Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Цветков Сергей

III

Семимесячное княжение Всеслава в Киеве было таким вопиющим нарушением династического порядка, что Повесть временных лет не удостоила его ни слова. Для характеристики этого периода некоторые исследователи привлекали краткое замечание «Слова о полку Игореве» о том, что «Всеслав князь людем судяше, князем грады рядяше». В этих словах пытались увидеть «отражение действительных фактов», какие-то «нововведения судебного порядка, которые были сделаны Всеславом во время его княжения в Киеве»¹⁰⁹. Однако отыскивать в них конкретно-историческое содержание – вполне бесполезное занятие, так как перед нами всего лишь «этикетная» формула, означающая, что Всеслав принял великокняжескую власть во всей ее полноте, со всеми ее прерогативами. Это особенно хорошо видно на примере «рядов» Всеслава с князьями. При буквальном прочтении этого выражения следовало бы заключить, что Всеслав осуществил какие-то территориальные разделы между двумя оставшимися Ярославичами, выступив в роли верховного распорядителя Русской земли (тем, кто «рядит»), или, другими словами, добился от них признания своего статуса старшего князя. Но на самом

деле из дальнейшего разворота событий мы видим совершенно другое, а именно что младшие братья Изяслава не поддержали Всеслава и, например, Святослав поспешил вырвать из-под его влияния Новгород, переведя туда из Тмуторокани своего сына Глеба¹¹⁰ (княжить в Тмуторокань был послан другой Святославич – Роман). Всеволод последовал его примеру и утвердил за собой Владимир-Волынский, посадив там своего старшего сына Владимира Мономаха¹¹¹ (как пишет последний в своем «Поучении», вспоминая свои юношеские походы: «То идох Переяславлю отцю, а по велице дни из Переяславля же Володимерю [Волынскому]…»). Если младшие Ярославичи и не выступили немедленно против Всеслава, то лишь потому, что их волости были страшно разорены недавним нашествием половцев. В этих условиях они предпочли дожидаться возвращения старшего брата с польской подмогой.

И все же кое-что из происходившего в Киеве в те дни попало на страницы древнерусских памятников. Так, в ряде новгородских летописей сохранилось известие о гибели в Киеве новгородского епископа Стефана от рук собственных холопов: «Поиде епископ новгородский Стефан к Киеву, и тамо свои холопи удавиша его» («Летописец новгородским церквам», конец XVI – начало XVII в.); «А Стефана в Киеве свои холопе удавишя» (Археографический список Новгородской Первой летописи младшего извода, XV в.). Событие это датировано 1068–1069 гг., и есть все основания приурочить его к тому времени, когда в Киеве княжил Всеслав. Вероятно, новгородский владыка приехал в Киев весной или летом 1068 г., после ареста полоцкого князя, для того чтобы обсудить с Изяславом вопрос о возвращении в Новгород похищенной из Святой Софии церковной утвари. Восстание 15 сентября и бегство Изяслава сделали епископа Стефана пленником полоцкого князя. Последний, возможно, и не давал прямого приказа расправиться со Стефаном; но даже если убийцы действовали по собственному почину, то, конечно, не без задней мысли, что смерть главного противника церковной самостоятельности Полоцка не будет чересчур неприятна Всеславу. Во всяком случае, отсутствие в новгородских памятниках какого-либо замечания о наказании преступных холопов само по себе достаточно выразительно характеризует отношение Всеслава к этому делу.

Еще один эпизод, по всей вероятности относящийся к этому времени, находим в Житии Феодосия Печерского (в составе пергаменного сборника Успенского монастыря, XII в.) и Киево-Печерском патерике, где он выделен в отдельный рассказ, озаглавленный «О прихождении разбойников». Суть его сводится к тому, что некие злодеи решили напасть на Печерский монастырь, перебить всю братию и забрать монастырские богатства, хранившиеся в церковных «полатях», но были остановлены произошедшим на их глазах чудом. Для нас интересно то обстоятельство, что эти «разбойники» – отнюдь не лихие люди с большой дороги. После неудачной попытки ограбления они возвращаются в свои «дома», а затем присылают к преподобному Феодосию депутацию во главе со «старейшиной», чтобы покаяться в преступном замысле. Очевидно, речь идет либо о жителях киевского Подола, либо о свободном населении окрестных сельских общин. Датировка этого происшествия довольно неопределенна – 1066–1074 гг.¹¹² Но имеются веские основания полагать, что мысль о безнаказанном покушении на обитель Феодосия (пользовавшегося покровительством Изяслава, как мы помним) могла возникнуть у киевского простонародья только в семимесячный период правления Всеслава.

Эти отрывочные известия рисуют довольно неприглядную картину жизни Киева, захлестнутого волной убийств и грабежей. Должно быть, мы не ошибемся, сказав, что в мятежном городе не столько Всеслав «судяше людем», сколько сами киевские «люди», почувствовавшие свою силу, судили и рядили по своему усмотрению, сводя счеты с неугодными лицами и не упуская случая поживиться чужим добром. Недаром несколько лет спустя Ярославичи повысят «виры и продажи» за убитых княжьих людей: огнищан, тиунов, конюхов, старост, рядовичей, холопов, которых, по всей видимости, в лихолетье 1068–1069 гг. отправляли на тот свет десятками и сотнями.

IV

Киевское княжение Всеслава, а вместе с ним и власть Подола над «Горой» закончились весной 1069 г. В апреле в городе узнали о приближении войска Болеслава II, с которым находился Изяслав. Ополчившиеся киевляне во главе со Всеславом вышли навстречу полякам и остановились в Белгороде. Вид этого воинства был настолько жалок, что Всеслав, не дожидаясь, когда его раздавят железные дружины Болеслава, ночью, втайне от «кыян», бежал в Полоцк.

Лишившись князя, смутьяны оробели. Они вернулись в Киев и собрали вече. Опасались, что Изяслав обрушит свой гнев на весь мятежный Подол. Чтобы спасти свои головы, решили искать заступничества у Святослава и Всеволода. Правда, мятежный дух еще не полностью выветрился в киевлянах, поэтому покаянная просьба больше походила на угрозу: «Мы уже зло сотворили есмы, князя своего прогнавше; а поидета в град отца своего; аще ли не хочета, то нам неволя: зажегше град свой, ступим в Гречьску землю»¹¹³. Ярославичи и сами не хотели разорения стольного града, в котором они надеялись еще когда-нибудь покняжить. Святослав ответил вечу за себя и своего младшего брата: «Ве послеве [мы посылаем] к брату своему; аще поидеть на вы с ляхи губити вас, то ве противу ему [то выйдем против него] с ратью, не даве бо погубити града отца своего; аще ли хощеть с миром, то в мале придеть дружине». Послание к Изяславу звучало более мягко: братья извещали его, что Всеслав бежал из Киева и в городе «противна бо ти нету», просили «не водить ляхов Кыеву» и предупреждали, что если он хочет «гнев иметь и погубити град», то пускай знает, что им «жаль отня стола».

Болеслав II Смелый

Но похоже, что Изяслав то ли не уловил прозрачный намек, то ли не придал ему значения.

Для успокоения киевлян он уговорил Болеслава остановить войско и идти дальше с небольшой дружиной. Однако князь возвращался на «отний стол» отнюдь не с миром. Вперед был послан старший сын Изяслава Мстислав, которого киевляне безропотно впустили в город. Оказавшись господином положения, Мстислав подверг Киев дикой расправе. Подол был сожжен¹¹⁴, в городе начались массовые казни. Каратели свирепствовали, не разбирая правых и виноватых. Повесть временных лет сообщает, что Мстислав велел изрубить 70 человек «чади», которые «высекли» Всеслава из поруба, «а другыя слепиша, другыя же без вины погуби, не испытав»¹¹⁵.

2 мая Изяслав вступил победителем в залитый кровью город, проехав сквозь толпы присмиревших киевлян, вышедших к нему на поклон. Не довольствуясь разорением Подола и казнью зачинщиков и участников восстания 15 сентября, он перенес рыночную площадь в «княжеский город» («возгна торг на гору»), дабы предотвратить возможность неподконтрольных власти вечевых сходок. Гонений не избежал даже преподобный Антоний, которого Изяслав обвинил в том, что он любил Всеслава, давал ему советы и вообще был едва ли не главным виновником всей смуты. Житие Антония отвергает эти обвинения, но Изяслав, как видно, считал иначе, поскольку Антония спасло только бегство из Киева. Согласно Житию Антония, преподобного выручил Святослав, чьи слуги тайно вывезли Антония в Чернигов: «…и приела Святослав в ночь, поя Антонья Чернигову».

Преподобный Антоний Печерский. Прорисовка иконы

Однако, несмотря на учиненную расправу над своими противниками, Изяслав, по-видимому, не чувствовал себя в Киеве спокойно. Об этом говорит тот факт, что он был намерен еще некоторое время опираться на польскую силу. По договоренности с Болеславом II поляки были «распущены» небольшими отрядами «на покорм» в русские города. Но русские люди не пожелали задарма кормить чужеземцев. На поляков началась тайная охота; на них устраивали засады и убивали из-за угла («и избиваху ляхы отай»). Чтобы спасти свое войско от истребления, Болеслав должен был вернуться в Польшу¹¹⁶.

Между тем Всеслав, не помышляя более о Киеве, пытался вернуть себе Полоцкий удел (в том же 1069 г. Полоцк захватил Мстислав, а после внезапной смерти последнего Изяслав посадил там другого своего сына, Святополка). Летопись сообщает, что Всеслав нашел прибежище у вожан – финно-угорских жителей Водской пятины¹¹⁷, входившей в состав Новгородской земли. Это известие свидетельствует о том, что новгородский погром 1066 г. и последующая смута вызвали отпадение от Новгорода части его данников. Возглавив водское войско, Всеслав совершил новый поход на Новгород, но был отражен новгородским «полком» под водительством Глеба Святославича. Дальнейшая борьба Всеслава с Ярославичами изложена в летописи предельно сжато. Под 1071 г. читаем, что Всеслав «выгна» Святополка из Полоцка (неясно, с чьей помощью) и «в се же лето победи Ярополк [Изяславич] Всеслава у Голотическа¹¹⁸» (но Полоцк, по всей видимости, все же остался в руках Всеслава). После этого полоцкий князь выпадает из поля зрения летописцев вплоть до его смерти в 1101 г., «априля в 14 день»¹¹⁹.

Золотые ворота в Киеве

Необыкновенная судьба Всеслава – единственного из древнерусских князей, кто, не принадлежа к потомству Ярослава, «коснулся копьем златого стола киевского» (как сказано о нем в «Слове о полку Игореве»), – произвела на современников сильное впечатление. Уже при жизни он воспринимался как поразительное отклонение от нормы, которое необходимо было постигнуть и истолковать. К нему присматривались с разных сторон, порой диаметрально противоположных. Для части киевского монашества, разделявшего политические симпатии и антипатии преподобного Антония, Всеслав так и остался наглядным примером торжества поруганного благочестия. Один из редакторов Повести временных лет, приверженец этой точки зрения на полоцкого князя¹²⁰, вложил ему в уста благочестивую фразу, с которой он якобы вышел на свободу из поруба: «О кресте честный! Понеже к тобе веровах, избави мя от рва сего». Другой переписчик летописи, наоборот, не сомневался, что дело не обошлось без вмешательства темных сил, и потому добавил в хроникальную летописную статью под 1044 г., в которой впервые упоминался Всеслав (его вокняжение в Полоцке после смерти отца), следующие подробности о его личности: «…его же роди мати от волхованья. Матери бо родивши его, бысть ему язвено [околоплодный пузырь] на главе его, рекоша бо волхвы матери его: «Се язвено навяжи на нь, да носить е до живота своего [до конца жизни]», еже носить Всеслав и до сего дне на собе; сего ради немилостив есть на кровопролитье». Позднее народная фантазия еще больше развила тему сверхъестественных способностей Всеслава, слив его фигуру с персонажами былинного эпоса – легендарным князем Всеславом, прародителем русских князей¹²¹, и богатырем-оборотнем Волхом Всеславьевичем. А «смышленый Боян», который, по свидетельству «Слова о полку Игореве», сложил «припевку» о Всеславе, увидел в хитросплетениях судьбы полоцкого князя убедительное доказательство тщеты попыток человека сойти с пути, предуготованного ему Провидением: «Ни хытру, ни горазду… суда Божия не минути».