Древний Марс (сборник)
Шрифт:
– Ты это видел? – спросил граф Джек, схватив меня за плечи. От шока его лицо побелело, но в пальцах чувствовалась сверхъестественная сила. – Видел, да? Как ужасно, чудовищно! И в то же время, как изумительно. Это непостижимо, Фейсал, непостижимо!.. – По его измазанному пеплом лицу текли слезы.
Мы спасались бегством по Лабиринту Ночи, летя по узким, извивающимся каньонам, не сомневаясь, что нас преследуют. Локатор капитана поймал сигналы, подтверждавшие, что слух нас не обманывал. Жуткие крики, эхом отдававшиеся в каменных редутах, доносились издалека, но не отставали. В основном отсеке дирижабля не было иллюминаторов. Капитан корабля не говорил по-английски, но постарался доходчиво объяснить, что нам следует держаться от членов его команды подальше, повсюду на воздушном корабле: дежурили ли те в инженерном отсеке, навигационном, на мостике или в оружейном отсеке. Нам ничего больше не оставалось, как усесться на решетчатый пол тускло освещенного грузового трюма и пересказывать снова старые истории из жизни музыкантов, останавливаясь каждый
Вдруг всё стихло. Нервы всех людей и твавов на корабле натянулись до предела. Тишина была необъятной. Я вспомнил несколько слов, которые ненароком услышал из речи капитана по корабельному радио. Мой тюркский был сугубо деловым, его вполне хватало, чтобы общаться с Феридом Беем. Капитан объявил штурм лагеря Удеман частью внезапной атаки Тарсианских королев. Массированные удары обрушились по всему пятисотмильному фронту от Арсаи до Урании. Они использовали весь свой арсенал: боевые треноги, ударные части, и даже напали на звездный флот, запуская одну за другой эскадрильи ракет, чтобы отвлечь звездный флот, обладавший огромной боевой мощью, от операций на поверхности. Из-под земли вылезали невиданные доселе чудовища. Они разрывали сооруженные окопы, крошили в песок укрепления и обращали в бегство целые батальоны. Я пытался представить себе разверзшуюся красную землю и как нечто из кошмаров о загробной жизни рвётся из-под нее и никак не мог отделаться от мысли – а вдруг нечто похлеще появится и в небе? Подслушанный мною разговор я держал при себе. Это было нетрудно: я постоянно врал графу с того самого дня, как в первый раз сел аккомпанировать ему.
– Как хочется выпить, – сказал граф Джек. – Эх, если бы на этой посудине была выпивка, мне бы хоть пробку от Джеймсона понюхать сейчас.
Наверное, шампанское на палубе «Императрицы Марса» совсем развратило меня, и в этот момент я с удовольствием бы присоединился к маэстро. Не то чтобы просто присоединился, быстрее него целую бутылку этого Джеймсона прикончил бы.
Мостик наверху был похож на стеклянный палец, выступающий из корпуса дирижабля. Капитан стоял перед штурвальной колонкой и отдавал приказы. Члены команды сновали вокруг. Бойцы-твавы сменили окраску с тёмно-синего на агрессивный ярко-желтый. Я чувствовал, как палуба куда-то сдвинулась. Какое неприятное дезориентирующее чувство, когда всё, что должно быть прочным и постоянным, вдруг куда-то едет и не на что опереться. Двигатели работали шумно, – наверное, капитан приказал прибавить хода. Мы лавировали меж отполированных ветром каменных стен. Словно попали в исполинских размеров каменный орган. Я бросил взгляд через переходной люк на мостик. Мир за стеклом был залит розовым светом. Значит, мы всю ночь летели по Лабиринту Ночи – этой, как полагали люди, не совсем естественной, не нанесенной ни на одну карту путанице каньонов, ущелий и каменных сводов. Над нами вздымались каменные стены. Мы летели низко, почти вплотную прижавшись к илистым канавам и каналам. Свет восходящего солнца струился по отвесным рифленым скалам. На Земле ничто не сравнится с восходом на Марсе, но как бы я хотел оказаться сейчас там.
– Фейсал!
– Да, маэстро.
– Когда мы вернёмся назад, напомни мне уволить этот скользкий отброс – Ферида.
Я улыбнулся, а граф запел «Залив Голуэй», самую затасканную и сентиментальную псевдоирландскую песню («Бывали ли вы когда-нибудь на заливе Голуэй? Инцест и гэльские игры – вот и все, что знают и любят там»), но я ещё никогда не слышал, чтобы он так её пел. Если бы он не сидел предо мной на палубе, прислонившись к переборке, я, возможно, и не узнал его голос. Он пел тихо, но голос его был звучен, совершенен, как фарфор, сладок, как роза, наполнен возвышенной, легкой невинностью. Голос детства, каким мальчик пел песни, которым научила его бабушка. Это пел граф Килдэрский. И его слушала каждая живая душа на корабле, неважно – земная или марсианская. Но пел он не для них, сейчас ему не нужна была ни публика, ни аккомпаниатор. Представление самой высшей пробы.
Дирижабль затрясся от внушительного толчка. Чары были разрушены. Вокруг кричали по-тюркски, твавы свистели. Корабль закачался так, будто огромная рука схватила его и трясла. Раздался пронзительный скрежет разрываемого на куски металла, и нечто вырвало из корабля весь пулеметный блистер, вместе с пулеметчиком, пулеметом и двухметровым куском
Я подумал, что никогда в жизни не услышу ничего хуже, чем вопль сквозь разорванный корпус. Раздавшийся визг снаружи оборвал ход моей мысли. Нечто похожее на него я мог издать, если бы мой спинной хребет вырывали из меня живьем. Оставалось только догадываться, что произошло. Наверное, одну из этих штук поджарили тепловым лучом.
Вылетевших в бой твавов мы никогда больше не видели.
Дирижабль снова затрясся. Граф Джек прыгнул вперёд, спасаясь от когтей чудовища, вонзившихся в переборку. Они насквозь пропороли металл, оставив в переборке три длинных разрыва. Корабль накренился, и мы заскользили по палубе в наших фраках и измазанных копотью манишках. Следующий удар пришёлся на хвостовую часть корабля. Я оглянулся – хвостовая часть исчезла – и увидел зияющую дыру, бывшую до этого момента хвостом дирижабля, увидел, как нечто с четырьмя крыльями уносится прочь, вверх, сквозь розовые каменные арки нескончаемого лабиринта. Оно было огромно. Я привык больше полагаться на свой слух, а не на зрение, и мне сложно оценивать размеры, но эта штука была не меньше нашего покалеченного дирижабля. Существо чуть прижало свои крылья к туловищу, чтобы не задеть края очередной арки, а потом взмыло в красное марсианское небо. На его загривке и между ног я успел разглядеть серебристый блеск металла. Это были улири со своей техникой.
Я все ещё находился в состоянии потрясения от всецело поглотившего меня ужаса, когда корабль атаковали вновь. Удар был такой силы, что нас швырнуло из одной части трюма в другую. Окованные сталью когти, каждый величиной с ятаган, без труда, словно то была апельсиновая кожура, вонзились в стеклянный перст капитанского мостика. Крылатый марсианский ужас оторвал мостик от корпуса корабля и отбросил в сторону. Из завертевшегося в воздухе мостика кто-то выпал… Не в силах этого видеть, я закрыл глаза. Граф Джек бормотал молитвы своей веры.
Никем не управляемый, дирижабль начал болтаться в разные стороны, отклоняясь от курса. Техники носились взад-вперёд вокруг нас, пытаясь восстановить контроль над управлением, чтобы хоть как-то посадить корабль. У нас больше не было надежды на спасение. Что же это за чудовища такие, эти ужасные охотники Лабиринта Ночи? Обшивку прорвало, со скрежетом погнулись распорки – корабль задел скальную расщелину. Мы накренились и начали вращаться.
– Двигатели по левому борту уничтожены! – заорал я, переводя всё более и более бесперспективные прогнозы инженеров. Мы падали, и скорость была чересчур высока. Чересчур высока! Старший инженер отдал приказ, который был ясен и без перевода: «Приготовиться к столкновению!» Я намотал грузовые ремни на руки и что есть мочи вцепился в них. У пианистов сильные пальцы.
– Святые Патрик и Мэри! – закричал граф Джек, и мы куда-то врезались. Столкновение потрясло меня. Оно было колоссально сильным. Из лёгких вышибло весь воздух, из сознания все мысли, кроме одной – смерть неминуема, и последним, самым последним, что я увижу, будет капелька слюны страха на пухлой нижней губе графа Джека Фицджеральда. Я никогда не замечал, насколько полными, насколько привлекательными были его губы. Смерть – такая сентиментальная капитуляция.
Но мы не умерли. Мы отскочили и ударились ещё сильней. Остов корабля со стоном разломился. Сверху на нас посыпались искрящиеся провода. Всё равно мы выжили и не остановились. Помню, я думал – только не перевернись, если мы начнём кувыркаться, то всё, кончено, тогда все погибнем, и поэтому я знал, что мы ещё живы. Ошеломлённые, растрепанные, разбитые, но живые. Останки корабля заскользили по склону, врезавшись в итоге в булыжники размером с дом у основания каньона. Дневной свет пробивался сквозь разбитый корпус дирижабля аж в пяти местах. Неописуемо красиво. Там в вышине все ещё могли кружить те ужасные твари, но всё равно нужно было выбираться из корабля.
– Джек! Джек! – кричал я. Его глаза были широко открыты, но лицо побелело от пережитого шока. – Маэстро! – Он посмотрел на меня. Я взял его за руку, и мы побежали прочь от дымящихся останков корабля. Закаленная армейскими тренировками команда корабля была проворней нас. Они бежали впереди. Я почувствовал на себе чью-то тень и посмотрел наверх. Существо, которое охотилось на наш корабль, пикировало прямо из кружочка солнца. Мне стало жутко. Я впервые увидел его целиком, и моё сердце сжалось в комок. Поджав свои четыре крыла, оно с чудовищной быстротой и проворством камнем упало на бегущих впереди людей и, проткнув каждого из них когтём-ятаганом, зависло с ними невысоко над землёй перед нами. Его клюв и крылья источали омерзительные тепло и зловоние. «Вот и пришла смерть, уготованная мне», – подумал я. Умереть в авиакатастрофе было бы чересчур банально. Чудовище посмотрело на меня своими шестью глазами (две пары побольше, одна поменьше), затем на графа Джека. И вдруг, обдав нас ветром взмаха могучих крыльев, со страшным скрипучим воплем, словно кричали души погибших, насаженных на его когти, устремилось прочь.