Древо скорбных рук
Шрифт:
Достаточно давно между ними не происходили подобные сцены, и он старался вытравить их из памяти. Это ему почти удалось. Иногда он по простоте душевной думал, что это были какие-то эротические кошмары, а причина их гнездилась в его неуемном сексуальном влечении к Кэрол.
Может, ему просто снилось, как он бьет Кэрол? И то, как она избивала Таню, тоже был сон? Отрицать реальность происходящего было легче, чем принимать ее.
Впрочем, с той поры их занятия любовью приобрели иной характер, исполнились дополнительной обжигающей страсти, подчас в них появлялась
Кэрол отличалась от других женщин. Может, из миллиона облаченных в юбки и бюстгальтеры существ попадется такая одна.
Спровадив детей в пансион, они остались одни. И, разумеется, сразу же упали на кровать. Одежда слетала с них, казалось, сама, без малейших усилий с их стороны.
Барри смотрел на нее с обожанием, следил, как она раздевается, и знал, что ей тоже нравится наблюдать, как он обнажает свое тело.
Как только дверь за детьми захлопнулась, спальня превратилась в священный храм любви.
А потом, катаясь по широкой кровати, Кэрол и Барри добровольно отдавались во взаимное рабство. Мир переставал существовать для них обоих. Его пространство ограничивалось одной постелью, а народонаселение — ими двумя, одной женщиной и одним мужчиной.
Кэрол пару раз признавалась ему, что подсматривала в зеркало, как их тела сплетались, и что это еще сильнее ее возбуждало, но он стыдился смотреть на себя со стороны. Ему хватало счастья обладания любимой женщиной, и в подстегивании своей страсти он не нуждался.
Потом они заснули. Вдвоем и сразу. Будто ангел сна накрыл их своим мягким пушистым крылом.
Проснулись они уже в темноте, по-прежнему обнявшись, влажные от пота, который еще не высох, но стал холодить кожу.
Кэрол вскочила первой, устремилась под душ. Потом напялила на себя обнову — черно-белое платье в зигзагах, украденное из бутика. Она разными кисточками оживила лицо — большими воспользовалась для нанесения пудры и румян, маленькими прошлась по бровям, ресницам и векам и еще обвела аккуратно контуры губ. Лишь талантливому художнику удалось бы с такой ловкостью и быстротой создать на блеклом холсте портрет красавицы. Она ловко взбила свои кудри в высокую прическу, а некоторые локоны намотала на палец.
Они готовились к походу в паб совместно с Айрис и ее покорным Джерри.
Полная луна выплыла на небо во всей красе и подавила своим великолепием казенное уличное освещение.
Они прошли по Китайскому мосту, где оставленное Барри любовное признание еще не успело покрыться какой-нибудь похабщиной. Оно утверждало его любовь к Кэрол, и света луны было достаточно, чтобы она прочла его и еще, чтобы посмотрела на отражения их лиц в спокойной, серебристо-серой воде канала. Как казалось Барри, они не выглядели такими красивыми в зеркале их спальни.
Кэрол выбросила окурок в стоячую воду. Пошли круги, изображение исказилось, но это не могло испортить ни впечатление
И вдруг что-то случилось. То ли свет изменился, или рябь от незаметного ветерка прошла по воде. Но Барри увидел страшное и отступил.
Он увидел, как хорошенькое лицо Кэрол, отраженное в водном зеркале, расплылось, стало похожим на уродливую резиновую маску. Дурной знак.
Он тотчас обнял Кэрол, погладил по щеке и поцеловал в губы. У Кэрол была такая губная помада, что, сколько ни влепляй ей поцелуев, ничего не размажется, и все будет в порядке.
Держась за руки, они лишь мимолетно оглянулись на домик Морин, полюбовавшись новыми белыми шторами и сверкающей, отлично вымытой подъездной дорожкой.
«И всегда так будет, и даже лучше», — мысленно давал себе клятву Барри.
Айрис и Джерри уже ожидали их в «Старом бульдоге». Кажется, они заняли там места, как только бар открылся.
Джерри был некрупный розовощекий малый, а его пристрастие к выпивке явно отражалось на цвете его лица. Он окидывал всех мутным взглядом, а его достаточно приличный костюм источал запах джина.
В «Старом бульдоге» он наслаждался тем, что смотрел телевизор, никто не докучал ему разговорами, и очередную порцию джина подносили вовремя. А за окном, за спиной плескалась Темза, это было изюминкой заведения, к которому он прикипел душой.
Разговор зашел о том, что когда-то Айрис превосходила красотой Кэрол. Барри этому не верил. Сейчас Айрис было пятьдесят, и она стала похожа на скелет с длинными костлявыми ногами, годными разве что для выступления в аттракционе «комната ужасов».
Айрис молодилась, как могла, красилась под блондинку, и в полутьме да еще после солидной выпивки производила соответствующее впечатление, но стоило лишь упасть на нее яркому лучу света, как тут на ум приходило сравнение со скелетом.
Чтобы выглядеть моложе, она всегда носила босоножки на высоком каблуке — и летом, и в зимний холод, и ее тонкие лодыжки покрывались мурашками, а ноги мерзли, но она упорно шагала по тротуару в открытой обуви, бросая всем вызов.
Барри догадывался, какой ад представляла ее семейная жизнь с этим Кнопвеллом. И все же, когда бы они ни встречались в компании, Айрис всегда была бодра, благожелательна, в меру остроумна и улаживала все мелкие конфликты. Она выкуривала, наверное, по полторы-две пачки сигарет в день, а может, больше. Часто кашель душил ее и, отворачиваясь, она прятала от компании побагровевшее лицо.
— Мне надо подымить, — убеждала она себя и окружающих. — И тогда я обрету форму.
Кнопвелл в конце концов бросил ее, просто-напросто смылся, растворился в пространстве, а затем, судя по информации, поставляемой Кэрол, в жизнь Айрис вторгались разные мужчины. Одного звали Билл, другого Нобби, но Джерри продержался уже несколько лет и вроде бы не собирался срываться с крючка. Он был человеком с какой-то внутренней тайной, мало говорящий, не выдающий никаких эмоций и вряд ли имеющий на стороне какую-то семью.