Древнерусская литература. Литература XVIII века
Шрифт:
Предпринятые в последние годы разыскания решительно опровергают эту гипотезу. Во-первых, выяснилось, что «Слово» не обнаруживает индивидуальной текстуальной близости ни к одному из известных ныне списков «Задонщины»; всей суммой «параллелей» к «Слову» обладал, видимо, архетипный (авторский) текст этого памятника, и, следовательно, «создать» «Слово» в XVIII в. можно было бы, лишь обладая таким уникальным текстом. Во-вторых, было обращено внимание, что «Задонщина» содержит ряд испорченных или неясных чтений, которые могут быть объяснены только как результат неудачного переосмысления тех или иных чтений «Слова».[ 140 ] Наконец, А. Н. Котляренко сделал важное наблюдение: архаические элементы в языке «Задонщины» приходятся как раз на чтения, параллельные чтениям «Слова», и объясняются, таким образом, влиянием этого памятника.[ 141 ] Предположив же обратную зависимость между памятниками (т. е. допустив, что «Слово» зависит от «Задонщины»), мы придем к парадоксальному утверждению, будто бы создатель «Слова» в XVIII в. использовал только те фрагменты «Задонщины», в которых обнаруживаются не свойственные остальному ее тексту архаические элементы. Итак, отражение в «Задонщине» текста «Слова» – это весомый аргумент в пользу его древности.[ 142 ]
140
См.: Лихачев Д. С. Черты подражательности «Задонщины». (К вопросу об отношении «Задонщины» к «Слову о полку Игореве»). – РЛ, 1964, № 3, с. 84–107; Творогов О. В. «Слово о полку Игореве» и «Задонщина». – В кн.: «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. (К вопросу о времени написания «Слова»). М. – Л., 1966, с. 292–343.
141
См.: Котляренко А. Н. Сравнительный анализ некоторых особенностей грамматического строя «Задонщины» и «Слова о полку Игореве». – В кн.: «Слово о полку
142
О взимоотношении «Слова о полку Игореве» и «Задонщины» кроме статей упомянутого выше сборника «„Слово о полку Игореве“ и памятники Куликовского цикла» см. также работы А. А. Зимина (считающего «Задонщину» источником «Слова»): 1) Две редакции «Задонщины». – Труды Моск. гос. историко-архивного ин-та, т. 24, 1966, с. 17–72; 2) «Задонщина». (Опыт реконструкции текста Пространной редакции). – Учен. зап. Научно-исслед. ин-та при Совете министров Чувашской АССР. Чебоксары, 1967, с. 216–239; 3) Спорные вопросы текстологии «Задонщины». – РЛ, 1967, № 1, с. 84–104. Отклик на последнюю работу см.: Дмитриева Р., Дмитриев Л., Творогов О. По поводу статьи А. А. Зимина «Спорные вопросы текстологии „Задонщины“». – Там же, с. 105–121.
О древности «Слова» говорят и другие наблюдения: это и отражение в нем понятных по преимуществу современникам деталей исторической обстановки XII в., и употребление архаичных тюркизмов, и особенности стиля и поэтики «Слова», и характер мировоззрения его автора, и факт отражения текста «Слова» в приписке к «Псковскому апостолу» 1307 г.[ 143 ] и т. д.
В основе сюжета «Слова о полку Игореве» лежит действительное событие русской истории:[ 144 ] в 1185 г., через два года после успешного объединенного похода русских князей против половцев, в новый поход на кочевников отправился князь Новгорода-Северского Игорь Святославич со своим братом Всеволодом, племянником Святославом Ольговичем Рыльским и сыном.[ 145 ] Поход окончился разгромом Игоревой рати – князья попали в плен, дружина и «вои» были частью перебиты, частью пленены; скорбную весть о поражении принесли на Русь чудом спасшиеся воины. Окрыленные победой половцы нанесли ответный удар: их отряды вторглись в беззащитные теперь русские княжества. «Правобережье Днепра Святославу удалось отстоять и не пустить сюда половцев, а все Левобережье (до Сулы, до Сейма и до Переяславля), несмотря на героические действия сыновей Святослава и Владимира Глебовича, было опустошено, разграблено, сожжено», – так резюмирует последствия разгрома Игоревой рати Б. А. Рыбаков.[ 146 ]
143
Адрианова-Перетц В. П. Было ли известно «Слово о полку Игореве» в начале XIV века. – РЛ, 1965, № 2, с. 149–153.
144
Подробнейшее описание исторической обстановки на Руси в канун похода Игоря, самого похода и его последствий см. в кн.: Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971, с. 202–293.
145
Кто именно из сыновей Игоря участвовал в походе, летописи и «Слово» сообщают по-разному. Скорее всего, с князем находился его старший сын Владимир. См.: Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники, с. 229.
146
Там же, с. 267.
Однако уже через месяц Игорю удалось бежать из плена с помощью сочувствовавшего ему (или подкупленного им) половчанина Лавра (Овлура). Таковы события 1185 г.[ 147 ]
Но автор «Слова» превратил этот частный, хотя и весьма значительный эпизод полуторавековых русско-половецких войн[ 148 ] в событие общерусского масштаба: он призывает отомстить за раны Игоря и заступиться «за землю Русскую» не только тех князей, которым это было действительно необходимо сделать, ибо после разгрома Игоря на их княжества обрушился половецкий контрудар, но и других князей-современников, в том числе князя далекой Владимиро-Суздальской земли Всеволода Большое Гнездо или Ярослава Галицкого.[ 149 ] Великий князь киевский Святослав, в действительности не пользовавшийся в Южной Руси особым авторитетом, превращается в «Слове» в почитаемого патрона всех русских князей, словно речь идет о Ярославе Мудром или Владимире Мономахе. Наконец, сам Игорь, о весьма неблаговидных деяниях которого свидетельствует летопись,[ 150 ] превращается в подлинного героя, фигуру трагическую, но не лишенную рыцарственного ореола.
147
Нам кажутся весьма убедительными соображения Б. А. Рыбакова, что побег Игоря из плена состоялся в июне того же 1185 г. (Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники, с. 268–273).
148
О появлении половцев на границах Руси «Повесть временных лет» сообщает под 1068 г. Однако такого разгрома и пленения четырех князей вместе с их войском история русско-половецких войн не знала вплоть до 1185 г.
149
Характерно, что автор «Слова», сетуя по поводу княжеского «непособия» и междоусобиц, в то же время как бы верит, что это «зло» преодолимо, и призывает буквально всех князей, среди которых были и несомненные противники Святослава и Игоря, прийти на помощь своему герою.
150
В Ипатьевской летописи приводится «покаянная речь» Игоря, в которой он вспоминает, как «сотворил многое убийство и кровопролитие», как не щадил христиан, когда «взял на щит» (захватил) «город Глебов», так что живые мертвым завидовали, а мертвые радовались (стб. 643).
Автор «Слова» как бы подымается над действительностью, забывает о неприязни князей, о их феодальном эгоцентризме, очищая их от этой скверны знамением «земли Русской». Не историческая достоверность в мелочах, а нечто большее и значительное: сознание необходимости единения, совместных действий против половцев, призыв к воскрешению старых идеалов «братолюбия» – вот что находится в центре внимания автора. Эта патриотическая идея «Слова» так была оценена К. Марксом: «Суть поэмы – призыв русских князей к единению как раз перед нашествием собственно монгольских полчищ».[ 151 ] В конце XI в. Владимир Мономах призывал прекратить междоусобицы, предупреждая, что из-за них «погибнеть земля Руская, и врази наши половци, пришедше возмуть земьлю Русьскую».[ 152 ] С этими словами Мономаха поразительно совпадают укоры автора «Слова»: князья начали «сами на себе крамолу ковати, а погании с всех стран прихождаху с победами на землю Рускую», или: «А князи сами на себе крамолу коваху, а погании сами, победами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по беле от двора». Мысль о пагубности феодальных раздоров, особенно если они сопровождаются приглашением половецких союзников, остается в конце XII в. столь же актуальной, что и столетием раньше.
151
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 29, с. 16.
152
Повесть временных лет. Ч. 1. М. – Л., 1950, с. 174.
Мы не знаем, кто был автором «Слова». Высказывалось немало догадок: спорили о том, был ли он участником похода Игоря или знал о нем от других, был ли он киевлянином, жителем Новгорода-Северского или галичанином и т. д. Надежных данных для обоснования той или иной гипотезы пока нет, но совершенно ясно, что перед нами человек, сочетавший в себе мастерство и эрудицию книжного человека, талант поэта и кругозор политического деятеля.[ 153 ]
Идея «Слова», значение его призывов и намеков, бесспорно тесно связанных с политической обстановкой современности, делает чрезвычайно важным вопрос о том, когда именно оно было написано. Речь идет не о легкомысленном перенесении даты создания памятника на XVI или XVIII в., а о попытке уточнить год написания «Слова» в пределах ближайших десятилетий после похода Игоря. Мнение исследователей, считавших, что дата создания «Слова» лежит между 1185 и 1187 гг., ибо в 1187 г. умер Ярослав Осмомысл, к которому автор «Слова» обращается как к живому, едва ли бесспорно. Если призывы к князьям носили риторический характер, то обращение к Ярославу вполне могло прозвучать и после его смерти: во время похода он был жив, и обращение к нему не являлось анахронизмом. Недавно Н. С. Демкова обратила внимание на следующий факт: «Слово» завершается здравицей «Буй Туру Всеволоду». Произнести славу уже умершему князю – анахронизм, и, следовательно, «Слово» не могло быть создано после смерти Всеволода (он умер в 1196 г.[ 154 ]).
153
Б. А. Рыбаков в книге «Русские летописцы и автор „Слова о полку Игореве“» (М., 1972) выдвинул гипотезу, согласно которой автором «Слова» мог быть киевский летописец Петр Бориславич. См. также: Франчук В. Ю. Мог ли Петр Бориславич создать «Слово о полку Игореве»? (Наблюдения над языком «Слова» и Ипатьевской летописи). – ТОДРЛ, т. 31. Л., 1976, с. 77–92.
154
См.: Демкова Н. С. К вопросу о времени написания «Слова о полку Игореве». – Вестник ЛГУ, 1973, № 14. История. Язык. Литература, вып. 3, с. 72–77.
Сложен
Наиболее аргументированными являются гипотеза И. П. Еремина, рассматривавшего «Слово» как памятник торжественного красноречия,[ 155 ] и точка зрения А. Н. Робинсона и Д. С. Лихачева, которые сопоставляют «Слово» с жанром так называемых chansons de geste (буквально «песни о подвигах»).[ 156 ] На сходство «Слова», например, с «Песнью о Роланде» уже обращали внимание исследователи.
155
Еремин И. П. «Слово о полку Игореве» как памятник политического красноречия Киевской Руси. – В кн.: «Слово о полку Игореве». Сб. исследований и статей. М. – Л., 1950, с. 93–129.
156
Робинсон А. Н. 1) Литература Киевской Руси среди европейских средневековых литератур. (Типология, оригинальность, метод). – В кн.: Славянские литературы. VI Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М., 1968, с. 49–116; 2) «Слово о полку Игореве» и героический эпос средневековья. – Вестник АН СССР, 1976, № 4, с. 104–112; 3) Закономерности развития средневекового героического эпоса и символика «Слова о полку Игореве». – В кн.: Славянские литературы. VIII Международный съезд славистов. М., 1978, с. 150–165; Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве» и процесс жанрообразования XI–XIII вв. – ТОДРЛ, т. 27. Л., 1972, с. 69–75.
Характеризуя произведения этого жанра, Д. С. Лихачев пишет, что такой «эпос полон призывов к защите страны… Характерно его „направление“: призыв идет как бы от народа (отсюда фольклорное начало), но обращен он к феодалам – золотое слово Святослава, и отсюда книжное начало. В эпосе соединяется коллективность и книжное начало (элементы ораторской прозы), элементы личностного и публицистического начала».[ 157 ] На первый взгляд, сближение «Слова» с chansons de geste слишком общо, однако все попытки иначе определить жанр «Слова» неизбежно приводили к еще большим натяжкам и искажениям стилистической, образной и композиционной структуры памятника.
157
Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве» и процесс жанрообразования XI–XIII вв., с. 72.
Итак, фабула «Слова» навеяна событиями 1185 г., а сюжет определен стремлением автора преподать поучительный урок князьям-современникам на примере трагической судьбы Игоря. Какова же художественная структура произведения?
Композиционно «Слово» делится на три части: вступление, основную (повествовательную) часть и заключение. Обычно считается, что во вступлении автор противопоставляет свою художественную систему традиционной, воплощенной, например, в песнях Бояна.[ 158 ] Но едва ли на Руси XII в., в эпоху благоговейного отношения к литературному этикету и жанровым канонам, автор, решивший нарушить традицию, стал бы открыто заявлять о своем новаторстве. Вероятней другое: вступление, как справедливо отметил И. П. Еремин, имеет чисто риторический характер и, «предпосылая его своему произведению, автор „Слова“ поступил как опытный мастер, писатель большой литературной культуры. Вступление у него преследует вполне определенную цель: подчеркнуть „торжественную“ направленность своего произведения, настроить читателя на „высокий“, необыденный строй мысли, соответствующий серьезности содержания „Слова“».[ 159 ] И. П. Еремин подчеркивает далее, что в некоторых жанрах древнерусской литературы – ораторских «словах», житиях – вступление являлось необходимым, этикетным элементом композиции произведения. Что же касается «полемики» автора «Слова» с Бояном, то, быть может, речь здесь идет отнюдь не о форме повествования и не о жанре, а о теме. Автор «Слова» не хочет, подобно Бояну, воспевать славные деяния прошлого,[ 160 ] а намерен повествовать «по былинам сего времени». В этом, и только в этом, быть может, видит свое отличие от Бояна автор «Слова» и оправдывает свое отступление от традиции перед читателем; но намерен он, как и Боян, вещать «старыми словесы трудных повестий». Основная «повествовательная» часть «Слова» не просто рассказ о событиях – некая аналогия летописному повествованию: «…не столько факты интересуют оратора, – писал И. П. Еремин, – сколько показ своего отношения к ним, не столько внешняя последовательность событий, сколько их внутренний смысл».[ 161 ] Соотносимые с действительными событиями эпизоды перемежаются с литературно-вымышленными сценами (таковы, например, вещий сон Святослава и его «золотое слово» князьям; изображение скорби европейских народов, узнавших о поражении Игоря, плач Ярославны, беседа Гзы и Кончака и т. д.),[ 162 ] а еще чаще с отступлениями: историческими экскурсами или авторскими сентенциями. Но каждое такое отступление свидетельствует не только о широком историческом кругозоре автора, а также о его умении найти аналогии в порой отдаленных событиях, непринужденно изменять течение повествования, обнаруживая при этом обширную эрудицию и стилистическое мастерство.
158
Смолицкий В. Г. Вступление в «Слово о полку Игореве». – ТОДРЛ, т. 12. М. – Л., 1956, с. 5–19.
159
Еремин И. П. «Слово о полку Игореве» как памятник политического красноречия Киевской Руси, с. 101.
160
На это намекает автор «Слова», перечисляя князей, которым пел «славы» Боян: «старому Ярославу», храброму «Мстиславу», «красному Романови Святъславличю», «помняшеть бо, рече, първых времен усобице».
161
Еремин И. П. «Слово о полку Игореве» как памятник политического красноречия Киевской Руси, с. 103.
162
Дело не в том, что, узнав о поражении Игоря, Святослав не мог обратиться к князьям с призывом организовать отпор половцам (см. об этом кн.: Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве», с. 407), Ярославна не оплакивала мужа, а Гза и Кончак не могли беседовать о судьбе княжича Владимира, а в том, что все эти сцены и диалоги явно вымышлены автором «Слова».
Заключение «Слова» – образец «славы», типичной, возможно, для эпического жанра, о существовании которого на Руси мы узнаем из косвенных свидетельств других источников.[ 163 ]
Поэтика «Слова» настолько своеобразна, язык и стиль его так самобытны, что на первый взгляд может показаться, будто «Слово» находится совершенно вне сферы литературных традиций русского средневековья.
В действительности это не так. В изображении русских князей, и особенно главных героев «Слова» – Игоря и Всеволода, мы обнаружим черты знакомых нам по летописанию эпического стиля и стиля монументального историзма. Как бы ни заслуживал осуждения безрассудный поход Игоря, сам герой остается для автора воплощением княжеских доблестей. Игорь мужествен, исполнен «ратного духа», жажда «испить шеломом Дону Великого», чувство воинской чести заслоняют зловещее предзнаменование – затмение солнца. Столь же рыцарствен и брат Игоря – Всеволод, и его воины-куряне: они «под трубами повити, под шеломы взлелеяны, с конца копья вскормлены» и в битвах ищут «себе чести, а князю славы».[ 164 ]
163
См.: Лихачев Д. С. Слово о походе Игоря Святославича. – В кн.: Слово о полку Игореве. Л., 1967 (Б-ка поэта. Большая серия), с. 33. См. также: Адрианова-Перетц В. П. Очерки поэтического стиля древней Руси. М. – Л., 1947, с. 135–180.
164
См.: Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве» и эстетические представления его времени. – В кн.: Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. Л., 1978, с. 40–74.
Но в отличие от летописи в «Слове», как памятнике поэтическом, сосуществуют как бы два плана. «Реалистическое» (а по существу – этикетное) изображение персонажей и событий постоянно соотносится с описанием полумистического мира враждебных «русичам» сил: это и зловещее предзнаменование – затмение солнца, и враждебные Игореву войску силы природы (птицы, звери, сама ночь, которая «грозою птичь убуди»), и, наконец, фантастический Див, Дева-Обида, персонифицированные беды – Карна и Жля. Д. С. Лихачев заметил как-то, что «художественная система „Слова“ вся построена на контрастах».[ 165 ] Одним из таких контрастов является противопоставление образов-метафор: солнца, света и тьмы (ночи, темного цвета). Это противопоставление традиционно для древнерусской литературы и для фольклора.[ 166 ] В «Слове» оно неоднократно реализуется в самых различных образах: Игорь – это «свет светлый», а Кончак – «черный ворон», накануне битвы «черные тучи с моря идут, хотят прикрыть 4 солнца». В вещем сне Святославу видится, что этой ночью с вечера его покрывали «черной паполомой», ему наливали синее вино, всю ночь граяли «бусови врани». В той же метафорической системе построен ответ бояр Святославу: «Темно бо бе в 3 день, два солнца померкоста, оба багряная стлъпа погасоста… молодая месяца Олег и Святъслав тъмою ся поволокоста. На реце на Каяле тьма свет покрыла». Зато когда Игорь возвращается на Русь, вновь «солнце светится на небесе».
165
Лихачев Д. С. Слово о походе Игоря Святославича, с. 20.
166
Адрианова-Перетц В. П. Очерки поэтического стиля древней Руси, с. 20–41.