — По-видимому, Изяслав, сын Мономаха, тоже был, как и его брат Мстислав Владимирович, крестным сыном Олега.
Надо было бы сказать тебе словами Давида: «Знаю, грех мой всегда передо мной». Не из-за пролития крови, а свершив прелюбодеяние, помазанник Божий Давид посыпал главу свою и плакал горько, — в тот час отпустил ему согрешенья его Бог. Богу бы тебе покаяться, а ко мне написать грамоту утешительную да сноху мою послать ко мне, — ибо нет в ней ни зла, ни добра, — чтобы я, обняв ее, оплакал мужа ее и ту свадьбу их, вместо песен: ибо не видел я их первой радости, ни венчания их, за грехи мои. Ради Бога, пусти ее ко мне поскорее с первым послом, чтобы, поплакав с нею, поселил у себя, и села бы она как горлица на сухом дереве, горюя, а сам бы я утешился в Боге.
Тем ведь путем шли деды и отцы наши: суд от Бога пришел ему, а не от тебя. Если бы тогда ты свою волю сотворил и Муром добыл, а Ростова бы не занимал и послал бы ко мне, то мы бы отсюда и уладились. Но сам рассуди, мне ли было достойно послать к тебе или тебе ко мне? Если бы ты велел сыну моему: «Сошлись с отцом», десять раз я бы послал.
Дивно ли, если муж пал на войне? Умирали так лучшие из предков наших. Но не следовало ему искать чужого и меня в позор и в печаль вводить. Подучили ведь его слуги, чтобы себе что-нибудь добыть, а для него добыли зла. И если начнешь каяться Богу и ко мне будешь добр сердцем, послав посла своего или епископа, то напиши грамоту с правдою, тогда и волость получишь добром, и наше сердце обратишь к себе, и лучше будем, чем прежде: ни враг я тебе, ни мститель. Не хотел ведь я видеть крови твоей у Стародуба [152] ; но не дай мне Бог видеть кровь ни от руки твоей, ни от повеления твоего, ни от кого-либо из братьев. Если же я лгу, то Бог мне судья и крест честной! Если же в том состоит грех мой, что на тебя пошел к Чернигову из-за язычников, я в том каюсь, о том я не раз братии своей говорил и еще им поведал, потому что я человек.
152
…крови твоей у Стародуба… — В 1096 г. Владимир Всеволодович и Святополк Изяславич осадили войско Олега в Стародубе, но отпустили его.
Если тебе хорошо, то… если тебе плохо, то вот сидит подле тебя сын твой крестный с малым братом своим [153] и хлеб едят дедовский [154] , а ты сидишь на своем хлебе, об этом и рядись; если же хочешь их убить, то вот они у тебя оба. Ибо не хочу я зла, но добра хочу братии и Русской земле. А что ты хочешь добыть насильем, то мы, заботясь о тебе, давали тебе и в Стародубе отчину твою. Бог свидетель, что мы с братом твоим рядились [155] , если он не сможет рядиться без тебя. И мы не сделали ничего дурного, не сказали: пересылайся с братом до тех пор, пока не уладимся. Если же кто из вас не хочет добра и мира христианам, пусть тому от Бога мира не видать душе своей на том свете!
153
С. 223. …сын твой крестный с малым братом своим… — Владимир говорит о своих сыновьях Мстиславе и Юрии.
154
…хлеб едят дедовский… — Мономах использует специальный термин, означающий управление родовым уделом.
155
…мы с братом твоим рядились… — Имеется в виду договор Владимира Всеволодовича и Святополка Изяславича с Давыдом Святославичем (1096 г.).
Не от нужды говорю я это, ни от беды какой-нибудь, посланной Богом, сам поймешь, но душа своя мне дороже всего света сего.
На Страшном Суде без обвинителей сам себя обличаю. И прочее.
Слово о полку Игореве
Летописные повести о походе князя Игоря
Перевод О. Творогова
156
Печатается по изданию:
Библиотека литературы Древней Руси. Т.4: XII век СПб., 1997.
«Слово о полку Игореве» — самое известное широкому читателю произведение древнерусской литературы, но в то же время и самое загадочное.
Рукопись «Слова» была обнаружена в конце 1780 — начале 1790-х гг. Коллекционер древностей А. И. Мусин-Пушкин приобрел ее у архимандрита Иоиля — настоятеля закрытого при Екатерине II Спасо-Ярославского монастыря. Рукопись, изготовленная, видимо, в XVI в., представляла собой сборник оригинальных и переводных произведений древнерусской литературы. Мусин-Пушкин сразу оценил значение находки. Была сделана копия для Екатерины II интересовавшейся отечественной историей, а в 1800 г. «Слово» усилиями Мусина-Пушкина и его помощников, ученых А. Ф. Малиновского, Н. Н. Бантыш-Каменского, было опубликовано. Произведение датировалось приблизительно 1185 г. — временем похода Игоря Святославича на половцев. Затем, по свидетельству Мусина-Пушкина, его собрание древностей, в том числе и рукопись из Спасо-Ярославского монастыря, сгорело при взятии Москвы войсками Наполеона (1812 г.).
Сразу после публикации «Слово» обрело восторженных поклонников (среди них был и А. С. Пушкин), но почти одновременно выступили и «скептики» которые высказывали сомнения в древности произведения, считая его мистификацией XVIII в. (автором в разное время называли архимандрита Иоиля, Мусина-Пушкина, его экспертов, Н. М. Карамзина и др.).
Действительно, поразительное открытие и обстоятельства исчезновения рукописи вызывают много вопросов, да и с художественной точки зрения «Слово» явно занимает особое место в ряду произведений древнерусской словесности. Удивительны обращение его автора — видимо, христианина — к языческим богам (Велес, Стрибог, Даждьбог), причудливая образность слога и т. д. Однако «скептики», считающие «Слово» мистификацией, весьма неубедительно объясняют его очевидное сходство с «Задонщиной» — сочинением о Куликовской битве рубежа XIV–XV вв., подлинность которого ни у кого не вызывает сомнений. Их доводы о том, что автор «Слова» взял его за образец, опровергает тот факт, что «Задонщина» была опубликована только в середине XIX в., а предположения, что неизвестный мистификатор самостоятельно нашел сочинение о Куликовской битве в рукописи еще в конце XVIII столетия, но не захотел издавать и т. д., не находят подтверждения. Легче представить, что «Слово» — действительно древний памятник, а автор «Задонщины» на рубеже XIV–XV вв. обратился к этому произведению в качестве литературного образца.
При изучении «Слова» следует учитывать те трудности, с которыми приходится сталкиваться.
1. До сих пор науке был известен единственный список произведения (найденный Мусиным-Пушкиным), т. е. не существовало возможности сопоставить различные рукописи, чтобы с максимальной точностью восстановить исходный текст.
2. Этот единственный список утрачен. В качестве источников «Слова» доступны только первое печатное издание 1800 г., копия императрицы и выписки, которые делали для себя эксперты Мусина-Пушкина. А значит, если ими при толковании рукописи были допущены ошибки, их уже не устранить.
3. Сгоревшую рукопись Спасо-Ярославского монастыря отделяло от предполагаемого времени создания «Слова» несколько веков, а это повышает вероятность возникновения ошибок. Ведь их могли совершать не только ученые XVIII в., но и древнерусские книжники в процессе неоднократного переписывания произведения.
4. Составитель рукописи из соображений экономии дорогого писчего материала писал слова, не разделяя их и сливая в единую строку, да еще и прибегал к сокращениям. Потому в «Слове» имеются так называемые «трудные места», которые и сейчас не поддаются точному толкованию. (Например, в финале автор «Слова» пишет: «Рекъ Боянъ и ходы на…», что обычно переводилось так «Повествовал Боян и о походах…» Однако существует другая авторитетная версия, согласно которой эти слова надо переводить: «Повествовали Боян и Ходына…», т. е. речь идет о двух княжеских певцах.)
5. Среди исследователей «Слова» нет единства в понимании отдельных слов и имен, встречающихся в тексте памятника (например, никому не известен полоцкий князь Изяслав Василькович); вызывают сомнения и фигуры некоторых других упоминающихся в тексте князей.
6. Иногда автор «Слова» описывает события слишком кратко или слишком образно, так что уточнить, о чем идет речь, можно только обратившись к летописям — Лаврентьевской и Ипатьевской, где описывается поход Игоря.
7. Датируют «Слово» исключительно на основе упомянутых в произведении фактов. Летописи относят поход Игоря к 1185 г., соответственно и произведение считают созданным в конце XII века.
8. Автор «Слова о полку Игореве» не установлен. В качестве кандидатов на эту роль исследователями выдвигались сам Игорь Святославич, Святослав Киевский, Ярославна, певец Митуса, певец Ходына, летописец Петр Бориславич и другие, но авторство ни одного их них не удалось доказать.
9. Так как не существует единства в толковании многих трудных мест памятника, отсутствует перевод «Слова» на современный язык, с которым были бы согласны все специалисты. Наиболее авторитетен перевод, подготовленный петербургскими исследователями «Слова» — академиком Д. С. Лихачевым и его учениками.
«Слово о полку Игореве», подобно другим произведениям древнерусской литературы, основано на реальных событиях. Однако его автор не ставит перед собой цель излагать подробности и последовательность
Напав в степи на врага, Игорь дважды бился с половцами. Первая битва венчается легкой победой, и победоносное войско отдыхает. Но «дремлет» оно в опасном месте, «далеко» от Русской земли, где следует постоянно сохранять бдительность, позволяя половцам нанести ответный удар. Об этом подробно рассказано и в летописях. Любопытно, что составитель Ипатьевской летописи склонен излагать события, толкуя их в пользу князя Игоря. Летописец сообщает, что князь сразу после первой битвы хотел своевременно отступить, понимая, что половцы собрали слишком многочисленное воинство, но, поскольку один из его союзников жалуется на усталость воинов, не желает оставлять их в опасности и соглашается дать дружинникам отдых. Таким образом, решение Игоря неверное, но побуждения — самые благие. Автор же Лаврентьевской летописи настроен к князю недоброжелательно: «…и взяли русские полон — жен и детей, и стояли три дня в вежах их, веселясь», т. е. весьма продолжительное промедление ничем не оправдано, а победители еще и демонстрируют непростительную гордыню, говоря: «А мы в земле их, и самих перебили, и жены их полонены, и дети их у нас. А теперь пойдем следом за ними за Дон и перебьем их всех без остатка». За это они и были наказаны: по убеждению летописца, Бог не терпит гордецов и награждает смирение.
Описание второй битвы открывается грозным пейзажем, символизирующим близкую катастрофу: «На другой день раным-рано кровавые зори рассвет возвещают, черные тучи с моря идут, а в них трепещут синие молнии. Быть грому великому, идти дождю стрелами с Дону великого!» Автор, бесспорно, изображает не столько атмосферное явление, сколько поражение, которое нанесут русским пришедшие с Дона половцы: «Тут копьям преломиться, тут саблям иступиться о шеломы половецкие, на реке на Каяле, у Дона великого. О Русская земля! Уже за холмом ты!»
Прервав рассказ о второй битве с половцами, автор «Слова» вводит в основное повествование пространное отступление об Олеге Святославиче — родоначальнике Ольговичей: «Тот ведь Олег мечом раздоры ковал и стрелы по земле сеял». Война — почетное княжеское занятие, но Олег Святославич посвятил жизнь сражениям с двоюродными братьями, да еще и привлекал для борьбы с русскими князьями половцев. Потому знаком княжеской власти — мечом — он кует раздоры, а вместо дающих жизнь семян засевает землю стрелами, и урожай будет собран кровью.
Вспомнив об Олеге — родоначальнике Ольговичей и одновременно виновнике «княжеских распрей», автор «Слова» возвращается к описанию второй битвы. Подхватывая символический ряд, заданный в отступлении об Олеге Святославиче, он сравнивает бой с сельскохозяйственными работами — зловещим севом: «Черная земля под копытами костьми посеяна, а кровью полита; бедами взошли они на Русской земле!» Никаких подробностей хода сражения не приводится: «Бились день, бились другой, на третий день к полудню пали стяги Игоревы. Тут разлучились братья на берегу быстрой Каялы…» Это снова заставляет предположить, что текст адресован читателю, осведомленному о деталях битвы — автор «Слова» позволяет себе ограничиваться кратким напоминанием: русское войско разгромлено, а князья — братья Игорь и Всеволод — «разлучились», уведенные половцами в разные кочевья. Воинственный Всеволод больше в тексте не появится, и дальнейшее повествование посвящено печальной судьбе Игоря. Поражение знаменуется падением стягов. Это и устойчивая литературная формула (упавшее знамя — разгром), и выразительная историческая деталь — при помощи знамен в древности было принято передавать приказания и информацию (в начале второй битвы стяги сигнализируют о приближении половцев, теперь — о поражении).
Автор подводит катастрофические итоги разгрома, прибегая к символике: «Вот уже, братья, невеселое время настало, уже пустыня войско прикрыла. Поднялась Обида среди Даждь-Божьих внуков, вступила девою на землю Трояню, всплескала лебедиными крылами на синем море у Дона…» Дева-Обида с лебедиными крылами — сверхъестественное существо, олицетворяющее демоническое зло, которое угрожает «Даждь-Божьим внукам», т. е. русским. «Внешнее» проявление зла — половцы, а «внутреннее» — распри князей, нарушивших заповеди братолюбия: «Затихла борьба князей с погаными, ибо сказал брат брату: „Это мое, и то мое же“. И стали князья про малое „это великое“ молвить и сами себе беды ковать, а поганые со всех сторон приходили с победами на землю Русскую». Дева-Обида словно предводительствует другими бесовскими силами. «А Игорева храброго полка не воскресить! Вслед ему завопила Карна, и Жля помчалась по Русской земле».
Таковы, по мнению автора «Слова», скорбные результаты необдуманного похода Святославичей — мужественных воителей, но недальновидных государственных мужей. Игорь и Всеволод, ослепленные жаждой славы, забыли о необходимости единения. Здесь автор «Слова» — по контрасту с поражением Игоря — вспоминает победы его двоюродного брата Святослава Киевского: он в 1184 г. разгромил половцев во главе союзных русских войск, а Святославичи перечеркнули его достижения. Это противопоставление готовит новый поворот повествования. Действие переносится из половецких степей в Киев, где великому князю снится вещий сон, который вызывает тревожное ощущение: ведь одевать человека в черное на кровати значит хоронить его; видеть во сне жемчуг — к слезам; а утрата конька (балки, скрепляющей доски крыши) в «златоверхом» княжеском тереме предвещает смерть. Бояре, которым Святослав рассказывает свой сон, сообщают ему о гибели Игорева войска, и горестная весть заставляет киевского князя произнести знаменитое «золотое слово», которое считается содержательным ядром произведения.
Надо сказать, что могущество столичного Киева — несмотря на реальное ослабление власти киевских князей в конце XII в. — такая же дорогая автору «Слова» идея, как и братская любовь князей. Его идеал — дружная семья Рюриковичей, где каждый готов прийти на помощь родичу, старшие опекают младших, а младшие почитают старших; он постоянно подчеркивает величие киевского князя, «отца» русских князей, и значение Киева как центра Руси. Потому, хотя в действительности, согласно летописным сообщениям, Святослав Всеволодович узнал о поражении Игоря и Всеволода, находясь в Чернигове, в «Слове» печальная весть приходит к нему в Киев — автору важно, чтобы именно из стольного города, как подобает могущественному государю, он обращался с «золотым словом» к остальным русским князьям.
Великий князь укоряет виновников катастрофы — Игоря и Всеволода — милостиво, с сочувствием: ведь они в беде. Упреки же его адресованы князьям, которые, забывая завет братолюбия, не спешат им на выручку. Некоторые ученые считают, что «золотое слово» Святослава Киевского заканчивается упоминанием князя Владимира Глебовича Переяславского, и далее автор «Слова о полку Игореве» начинает говорить от своего лица. Другие им возражают, полагая, что «золотое слово» Святослава продолжается. В любом случае, последующее перечисление самых могущественных князей подчинено той же идее, что и само «золотое слово»: несчастья Игоря и Всеволода должны побудить всех забыть взаимные обиды и воссоединиться на основе братской любви.
Затем действие из Киева переносится в новгород-северское княжество — в пограничный Путивль, где со стен слышен плач Ярославны, жены князя Игоря. Княгиня, моля о помощи мужу, последовательно адресуется к трем стихиям: воздушной (ветер), водной (река Днепр) и огненной (солнце). Все три обращения созданы по сходному плану: 1) именование чудесного заступника; 2) похвала его могуществу; 3) просьба о помощи или мягкий укор. Например: «О ветер, ветрило! Зачем, господин, так сильно веешь? Зачем мечешь хиновские стрелы на своих легких крыльях на воинов моего лады? Разве мало тебе под облаками веять, лелея корабли на синем море? Зачем, господин, мое веселье по ковылю развеял?»
За плачем Ярославны следует побег Игоря из плена, и, хотя автор «Слова» это не утверждает прямо, получается, что она словно бы вымолила мужа у высших сил. Кстати, сходная идея выражена в Ипатьевской летописи, где сообщается, что Бог спас Игоря «по молитвам христиан, ибо многие печалились о нем и проливали слезы».
Теперь Бог и мир милостивы к князю, и ему сопутствует удача. Ипатьевская летопись сообщает, что бежать из половецких кочевий помог князю половчанин Лавр (Овлур). Автор «Слова» вводит этот персонаж, ничего не поясняя («В полночь свистнул Овлур коня за рекой — велит князю разуметь: не быть Игорю!») и цитирует Бояна: «Тяжко ведь голове без плеч, горе и телу без головы». Этот древний афоризм основан на традиционном представлении о государстве-теле и государе-голове, и автор добавляет применительно к своему герою: «Так и Русской земле без Игоря». Испытания остались позади. «Солнце светит на небе — Игорь-князь в Русской земле», однако не в своем Новгород-Северском княжестве, а в центре Руси — стольном Киеве. Князь направляется «к святой Богородице Пирогощей», в киевский храм, где находилась икона Богоматери. Ее — заступницу за всех бедствующих — он, очевидно, должен поблагодарить за чудесное спасение.
Идея «Слова» базируется на связи братолюбия и Божией милости. Пока русские князья-братья забывают о взаимной любви, враждуют, вовлекают в свои распри иноземцев, действуя исключительно в собственных, эгоистических интересах, Бог «воспитывает» их неудачами. Когда же они одумаются, воссоединятся — Божий гнев утихнет, и враг будет усмирен. А поскольку ситуация конца XII в. не располагала к такому оптимистическому прогнозу, автор «Слова» заостряет свою мысль: наступают «последние времена», демонические существа агрессивно устремляются на Русь. Значит, для князей это последний шанс: от них теперь зависит спасение всей Русской земли.
«Слово о полку Игореве» — в отличие от большинства произведений литературы Древней Руси — не поддается однозначному жанровому определению: в нем можно выделить признаки нескольких жанров.
1) «Слово» походит на былину, плач, славу (и другие жанры фольклора). В нем присутствуют такие признаки древнего фольклорного произведения, как описание богатырских подвигов; беседы действующих лиц с силами природы (обращения Ярославны к ветру, Днепру, солнцу, разговор Игоря с Донцом) и т. п. Именно такое понимание «Слова» позволяет интерпретировать его как поэтический текст, о чем свидетельствуют многочисленные стихотворные переводы на современный русский язык (В. А. Жуковский, А. Н. Майков, К. Д. Бальмонт, Н. А. Заболоцкий и др.).
2) «Слово о полку Игореве» имеет немало общего с историческими повестями вроде тех, что присутствуют в «Повести временных лет» и других летописях. Это законченный рассказ об отдельном историческом событии, которое нашло отражение в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях.
3) Многие черты роднят «Слово» с жанром торжественного красноречия. Действительно, авторы проповедей часто размышляют о важных современных событиях, демонстрируя широкий политический и исторический кругозор (например, о крещении Руси в «Слове о Законе и Благодати» Илариона). Как и проповеди, «Слово о полку Игореве» изобилует характерными словесными украшениями: сравнениями, преувеличениями и т. п. В его текст включены повторы слов и групп слов — смысловых конструкций (три сходных обращения — к ветру, реке, солнцу — в плаче Ярославны); эмоциональных фраз («О Русская земля! Уже за холмом ты!»; «А Игорева храброго полка не воскресить!»); сходным образом построенных предложений («волки грозу навывают по яругам, орлы клекотом зверей на кости зовут, лисицы брешут на червленные щиты»); отдельных слов в смежной позиции («Были века Трояна <…> были и войны Олега, Олега Святославича»); сочетания звуков («тропе Трояновой»; «поля Половецкого»).
Тем не менее, в полной мере «Слово» нельзя отнести ни к былине, ни к исторической повести, ни к торжественной проповеди. В жанровом отношении — как и во многом другом — это уникальный памятник литературы Древней Руси.
В данном издании публикуется не только перевод «Слова» на современный русский язык, но и фрагменты из Ипатьевской и Лаврентьевской летописей о походе Игоря, а также стихотворное переложение Н. А. Заболоцкого (1938–1946).
Двинулся окаянный и безбожный и трижды проклятый Кончак с бесчисленными полками половецкими на Русь, надеясь захватить, и пожечь огнем города русские, ибо нашел он некоего мужа басурманина, который стрелял живым огнем. Были у них и луки-самострелы, едва пятьдесят человек могли натянуть у них тетиву. Но всемилостивый Господь Бог противится гордецам и козни их разрушает. Кончак же, придя, стал на Хороле и послал с хитростью к Ярославу Всеволодичу, предлагая ему мир. Ярослав же, не подозревая обмана, направил к половцам мужа своего Ольстина Олексича. А Святослав Всеволодич послал к Ярославу, говоря ему: «Брат мой, не верь им и своего мужа не посылай, я на них войной иду». Святослав Всеволодич и Рюрик Ростиславич со всеми полками своими без промедления двинулись на половцев. Рюрик и Святослав отрядили Владимира Глебовича в передовой полк и Мстислава Романовича с ним, а сами Рюрик и Святослав двинулись следом за ними. Когда они были в пути, встретились им купцы, шедшие навстречу из Половецкой земли, и сказали, что половцы стоят на Хороле. Святослав и Рюрик, услышав об этом, обрадовались и направились туда. А Владимир и Мстислав, узнав об этом, пришли на место, указанное купцами. Но когда пришли туда, где стояли половцы, то не увидели никого, ибо те перешли на другое место на берегу Хорола. Передовой же полк, переправившись через Хорол, поднялся на холм, чтобы оттуда заметить врага. А Кончак стоял в долине. И ехавшие по холмам миновали его, а другие полки половецкие — увидели и напали на них. Кончак же за их спиной бежал на ту сторону дороги, и лишь наложницу его захватили и того басурманина, у которого был живой огонь. И привели его к Святославу со всем устройством, а прочих воинов их кого перебили, а кого взяли в плен, с конями и со множеством всякого оружия.