Древняя Русь и Великая степь
Шрифт:
140. Еще одна точка зрения
Несколько по-иному представлял южнорусскую ситуацию Н.И. Костомаров, считавший украинский народ если не вечным, то очень древним и всегда не похожим на великороссов. По его мнению, в основе русской истории лежала борьба двух начал — удельно-вечевого и монархического. Республиканским был Юг, монархическим — Великороссия. А кочевники задерживали развитие цивилизации в Древней Руси, даже торки и берендеи, смешавшиеся со славянами и сражавшиеся под знаменами киевских князей. «Русь была окружена чужеземцами, готовыми вмешаться в ее дела. С Востока, как тучи, одна другой мрачнее, выходили полчища степных кочующих народов Азии, жадных к грабежу и истреблению», [848] и, даже помогая южнорусским князьям, кочевники приносили вред, ибо из-за смешанности населения «в Руси не могло образоваться ни прочной княжеской власти, ни родовой аристократии, ни… народоправления», а частые половецкие набеги вынуждали «южнорусов» переселяться на север, где они, видимо, превращались в великороссов. Последний удар Киеву нанесло монгольское нашествие. [849] Но почему-то Южную
848
Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования. СПб., 1903. С. 112.
849
Там же. С. 112, 116, 133, 158.
Взгляды Н.И. Костомарова появились в 60-х годах XIX в. и нашли последователей среди украинских националистов, например М.С. Грушевского и др., [850] но 120 лет спустя этот воинствующий провинциализм представляется несерьезным. Ведь русичи были куда сильнее степняков: Олег Святославич половцев использовал, а Мономах разгромил их. Однако психология Н.И. Костомарова понятна: в собственных бедах приятнее обвинить соседа, нежели себя.
Оба направления — государственное и «областное» — казалось бы, непримиримые, имеют одну общую черту: их представители рассматривали многочисленные и разнообразные степные этносы Евразии как однородную серую массу варваров, враждебных всякой и, главное, европейской цивилизации. Для Западной Европы это давнее традиционное мнение. Туркмены-сельджуки и мамлюки Египта остановили крестоносные войска и выгнали рыцарей из «Заморской земли», или Палестины. Половцы нанесли смертельный удар Латинской империи, после чего полвека шла ее агония, и изрядно потрепали авангард католического Запада — Венгрию. Поэтому антипатия европейцев к степной Азии понятна. Но почему русские историки болеют за государства, организовавшие в XIII в. Крестовый поход против Руси?
850
См.: Мавродина P.M. Киевская Русь и кочевники. Л., 1983. С. 19—20.
Натиск на восток, начавшись в XI в., продолжался в XIII в., и в XIV в., когда были завоеваны литовцами Киев и Чернигов, и в XVII в., когда поляки сожгли Москву; в XIX в. то же самое проделали французы и в XX в. хотели учинить немцы. А половцы только просили мира или защищались от победоносных дружин Владимира Мономаха. Но историки XIX в., при прекрасном знании летописей, делали вид, что «лес борется со степью» и это закономерно.
Наконец в 1884 г. П.В. Голубовский убедительно доказал, что в южнорусских степях жили три разных тюркских народа, враждебные друг другу, и каждый из них имел свою историю и свою судьбу. Это были печенеги — потомки канглов, торки — ответвление гузов и половцы, или куманы, — народ древней культуры. Половецкие красавицы были матерями многих русских князей, в том числе Александра Невского.
И тем не менее П.В. Голубовский писал: Русь «на своих плечах вынесла эту борьбу (с куманами) и грудью прикрыла Европу». [851] Он повторял тезисы Н.И. Костомарова и своего учителя В.Б. Антоновича. Вот что дает гипноз предвзятых мнений. [852]
И все-таки основателем научной куманологии следует считать П.В. Голубовского. С.А. Плетнева вполне справедливо указывает, что «труды о половцах, выходившие до работы П.В. Голубовского, как правило, написаны крайне тенденциозно, иногда просто по-дилетантски и свидетельствуют только о том, что научный интерес к половцам возник еще в первой половине XIX в.». [853] Но этот «интерес» характеризовал не столько предмет изучения, сколько вкусы и настроения самих историков. П.В. Голубовский не выступил против господствовавшего предвзятого мнения о служебной роли России по отношению к Западной Европе, зато его исследования дали возможность историкам XX в. открыть серию подлинно научных исследований, без ненужной и навязчивой тенденциозности.
851
Голубовский Л.В. Печенеги, торки, половцы до нашествия татар. Киев, 1884.
852
См.: Мавродина P.M. Указ. соч. С. 23—24.
853
Плетнева С.А. Половецкая земля // Древнерусские княжества X—XIII вв. С. 260.
Достоинство научной монографии определяется степенью полноты достоверного материала по данной теме и на заданном уровне исследования. Одному человеку такая задача не под силу. Поэтому вполне законна преемственность, при которой эстафета научных достижений передается от поколения к поколению. Ныне синтез археологии с историей, после многократных попыток разных исследователей, наиболее полно осуществлен С.А. Плетневой и Г.А. Федоровым-Давыдовым. [854]
Но пока суд да дело, спекулятивная историософия в предреволюционные годы развернулась на новой основе, заимствуя идеи, еще носившиеся в воздухе лондонских туманов, парижских бульваров и тихих улиц немецких университетских городков. Наши историки, проявив славянскую непосредственность, иной раз догоняли, но иногда опережали европейскую философскую мысль, что не всегда шло на пользу делу.
854
См.: Плетнева С.А. Печенеги, торки, половцы в южнорусских степях // Материалы и исследования по археологии СССР. 1958. № 62; Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966.
141. «И старым дышит новизна»
Повышенное внимание к русско-половецким отношениям породило много частных концепций, более или менее остроумных и всегда противоречивых. Разбор их увел бы нас из этнологии в область историографии. [855]
855
Обилие исследований русско-половецких контактов имело двоякие последствия. С одной стороны, был накоплен богатый фактический материал, с другой — отдельные построения, пересекаясь, поневоле становились эклектичными (см.: Мавродина P.M. Указ. соч. С. 25—39).
856
См.: Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. Т. 1. М., 1938; Т. 2. М., 1939.
857
Toynbee A.T. A Study of History. Abridgement of volumes I—VI by D.C. Somervell. N.Y.; Toronto, 1946. P. 570. Критику теории «вызова и ответа» см.: Гумилев Л.Н. Об антропогенном факторе ландшафтообразования («Ландшафт и этнос», VII) // Вестн. ЛГУ. 1967. № 24. С. 104—105.
858
См.: Рожков Н.А. Русская история в сравнительно-историческом освещении (основы социальной динамики), 4-е изд. Л.; М., 1930. Т. 1.
859
См.: Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке. М., 1933.
860
См.: Греков Б.Д. Киевская Русь и проблема происхождения русского феодализма у М.Н. Покровского // Против исторической концепции М.Н. Покровского. М.; Л., 1939. Ч. 1. С. 112.
При объяснении крупных исторических явлений, например возникновения или исчезновения той или иной «цивилизации» (у нас ее называют «культура»), всегда возникает вопрос «почему?». А. Тойнби отвергает все природные воздействия, биологические и географические, и предлагает свою оригинальную концепцию: «Человек достигает цивилизации не в результате высшего биологического дарования (наследственность) или географического окружения (имеются в виду легкие условия для жизни), но в качестве ответа на вызов в ситуации особой трудности, которая воодушевляет его сделать беспрецедентное усилие» (Ор. cit. P. 570). Поэтому одна из глав его труда названа «Достоинства несчастья».
Что это за вызовы? Иногда плохие природные условия: болота по берегам Нила, тропический лес в Юкатане, море вокруг Эллады, а в России — снега и морозы. Да-да, а может быть, причина расцвета Англии — лондонский туман? Об этом автор молчит.
Вторая группа вызовов — нападения иноземцев, что, по мнению А.Тойнби, тоже стимулирует развитие цивилизаций, потому что нападения надо отражать. Как пример фигурирует Австрия, которая будто бы потому обогнала Баварию и Саксонию, что на нее в XVII в. напали турки. Но, как известно, турки напали сначала на Болгарию, Сербию, Венгрию, Византию, на что те ответили капитуляцией. А от Вены турок отогнали гусары Яна Собеского, которых турки в тот момент «не вызывали». Пример не подтверждает концепцию, а противоречит ей.
Это длинное отступление вызвано тем, что А.Е. Пресняков независимо от Тойнби и даже ранее его (1907—1908 гг.) дал такое же объяснение расцвета Киевского княжества: угроза со стороны кочевников из южных степей вызвала создание в Киеве «военной княжеско-дружинной организации… Но за свое служение делу европейской культуры Киевщина заплатила ранним надрывом своих сил…» [861] Еще один вариант концепции «извечной борьбы леса со степью».
В интерпретации А.Е. Преснякова непонятно многое, если не все. Киев был захвачен не печенегами, а варягами, печенеги долгое время были союзниками Игоря и Святослава, трагическая смерть которого является эпизодом, заслуживающим отдельного исследования. И потом, печенеги поддерживают Ярополка и Святополка против Владимира и Ярослава, [862] т. е. участвуют в усобицах, не более. Нападение на Киев в 1036 г. связано со сменой религии, а в то время это означало смену политической ориентации.
861
Пресняков А.Е. Указ. соч. С. 143.
862
Там же. С. 145
Торки просят у Всеволода I союза и места для поселения. Половцы через месяц после случайной победы на р. Альте разбиты наголову Святославом Черниговским при Снови, причем 3 тыс. русичей оказалось достаточно против 12 тыс. куманов. Война 1093—1116 гг. произошла по инициативе русских, а в XIII в. русские идут на Калку спасать половцев от монголов. С чего бы это?
Да и сам принцип?! Если одной необходимости достаточно, чтобы создать сильное государство, то почему они создаются так редко? Почему не было создано такое же государство в XIII в., когда нужда в нем была еще острее? И почему киевские князья то и дело покоряли не печенегов и половцев, а славян? Да еще как жестоко! Видимо, славянам сильная держава в Киеве была не нужна, хотя Киев был центром торговли с Европой. Из Киева и через Киев везли меха и драгоценные изделия, дорогие ткани, вина и пряности. [863] А что попадало в Киев?
863
Там же. С. 146.