Древняя Месопотамия: Портрет погибшей цивилизации

Оппенхейм А. Лео

Это распределение во времени и пространстве подразумевает, что носители более ранней, ''тигрской'' ветви диалектов двигались - как и все поздние семиты - из Северной Аравии через среднее течение Евфрата на восток, за Тигр, в район между этой рекой и горными хребтами. Следующая же волна иммиграции обосновалась вдоль берегов Евфрата; название этой реки мы и предлагаем использовать для обозначения второго лингвистического слоя. Этот второй слой - старовавилонский диалект, пришедший в Месопотамии на смену древнеаккадскому, - представляет собой наиболее важный из упомянутых лингвистических слоев. Его значение объясняется в первую очередь тем, что он, в конце концов, стал литературным языком месопотамской традиции и распространился далеко за те пределы, которых достиг древнеаккадский. Почти одновременно с возникновением второго, ''евфратского'', языкового слоя появляются свидетельства того, что довольно большая и политически господствующая часть населения Месопотамии говорила на особом семитском языке, обычно называемом аморейским. Он составляет третий языковой слой, представленный почти исключительно именами собственными нового типа. Разумеется, отсюда

не следует, что вклад аморейского в месопотамскую цивилизацию ограничивается одними именами: можно лишь констатировать, что по той или иной причине только они нашли отражение в документах.

На одном из периферийных диалектов, родственном древнеаккадскому, говорили, как упоминалось выше, в Ашшуре и его окрестностях; этот язык прошел несколько этапов внутреннего развития и существовал более тысячелетия, успешно сопротивляясь воздействию языка месопотамской литературной традиции. Ассириологи обычно выделяют его из вавилонского диалекта юга и называют ассирийским. Они настаивают на равноправности обоих диалектов и применяют к ним одинаковое трехчленное деление, различая старо-, средне- и новоассирийский и старо-, средне- и нововавилонский. Но такая четкая симметричность искажает истинную картину.

Правильнее было бы рассматривать по отдельности различия первого и второго плана. Первостепенное различие существовало между литературным диалектом, т. е. старовавилонским, и несколькими диалектами, на которых велись делопроизводство, судопроизводство, а также частная и официальная переписка как в Ассирии, так и в Вавилонии со старовавилонского периода и вплоть до исчезновения клинописной системы письма. В течение всего этого периода старовавилонский оставался (с незначительными изменениями) единственным языком литературного творчества и в Вавилонии, и в Ассирии.

Различие второго плана касается только нелитературных текстов, которые по географическому признаку распадаются на четкие группы. К тому же по чистой случайности их распределение во времени совпадает с традиционным разделением на три стадии. Так, староассирийским мы называем диалект документов, происходящих почти исключительно из Анатолии (Кюль-тепе), - в действительности он является северной разновидностью тигрско-аккадской ветви. Средневавилонским мы называем язык, на котором в середине II тысячелетия до н. э. на юге, в Ниппуре, Уре и Дур-Куригальзу, составлялись административные документы и письма. Язык аналогичных текстов, происходящих из Ашшура примерно того же периода и несколько более поздних, - средне-ассирийский, хотя между ним и староассирийским лежит период большей протяженности, чем между Средневавилонским и старовавилонским. Язык многих административных писем, текстов и юридических документов, которые происходят из Урука, Ниппура и Сиппара и в меньшей степени из Вавилона, Борсиппы и Ура, называют нововавилонским. Это диалект, которым пользовались в собственно Вавилонии начиная с VII в.; самые ранние свидетельства обнаружены, как ни странно, в царских архивах Ниневии, в Ассирии [24]. Другие тексты из тех же самых архивов дают большую часть материалов на диалекте, который мы называем новоассирийским, хотя в Калахе и в других местах также попадаются тексты на этом диалекте [25].

Каждой из упомянутых групп текстов присущи определенный фон, характерное содержание, стиль и палеографические особенности; ее своеобразие не исчерпывается чисто языковыми признаками. Каждая группа нуждается в специальном изучении, и эти различия следует все время иметь в виду. Крайне редко перечисленные выше диалекты используются в литературных целях. Иногда пишущий сознательно пытается создать нечто новое, выходя за рамки традиционного корпуса литературных текстов, или использует тот или иной диалект из политических соображений. Неизбежны, конечно, следы эпизодического влияния диалектов на правописание, грамматику и лексику традиционных текстов. Мы намерены показать, как на стиле и содержании царских надписей отразилась живая традиция каждого диалекта, его непосредственное окружение. Чтобы проследить историю аккадского языка, предстоит еще много работы по анализу отдельных групп текстов. В конце концов, этот способ может оказаться более плодотворным, чем попытки снять проблему совсем, ориентируясь на однолинейное развитие или применяя схоластические схемы.

Мы надеемся, что это отступление будет способствовать пониманию решающего периода в истории Вавилонии - пятисот лет от самых ранних текстов на аккадском до конца династии Хаммурапи. События того времени оказали влияние на всю политическую и интеллектуальную историю региона.

Случаи подобного возникновения и становления литературной традиции на диалекте, отличном от того, которым, по-видимому, пользовалась правящая политическая группа, дважды зафиксированы несколькими столетиями позже и при более известных обстоятельствах. В обоих случаях новые языки, враждебные для данного региона, не оставили почти никаких следов. Пришельцы, говорившие на одном или нескольких западносемитских диалектах (в первой половине II тысячелетия до н. э.), и те, кто пользовался одним или несколькими арамейскими диалектами (почти на тысячелетие позднее), восприняли язык страны, которую они завоевали или в которой захватили политическую власть. То же самое относится к касситам в середине II тысячелетия до н. э. В отношении касситов и арамеев мы знаем, что разрыв между культурами завоевателей и более развитых оседлых народов, на территорию которых они вторглись, был весьма существенным. Поэтому неудивительно, что завоеватели, даже обладая политической властью, отказывались от своего языка и воспринимали язык покоренного, но более культурного народа. Что же касается первого случая, то дело обстоит сложнее, поскольку мы слишком мало знаем о западносемитских, ''аморейских'' завоевателях, их военном потенциале, относительном уровне культуры и той специфической социальной обстановке, в которой они оказались [26].

С начала вторжения кочевников с плоскогорий

и пустынь и вплоть до окончательного арабского завоевания, приведшего к tabula rasa *, на которой нужно было создавать новый уклад жизни в Месопотамии, семиты составляли подавляющее большинство населения. Племенные группы в поисках новых пастбищ, орды воинов, стремившиеся к богатствам ''Гардарики'' (''Земли городов'', как называли норманны Русь), - все они двигались непрерывным потоком, главным образом из Верхней Сирии, используя, по-видимому, постоянные пути, ведущие на юг или, через Тигр, на восток. Кроме лингвистических различий группы вторгавшихся семитов различались и по их отношению к городской культуре - основной социальной и политической особенности Месопотамии. Одни завоеватели были склонны обживать городские поселения и даже иногда вносить свой вклад в дело урбанизации; другие предпочитали свободно передвигаться по необжитым пространствам и обосновываться в небольших временных лагерях - обычай, существовавший с самых ранних времен и до конца истории независимой Месопотамии. Эти последние группы являлись элементом, непрерывно провоцировавшим недовольство и беспорядки, так как они всячески уклонялись от уплаты налогов, от воинской и трудовой повинности, не желая покупать этой ценой безопасность, которую им гарантировала более или менее прочная центральная власть.

* Tabula rasa - чистая табличка (лат.).

Неизвестно, как происходило расселение семитов в доисторический период. Из доступных нам источников следует, что семиты уже давно обосновались в городах от Ашшура до области к северу от Ниппура. В заселении ''дальнего юга'' они, видимо, участия не принимали. Следующая волна завоевателей, говоривших на старовавилонском, оказала влияние, по-видимому, на гораздо меньшую и четко очерченную территорию. Совершенно неясно отношение этой группы к третьей волне завоевателей, к тем, присутствие которых сказалось исключительно в появлении новых имен собственных. Упоминавшиеся уже амореи, возможно, представляли собой более воинственное общество: мы знаем, что они оказали воздействие, вероятнее всего через воинскую правящую верхушку, практически на все страны, расположенные между Средиземным морем и Персидским заливом. Амореи, видимо, отличались по своей социальной структуре от более ранних семитских групп, селившихся в Месопотамии. Подобные группы, как известно по историческим аналогиям, не оказывали почти никакого влияния на язык побежденных и готовы были относиться с уважением к любому культурному уровню, который они считали выше своего. Все же возможно, что правящие семьи аморейских воинов заслуживают большего внимания, чем то, которое им уделяют современные ассириологи, интересующиеся только отражением их языка в именах собственных. Поскольку об амореях известно так мало, можно a priori предположить, что именно их влияние вызвало многие (если не все) изменения политических концепций Месопотамии после драматического краха империи Ура. Наиболее существенные из них - переход от концепции городов-государств (включая владычество одних городов над другими или даже союзами городов) к концепции территориальных государств, рост торговых отношений за счет частной инициативы, расширение горизонтов международной политики, а внутри государства - умение быстро использовать смену политической принадлежности для контроля над создавшейся ситуацией. Тут проявляется результат непосредственных личных решений царя, не скованного жесткими традициями, которым вынуждены были следовать правители городов, привыкшие к мелким конфликтам, связанным со спорами за орошаемые земли или пастбища. Политическими правителями нового типа стали в Месопотамии такие организаторы, как Хаммурапи в Вавилоне, который с помощью новых идей изменил социальную структуру страны, чтобы поддержать свою армию, и Шамши-Адад I, отчаянно и безуспешно боровшийся за объединение огромных земель Верхней Месопотамии в единое территориальное государство. Можно спорить о том, в какой мере кочевой образ жизни способствовал развитию таких концепций и помогала ли прочность семейно-родовых тенденций поддержанию международных контактов между правителями. Тот факт, что при царе Амми-цадуке, предпоследнем правителе старовавилонской династии, различие между ''аккадцами'' и ''амореями'' было закреплено официальным эдиктом, служит свидетельством того, что различия между ними - социальные и экономические - существовали, по-видимому, на протяжении всего царствования этой династии.

Новая и гораздо более интенсивная волна вторжений семитских племен прокатилась по всему древнему Ближнему Востоку спустя почти полтысячелетия. В XII в. до н. э. на территории от Евфрата до побережья Средиземного моря появляются племена, говорившие по-арамейски; они проникли вниз по течению Евфрата в собственно Вавилонию, а затем, как и их предшественники, продвинулись через Евфрат до берегов Тигра и далее. Но вели они себя иначе [27]. На северо-западе они не приняли месопотамскую цивилизацию - ни ее язык, ни письменность; однако на юго-востоке они испытали вавилонское влияние, заимствуя, как правило, аккадские имена собственные и (во всяком случае, поначалу) аккадскую письменность и язык. Но в конечном счете победу одержали их собственный язык и техника письма.

Обосновываясь в Сирии и прилегающих областях, арамеи сохраняли свой язык и использовали алфавит западного происхождения - впервые засвидетельствованный в Угарите - для письма на камне, коже и черепках. Далеко не ясен вопрос о том, насколько культурные традиции приморских государств и ''восточнолувийских'' княжеств в Северной Сирии близки традициям арамейских завоевателей. Месопотамия, особенно Вавилония, по-видимому, потеряла способность подчинять своей культуре завоевателей, которые не находились с ней в непосредственном контакте. Соседние цивилизации стали делать надписи и составлять административные акты на собственных языках и применять свою систему письменности; глина как материал для письма исчезла за пределами Месопотамии, за исключением Элама и (на короткое время) Урарту. Аккадский язык и письмо в это время явно пошли на убыль по сравнению с их повсеместным распространением в амарнский период.