Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы
Шрифт:
Самый важный исторический факт в этой плутовской истории рассказывает нам об упадке былого могущества Египта, об ослаблении его влияния в областях, которые некогда контролировались чванливыми египетскими войсками. Развал отразился в том пренебрежении, с которым к некогда могущественной державе относились за границей. Династия, которую мы, вслед за Манефоном, называем XXI, была фактически составлена из двух царствующих домов: один, основанный первосвященником Амона Херихором, удерживал южную область, а наследники Смендеса правили Дельтой.
Столицей северного царства был город Танис. Фараоны XIX династии перенесли свой политический центр в Дельту, но в смерти всегда возвращались в Фивы, чтобы быть похороненными на священном кладбище на западном берегу Нила. XXI династия
Официальный перенос столицы на север во многом лишил Фивы их былой славы. Задолго до того времени город Амона стал практически двойным городом. На восточном берегу реки возвышались великие храмы Карнака и Луксора, гавань и портовые строения, а также жилой район, населенный главным образом государственными и храмовыми чиновниками. На другом берегу Нила, в тени западных уступов, лежал великий город, принадлежавший мертвым. Поколениями гробницы царей и вельмож, как в ульях, пронизали холмы. Шеренга великих погребальных храмов стояла вдоль края узкой полосы обрабатываемой земли, и фараоны Нового царства строили там свои дворцы. Мертвые были не единственными обитателями западных Фив, они требовали армии рабочих, жрецов, солдат и художников, чтобы содержать «дома вечности».
Царский некрополь на западном берегу Нила никогда не был в полной безопасности, но с упадком власти трона после XIX династии страшные ограбления умножились и часто сходили безнаказанными. Мы имеем документ, один из наиболее любопытных из открытых нами папирусов, в котором приводятся подробности ряда ограблений в правление Рамзеса IX, около 1120 г. до н. э. Перед нами угнетающая картина массовой коррупции. Обвиняемые – скромные рабочие, нищета которых может извинить их преступления, но даже самая поверхностная попытка читать между строк указывает с болезненной ясностью, что в дело были замешаны более важные преступники. Единственная светлая, сияющая фигура принадлежит обвинителю Пасеру, говоря современным языком, мэру восточных Фив, города живых. Коллегу Пасера в западных Фивах звали Павераа. Он был не только мэром западного города, но и шефом полиции некрополя и нес ответственность за охрану гробниц, царских и всех прочих. Это был человек, которого Пасер обвинял, как минимум, в халатности.
Если подойти к делу цинично, мы можем поразмышлять о мотивах Пасера. Как и его коллега с другого берега реки, он был политик, а когда выступает политик, опытные в делах света люди склонны глядеть на изнанку благородных речей. Но было бы добрее считать Пасера единственным светлым огоньком в мрачном мире. Без сомнения, в нем слышится праведник. Получив информацию, что грабители могил в городе мертвых под управлением Павераа процветают, он быстро сформулировал обвинения для визиря. Его информатор был точен; Пасер отметил по именам десятерых царей, четырех цариц и многих вельмож, у которых «дома вечности» были недавно ограблены.
Визирь назначил следственную комиссию и – какой в этом неприятно современный оттенок – назначил главой ее мэра западных Фив. Учитывая должность Павераа, это было совершенно логичное решение, но Соломон на месте визиря мог бы усомниться, что Павераа в таком деле окажется совершенно беспристрастным. Комиссия протопала через жгучие пески – дело было в августе, когда большинство людей просто впадают в коллапс между десятью и четырьмя, – и проверила все названные гробницы. Она сообщила результаты. Из отмеченных Пасером гробниц только одна царская и две принадлежавшие царицам были ограблены, в отношении гробниц вельмож мэр восточных Фив продемонстрировал поразительную, стопроцентную точность.
На первый взгляд доклад, по-видимому, подтверждает обвинения. Грабеж, несомненно, прогрессирует быстрыми темпами, точная доля оскверненных гробниц к делу, в сущности, не относится. Но мэр западных Фив истолковал результаты комиссии иначе. На следующую ночь он позволил – мягко выражаясь – своим людям, рабочим из западных Фив, устроить демонстрацию в честь своей мести. Толпа проложила себе путь к дому обвинителя, Пасера, и окружила дом, выкрикивая оскорбления. Пасер разозлился. Он унизился до того, чтобы спуститься к дверям и обмениваться оскорблениями с толпой. В потоке брани разъяренный Пасер крикнул, что не собирается сдаваться; что он слышал и о других гробницах, которые были разграблены.
Его соперник из-за реки немедленно сообщил визирю о последних событиях, приняв тон оскорбленной невинности. Новая следственная комиссия собралась на следующий день в храме Амона; Пасер заседал вместе с некоторыми высокопоставленными вельможами и самим визирем. Этот господин – самый высокопоставленный чиновник в стране – действовал так, чтобы сделать бессильной комиссию, которую сам же и назначил. Он открыл заседание заявлением, в котором подразумевалось, что он сам уже проверил подозрительные гробницы и не нашел ничего худого. Это лишило Пасера всех козырей. Вообразите, как он ерзал на скамье и становился бледнее и бледнее, по мере того как подозреваемые, которых он притащил, понимая намек визиря, все отрицали.
Это был конец Пасера. Являлся он реформатором или нет, но он попытался плыть против течения. Он утонул. Мы никогда не слышим о нем снова, тогда как его противник, Павераа, оставался на своих должностях и 17 лет спустя. Под его управлением ограбления могил продолжились и расширились. Время от времени судили и казнили, уступая условностям, какого-нибудь мелкого столяра или скромного медника, но из самого папируса так очевидно, кто были подлинные виновники, что остается удивляться, как любой человек, читавший его, мог не видеть истины. Ответ, вероятно, в том, что высшим чиновником, занимавшимся этим делом, был визирь, а он вызывает у меня большие сомнения.
Из запротоколированных признаний грабителей ясно, что подкуп чиновников входил в нормальные деловые издержки ремесла. Ситуация развивалась от плохого к худшему; к периоду XXI династии фиванские цари-жрецы были готовы к крайним мерам. Сокровища большинства гробниц были разграблены дочиста, но царские мумии оставались еще нетронутыми. Вопрос был в том, сколько это продлится. Если оставить их в гробницах, о которых знали практически все, какой-нибудь разочарованный вор может уничтожить священные останки (как и было сделано одной шайкой грабителей, записи о суде над которой до нас дошли). Потомки Херихора, стоявшие у власти в Фивах, придумали план. Царская комиссия собралась на совет по поводу проблемы мертвецов. Решение, которое они приняли, было последней отчаянной мерой. Одно за другим, ограбленные тела древних фараонов собрали вместе, и однажды ночью – безлунной ночью, без сомнения, – можно было разглядеть длинный кортеж, извивавшийся, крадучись, сквозь черные каньоны западных Фив. В маленькой, незначительной камере, высеченной в скалах вблизи храма Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри, тела величайших фараонов Египта нашли под покровом тайны последний покой. Мало осталось у них царских украшений, и торопившиеся жрецы не имели времени для церемоний. Гробы просто всунули внутрь, ставя один на другой, пока маленькая гробница не была заполнена. Затем усталые чиновники ретировались, вход был замаскирован – и молчание воцарилось вокруг на 3 тысячи лет.