Древний человек и океан

Хейердал Тур

А вот слова Энглерта: «Ныне нет возможности полностью восстановить грамматику и лексику исконного языка… островитян приобщали к христианству на таитянском языке, принадлежащем к той же языковой группе, что полинезийский… по этой и по другим причинам чистый древний рапануйский язык уже отчасти утрачен» (Englert, 1948[106]).

Независимо от различий в оценке глоттохронологического метода вообще подсчеты на основе нынешней пасхальской лексики, предпринимавшиеся Эмори и другими, не могут дать существенной информации (Bergsland and Vogt, 1962[31]).

Говорящие на таитянском диалекте группы, прививавшие свою речь немногочисленному смиренному населению Пасхи, прошли христианскую школу и не принесли с собой лексику полинезийской мифологии. Поэтому пасхальским богам и богиням не пришлось потесниться, уступая место божествам Таити и других островов Полинезии. Очень важно отметить, что верховные полинезийские божества Ту, Тане, Тангароа, Тики и Мауи не играли никакой роли в религии пасхальцев. Хиро, Ронго, Тангароа

и Тики были известны по преданиям, но их не почитали и им не поклонялись. Метро справедливо отмечал: «Наиболее приметной чертой пасхальской религии является то, что важнейшим богам и героям других полинезийских религий придается весьма малое значение». И он предположил: «О значении, придаваемом в полинезийской мифологии богам, имена которых неизвестны в остальной Полинезии, говорит тот факт, что прибывшие на остров переселенцы заменили некоторых главных полинезийских богов богами низшего ранга, снабдив их соответствующими атрибутами и достоинством» (Metraux, 1940[222]).

Однако в Полинезии нет богов низшего ранга с теми именами, которые почитались на Пасхе. Верховным божеством пасхальцев был Макемаке; кроме него молились и приносили жертвы только Хауа (Geiseler, 1883; Ferdon, 1961[120, 112]). В других частях Полинезии не знали даже имен Макемаке и Хауа. Предположение, что это неполинезийские боги и что восприняты они пасхальцами от носителей другой культуры на том же острове, выглядит более правдоподобным, чем гипотеза о полинезийских переселенцах, которые, прибыв на необитаемый остров, отказались от всех главных общеполинезийских богов и стали приносить жертвы чуждым им предкам, новоизобретенным божествам. Слишком уж это непохоже на полинезийцев! Макемаке был не просто обожествленным героем, он являлся верховным богом пасхальцев, творцом земли и океана, солнца, луны, звезд, человека и всего живого. Он вознаграждал добродетель и пожирал души дурных людей после их смерти; о своем гневе он давал знать громовыми раскатами. Фердон показал, что символы Макемаке были тесно связаны с устройствами для наблюдения за солнцем и с другими следами солнцепоклонничества на вершине самого высокого пасхальского вулкана (Ferdon, 1961[112]). Селение Оронго с его каменными строениями было центром культуры Макемаке и религиозной деятельности, общей для всего острова; при этом все постройки и приуроченные к ним ритуалы были такими же неполинезийскими, как сам Макемаке. Специальная обсерватория для наблюдения за солнцем во время солнцестояний и равноденствий не знает параллелей не только в Полинезии, но и в соседних островных регионах. Зато такие сооружения обычны в Перу, на ближайшем к Пасхе материке, где они также были связаны с посвященными солнцу ритуалами и кострами (Roggeveen, 1722; Behrens, 1722; Ferdon, 1961[263, 26, 112]).

Мы установили, что общепасхальское культовое селение Оронго и по архитектуре неполинезийское. Нигде больше в Полинезии не видим соединения вместе нескольких домов в одно целое. Но это свойственно древнеперуанской архитектуре как в горах, так и в приморье. Столь же уникален для Полинезии способ строительства каждого из оронгских домов в отдельности: каменные стены, ложный свод, срубовая кладка плит в углах. Зато такие приемы кладки характерны для строительного искусства Перу и прилегающих областей на западе Южной Америки (Smith, 1940; Debenedetti and Casanova, 1933–1935[289, 92]).

Археология свидетельствует, что связанный с солнцем культ Макемаке позднее был дополнен или ассимилирован культом птицечеловека, в котором ведущую роль играло неполинезийское божество Хауа. Начиная со среднего периода пасхальской истории все скалы вокруг Оронго были покрыты изображениями человеческой фигуры с птичьей головой. Новые ритуалы включали ежегодные заплывы на заостренных, как бивень, поплавках из камыша тотора до островка у побережья за первым в году яйцом крачки. Победитель получал звание священного птицечеловека и целый год пользовался почти неограниченными социальными привилегиями. Метро пишет:

«Глядя на руины Оронго и многочисленные изображения птицечеловека на скалах, невозможно оспаривать значение птичьего культа. Предания, свидетельства первых миссионеров и путевые записки мореплавателей подтверждают первостепенную роль ритуалов этого культа и социальных отношений, основанных на ежегодном состязании… Весь комплекс культа птицечеловека… не знает параллелей в остальной Полинезии… нигде больше не было открытых состязаний, венчающихся избранием священного человека» (Metraux, 1940[222]).

Фердон не видит причин исключать ближайший к острову континент в поисках параллелей: «…хотя художественные изображения пасхальского птицечеловека сейчас представляются уникальными, свидетельства культа птицечеловека в Тиауанако (Боливия), а также в культуре чиму на северном побережье Перу позволяют предположить американское происхождение пасхальского культа» (Ferdon, 1961[112]).

Применявшиеся в состязаниях заостренные камышовые поплавки еще одна неполинезийская черта. Суда из связок делали в прошлом в Новой Зеландии, но там материалом служил быстро намокающий новозеландский лён Phormium tenax. Остроносые поплавки такого же размера и формы, как на Пасхе, связанные из того же самого камыша, были широко распространены в древнем Перу. На озере Титикака,

но особенно у Тихоокеанского побережья камышовые суда достигали огромных размеров, и, как показано в главе 3, примечательно, что в искусстве древнего чиму часто встречаются изображения птицечеловеков с длинным изогнутым клювом, как на Пасхе, плывущих на камышовых ладьях. В главе 9 мы отмечали, что ведущий авторитет по флоре острова Пасхи профессор Скоттсберг определил, что аборигенный пасхальский камыш относится к неполинезийскому виду Scirpus riparius; это пресноводное американское растение с орошаемых участков приморья Перу могло попасть на пасхальские озера только при помощи человека. И Фердон заявляет, что присутствие на Пасхе не только судна южноамериканского типа, но и самого растения, из которого его делали, «служит веским доказательством контакта с Америкой и позволяет предположить, каким образом производные от элементов американской культуры могли достичь острова Пасхи» (там же).

Большие и малые камышовые лодки занимают видное место в росписях на плитах домов Оронго. Мы видим тут также важное в пасхальских ритуалах и символическом искусстве стилизованное изображение двухлопастного весла. Во всей Океании не было двухлопастных весел, даже для ритуальных танцев, как на Пасхе, зато они были широко распространены в Америке. Вплоть до прошлого столетия такими веслами пользовались гребцы на камышовых лодках у берегов Калифорнии; в приморье Перу и Чили они были в обиходе до прихода испанцев, и археологи находят их при раскопках в этой области. Резные и раскрашенные весла, захороненные вместе с доинкскими моделями плотов рыбаками докерамической культуры на берегу Тихого океана ниже Тиауанако тоже двухлопастные, как и ритуальные весла острова Пасхи. Доставив в прошлом веке в Вашингтон превосходные пасхальские экземпляры, Томсон отметил, что в старину на острове ими пользовались «так же, как это делают индейцы Америки» (Thomson, 1889[307]). Однако еще важнее, что широкие двухлопастные весла, называемые на Пасхе ао, служили эмблемами ранга во время торжественных собраний. Для сугубо стилизованных ао характерны своеобразные черты, длинное тонкое веретено оканчивалось декорированной верхней и гладкой нижней лопастями; верхней лопасти либо резьбой, либо росписью придавали сходство со стилизованной человеческой маской; маска непременно венчалась высоким перьевым головным убором; по бокам до самого веретена как бы свисали удлиненные мочки ушей, придавая верхней лопасти угловатую форму.

То, что пасхальцы на суше использовали неполинезийское, типично американское весло как эмблему ранга, само по себе примечательно, а недавно я обнаружил, что двухлопастное весло, обладающее всеми особенностями ао, выполняло такую же роль у представителей древнейших доинкских культур на побережье Южной Америки. Во времена инков и позже ао в Перу не знали, но в периоды раннего и позднего чиму ими пользовались в приморье. Некий иерарх, держащий в каждой руке по резному ритуальному веслу, увековечен на красной керамике мочика и черной керамике позднего чиму, причем в каждом случае весло в правой руке наделено всеми особенностями, перечисленными выше для пасхальского ао (Heyerdahl, 1976[154]). Такое совпадение никак нельзя назвать случайным; присутствие самого настоящего ао в религиозном искусстве материка с наветренной стороны острова Пасхи — пальцевый отпечаток, который можно истолковать лишь как перуанское влияние на важный предмет ритуального искусства Пасхи. Принято относить начало периода позднего чиму примерно к 1200 г., что совпадает с первым веком среднего периода Пасхи, а мочика (раннее чиму) приходится на первую половину I тысячелетия, как и ранний пасхальский период. И если ао отображено в перуанской керамике в эти два периода, но не было известно во времена инков, стало быть, трансокеанская интродукция на Пасху произошла в раннем или среднем, однако никак не в позднем периоде.

На масках, изображенных в культовых постройках Оронго наряду с камышовыми ладьями, веслами ао и птицечеловеками, видим еще один существенный южноамериканский элемент — мотив «плачущий глаз» (Geiseler, 1883; Thomson, 1889; Lavachery, 1939; Ferdon, 1961[120, 307, 198, 112]). Этот стилизованный символ, столь важный в древнепасхальском искусстве, не известен больше нигде в Полинезии. Но опять же, как указывает Фердон, он является симптоматической чертой древних культур Перу и прилегающих областей Америки; примером может служить изображение бога Солнца и птицечеловеков на Вратах Солнца в Тиауанако. Минз подчеркивает исключительное значение мотива «плачущий глаз» в тиауанакском искусстве, где он связан с доинкским верховным божеством Виракочей — белым бородатым предводителем «длинноухих», который, покинув Тиауанако, ушел в Тихий океан. Минз согласен с толкованием Джойса, видящего в слезах капли благой для жизни на земле воды из глаз небесного божества (Ferdon, 1961; Means, 1931; Joyce, 1913; Heyerdahl, 1976[112, 213, 181, 154]). А еще Минз указывает, что голова плачущего божества в Тиауанако увенчана головным убором из перьев, олицетворяющим солнечные лучи, — своеобразная деталь, присущая всем пасхальским маскам с мотивом «плачущий глаз».