Древние чары и Синдбад
Шрифт:
– Должно быть, твоя матушка нашла для себя отраду во внучках, уважаемый гость? – Маймуна задала вопрос скорее для приличия, но, увидев в глазах гостя настоящую боль, пожалела о своем показном любопытстве.
– Увы, уважаемая. Моя матушка погибла. Как погибли и мои братья. Враги отца решили, что весть о смерти семьи сможет выманить Ас-Синда, призвать его к родному порогу. Но тут они просчитались – ибо в огне пожара удалось уцелеть лишь мне, а достойный Аль Ас-Синд все так же бороздит океаны, не возвращаясь на туманные берега Альбиона. Если еще жив, конечно.
Маймуна почувствовала, какой болью дались юному гостю, с виду такому невозмутимому,
Но еще более жалела Маймуна о том, что слова эти могла услышать Амаль – ибо знала, что к сердцу девушки нет более короткого пути, чем жалость. А то, что дочь тайком прислушивается к беседе во дворе, джинния не сомневалась ни на миг.
– Должно быть, почтенная хозяйка, мне следует рассказать о себе – дабы более не мог я заставить тебя жалеть о неловких словах. И потом, должен же мой уважаемый наниматель знать, с кем имеет дело.
– Я знаю, с кем имею дело, мальчик. Твои руки зачастую говорят куда яснее слов.
– Однако, уважаемый, я все-таки поведаю о том, как оказался в здешних местах. Не хочу, чтобы твоя прекрасная жена считала меня просто неловким варваром, как не хочу, чтобы она подозревала меня в дурных наклонностях или неумных поступках.
Синдбад задумался. Глаза отражали, как далеко он сейчас от теплых лепешек и уюта дома джиннии и ифрита. Он был там, на родных берегах, и голос его выдавал, насколько горько и больно ему это возвращение.
И, наконец, заговорил.
Свиток седьмой
Все замерло без движения, только пролетал ветер и изредка падали последние, замешкавшиеся капли дождя да стекала вода с разрушенной стены. Я долго прислушивался, но других звуков уловить не мог. Мне мерещились враги там, где их не было.
Несколько часов назад это место посетила смерть. Эта куча обугленных развалин была моим домом, и еще прошлой ночью, уставившись в темный потолок своей комнаты, я, как всегда, мечтал здесь о заморских странах. А теперь моя мать лежит в неглубокой могиле, вырытой моими собственными руками, родной дом превратился в руины и дождевая вода собирается лужами в выбоинах древнего каменного пола… пола, выложенного моими предками в незапамятные времена.
Рассвет уже послал небу первую весть о себе. Я покрепче сжал в кулаке нож, выждал еще немного в тени и сказал себе: «Я достану это золото или убью каждого, кто встанет между ним и мной».
Тлеющие угли уже не просвечивали между обрушившимися балками крыши – дождь погасил их, оставив лишь смрад намокшего обгорелого дерева и запах смерти. Я стрелой метнулся из своего укрытия к колодцу, опустил руку внутрь и стал отсчитывать холодные камни.
Два… три… четыре… пять!
Острием великолепного дамасского кинжала я расковырял известку. Несмотря на пронизывающую ночную сырость, пот крупными каплями выступил у меня на лбу. Люди Магеррада могли вернуться в любую минуту.
Наконец камень подался. Я расшатал его пальцами и поднял наверх. Вложил кинжал в ножны и запустил руку в углубление от камня, нащупывая шкатулку, которую спрятал там мой отец. Вот она! Мягко, осторожно я вытащил ее из ниши – маленькую
И тут за спиной у меня раздались приглушенные шаги!
Обернувшись, я увидел смутно вырисовывающуюся почти рядом со мной темную фигуру. Таким высоким мог быть только Файталер, наемник, ближайший помощник Магеррада, ветеран грабительских войн.
– Ага-а! – Файталер был доволен. – Я так и знал! Старый волк спрятал сокровище, а волчонок вернулся за ним.
– Это ничего не стоит, – солгал я, – просто пустяки, которые оставил мне отец…
– Вот и отдай мне эти пустяки, – Файталер протянул руку, – и можешь идти своей дорогой. Пускай Магеррад сам охотится за детьми.
Ночь была холодная. Ветер студил мое тело под мокрой от дождя одеждой. Где-то поблизости крупная капля упала в лужу, раздался едва различимый звук – «кап»! Среди тех, кто останавливался в доме моего отца за многие годы, был один тощий, жилистый, свирепый с виду моряк с кожей, покрытой оспинами и ножевыми шрамами. Однажды, впившись мне в плечо твердыми и острыми, как когти, пальцами, он криво улыбнулся на одну сторону и дал мне совет:
– Доверяйся своей смекалке, парнишка, и своей крепкой правой руке.
И, глядя на меня искоса, осушил стакан.
– А если у тебя еще и левая крепкая и есть немного золота – это тоже не повредит!
Моя левая… Моя левая рука еще лежала на камне, вынутом из углубления. Может, я пока и парнишка, но уже сейчас высок и силен, как взрослый мужчина, и, как аравиец, черен от солнца, потому что совсем недавно вернулся с рыболовных банок за Исландией, куда ходил с людьми с острова Брега.
– А ты точно отпустишь меня, если отдам тебе шкатулку? – спросил я и покрепче сжал камень.
– До тебя мне дела нет. Давай ее сюда.
Он потянулся к шкатулке, и тут я ударил его камнем.
Слишком поздно Файталер вскинул руку, чтобы защититься от удара. Он, правда, сумел сохранить в целости череп, но свалился как подкошенный. Я перескочил через неподвижное тело и побежал – во второй раз за последние несколько часов искал я спасения на вересковых пустошах.
Какой мальчишка не изучил вдоль и поперек землю своего детства?! Каждую пещерку, каждый дольмен, каждую рытвину в земле, и каждую дырку в изгородях, и весь безлюдный, зажатый скалами берег на целые мили в обе стороны. Здесь я играл и вел воображаемые войны, и здесь я смогу удирать, прятаться, ускользать. Только сегодня перед вечером я бежал, спасаясь от людей Магеррада, и вот теперь снова приходится спасаться – теперь уж от его подручных.
Позади меня Файталер, шатаясь, поднимался на ноги. Он встал и, еще оглушенный после удара, натолкнулся на стену. Я слышал, как он ругается. Должно быть, наемник заметил меня, потому что громко заорал и бросился вдогонку.
Нырнув в низинку, заросшую кустарником, я прополз по узкому проходу вроде туннеля, известному лишь окрестным волкам да мальчишкам, а когда штормовые облака рассыпались, словно овцы, чтобы попастись на лугах небесных, опять вышел к бухточке.
Там стоял корабль. Команда возилась на берегу, наполняя бочки водой. Увидев, что я приближаюсь, двое моряков выхватили мечи, а третий наложил на лук стрелу; так они стояли и смотрели мне за спину, не следует ли за мной еще кто-нибудь. Судно у них было неуклюжее, плохо выкрашенное, с наклонной мачтой и одним рядом весел – ничего похожего на стройные черные корабли моего отца-негоцианта и корсара.