Древняя история секса в мифах и легендах

Петров Владислав Валентинович

Ничуть не меньшие страсти возникали во взаимоотношениях отцов — дочерей и матерей — сыновей. Едва ли не главный красавчик древнегреческой мифологии Адонис, успевший за свою относительно короткую жизнь побывать в любовниках и у Афродиты, и у Диониса, был плодом связи царя Кипра Кинира и соблазнившей его дочери Смирны, она же Мирра. У индейцев пиароа на заре мироздания некто Квоймои, змеиного происхождения, пришел в гости к своему зятю Вахари, как раз когда тот изготовил свеженькую смесь на основе йопо, нанюхался и в галлюциногенном угаре изнасиловал свою дочь Квавааму, которая забеременела и родила змея. Этот змей, достигнув половозрелого состояния, совокупился с племянницей Вахари — Вавава-райю, и у них родилась дочь-маниок, от которой пошли все сорта маниока. Но тут —

хотя бы в глазах самих пиароа — есть оправдание: воздействие наркотика и последующая, через поколение, польза в виде культурного растения. То есть родительское изнасилование, хотя и задним числом, прибрело сакральный статус.

Однако хватает, надо признать, и таких сюжетов, связанных с отцами, в которых ни осуждение, ни оправдание действий главного персонажа даже не предполагается. У индейцев, например, отцы — это часто не связанные никакими моральными узами трикстеры, которые, почувствовав влечение к дочери (а иногда и к нескольким дочерям сразу), идут на любые хитрости, лишь бы удовлетворить похоть. Главный их прием — имитация своей смерти, изменение внешности и появление в поле зрения вожделенной дочери в качестве жениха. Как под копирку действуют трикстеры Койоты в мифах кароков, винту (у них трикстер зарекомендовал себя еще и как некрофил), китанемуков, пайютов южных (тут инновация: Койот совершает инцест вторым, запасным, пенисом) и пайютов северных, серрано, навахо и других индейских народов.

У варрау в роли отца-трикстера выступает Олень, разоблаченный по двупалой руке (в чем проявилось его парнокопытное прошлое), у мехинаку — Дятел, а у нутка — Ворон. Последний персонаж оказался самым изобретательным: перед тем как инсценировать свою смерть, он посоветовал дочерям поправить здоровье, присевши на целебный красный сучок в лесу, а сам зарылся в землю, выставив наружу пенис. Нечто похожее мы наблюдаем и у западноафриканских аньи, только трикстер здесь не самый обычный — паук по имени Экендеба.

Проживающий на острове Саибаи персонаж мифа аборигенов островов Торресова пролива по имени Вамалади тоже притворился умершим (тем более что имел веский повод умереть — у него нос провалился от проказы), затем выбрался из могилы, превратил себя в красавца с помощью восковой маски и стал навещать дочь ночами. Дело даже дошло до беременности. Но однажды восковой нос у порочного папаши отвалился, дочь его узнала, и он, понимая, что вот-вот будет расплата — гулять так гулять! — напоследок за одну ночь обрюхатил всех женщин племени. Расплата явилась в облике скопы, которая унесла Вамалади в неизвестном направлении, предположительно на Новую Гвинею.

В мифе российских эвенков инцест, совершенный с дочерью неким переменившим внешность стариком, тоже привел к беременности и рождению мальчика. И никто бы ничего не узнал, но отец проговорился сам: он зачем-то сочинил песню, в которой рассказал о собственном грехопадении, и спел ее при дочери-жене. Как бесхитростно сообщает миф, та после этого «ушла от старика отца к хорошему мужу». Видимо, эвенкские мифотворцы посчитали это достаточным наказанием для развратника.

Куда более жесткий подход к вопросу демонстрируют похожие один на другой мифы австралийских аборигенов нгулувонга и варрай. В варианте варрай дело было так: старик Авананангку, живущий с семьей на Млечном Пути, совратил на глазах жены одну из дочерей. Она ничего ему не сказала, но, дождавшись, пока он спустится на землю ловить рыбу и начнет подниматься с уловом, обрезала веревку, и Авананангку грохнулся вниз, пробив дыру в районе Южного Креста. Кстати, на языке варрай Млечный Путь так и называется — Ампик, что в переводе значит «веревка».

Еще один отец стал жертвой пагубной страсти к дочери в мифе коренных австралийцев куджани. В каком-то смысле он вызывает сочувствие, поскольку не опустился до совращения или насилия, а обратился к дочери с открытым предложением, а получив отказ, проткнул себе костью мошонку, затем собственноручно вырыл могилу, той же костью выковырял себе печень, ребра, кости ног, сердце и легкие, сложил все это в кучу, затем вырвал глаза, забросил их подальше и упал в могилу... Вот какую страшную

он испытывал страсть!

Сам себя наказал и персонаж мифа тробрианцев Момо-вала, но, в отличие от вышеупомянутого собрата по болезненным наклонностям, он свое пакостное дело совершил, а когда обесчещенная дочка бросилась в море на съедение акулам, совокупился напоследок с женой — да так, что она умерла, а затем отсек себе пенис и истек кровью.

Если же совесть в мифических сладострастниках не просыпается, а близкие покарать их не могут, в дело — это, конечно, не касается трикстеров, которым почти все прощается, — часто, как и в случае братьев и сестер, включается высший промысел. Лодка, в которой во время плавания по морю трижды по обоюдному согласию совокупились отец и дочь, представители народа трук с острова Лосап, перевернулась сама собой, и их проглотила рыба. Заодно почему-то была наказана и эта мифическая рыба — перепутавшимися мужскими и женскими половыми органами.

Назидательна судьба Смирны-Мирры, превратившейся в одноименное дерево еще до рождения Адониса, и его, красавца, богине родовспоможения Илифии пришлось выковыривать из щели в коре...

Я не буду тут пересказывать историю царя Эдипа — самый известный мифологический сюжет, связанный с инцестом и давший Зигмунду Фрейду название для одного из ключевых понятий психоанализа, обозначающего бессознательное сексуальное влечение к родителю противоположного пола. Судеб, схожих с судьбой Эдипа, достаточно и в других мифологиях, помимо греческой, а персонажей, являющих эдипов комплекс во всей красе, можно найти на всех континентах.

Как всегда, много примеров дают индейцы. Они не стесняются в подробностях по части изнасилований, развороченных вагин, младенцев с гигантскими фаллосами, которые настойчиво домогаются своих матерей, но, поскольку тема слишком деликатная, злоупотреблять деталями мы не будем. Такие мифы есть у чамакоко и клалламов, сикуани и бороро, пареси, осэджей и яганов — да почти у всех индейских народов. Не отстают от них австралийские аборигены йолн-гу, абхазы, тайваньские народы тода и тароко.

История тода и тароко вкратце такова: некая женщина родила сына от кабана, а когда мальчик стал юношей, воспылала к нему страстью и, загримировавшись с помощью древесного сока, соблазнила его и родила девочку. Когда эта девочка, в свою очередь, подросла, мальчик — уже взрослый мужчина — женился на ней (то есть на собственной дочери, рожденной от собственной матери), и вместе они родили множество людей, первое поколение народа тода. Тем временем его мамаша сошлась с псом и произвела на свет первое поколение тароко — то самое, что позже разделилось на две общины, мужскую и женскую, устроившие, как мы помним, кровопролитную войну. Другой вариант мифа о происхождении тароко отрицает связь прародительницы этого народа с кабаном. Он утверждает, что до пса она была девственницей, страдающей от кожной болезни, и отдалась псу не просто так, а из благодарности — потому что он вылизал ее и тем самым вылечил. Но сельчане в положение бедняжки не вошли и выгнали ее и пса из деревни. В скитаниях она родила сына, а потом произошла трагедия: сын случайно убил пса-отца. После этого у них с матерью возникла связь и появились на свет тароко. Как видим, не без инцеста и в этом варианте.

Папуасы кераки утверждают, что без семейного конфликта, замешанного на эдиповом комплексе, не было бы мироздания и уж точно обошлось бы без луны, которой стал местный демиург Камбел, и солнца, в которое превратилась его жена Юмар. Счастливая жизнь семьи демиурга рухнула в одночасье, когда их сынок Гуфа овладел спящей Юмар и был за это отравлен Камбелом, затем воскрес и был снова убит — засыпан в яме-ловушке, на этот раз безвозвратно. Исстрадавшаяся Юмар ушла на небо, за ней отправился Камбел, и так возникли светила. В этой семейной драме ни за что, можно сказать, пострадали новогвинейские собаки, чей верховный представитель Натекари оказался случайным свидетелем первого убийства Гуфы, и Камбел на всякий случай отнял у него дар речи, чтобы он не наболтал чего лишнего. С тех все собаки на Новой Гвинее только лают — всё понимают, но ничего не говорят...