Древо жизни. Книга 2

Кузьменко Владимир Леонидович

По-видимому, между Генрихом и Александром произошла размолвка. Генрих уехал на следующий день, а Александр всю неделю ходил мрачный и обеспокоенный.

К концу второго месяца жизни во дворце Мария поняла, что она беременна. Когда она сообщила об этом Александру, тот обрадовался, как ребёнок. Он не отходил от неё целый день, предупреждая любое её желание.

– Если ты родишь мне сына, – сказал он ей вечером перед сном, – я оформлю свой брак с тобой, и ты станешь тогда полноправным членом нашего класса.

У него были дети от других женщин. Но это были девочки. Закон позволял представителям высшего класса жениться на женщинах, рождённых суррогатными матерями, но оформление брака влекло за собой сложные формальности. Требовалось

доказательство генетической полноценности ребёнка. Иногда это затягивалось до пяти лет. В жизни такой женщины, когда она вступала в официальный брак, мало что менялось. Вход в высшее общество ей был закрыт, хотя официально она приравнивалась к женщинам, рождённым от матерей высшего класса. Но это официально. Появись в таком обществе Мария, её бы просто игнорировали. Никто бы не унизился до разговора с ней. Были, правда, исключения, но они случались крайне редко. Вообще, такие браки в последние десятилетия не поощрялись правительством. Мужчина, принадлежащий к элите, мог иметь сколько угодно наложниц или рабынь, но жениться он должен был на женщине своего класса. Однако, несмотря на негласное неодобрение со стороны правительства, браки с дочерьми суррогатных матерей совершались довольно часто.

– Понимаешь, если совершенно закроют этот канал, наше общество постепенно деградирует без притока свежей крови. – Александр имел в виду правящую элиту. – Правительство, – продолжал он, – прекрасно это понимает, хотя есть такие, которые возражают, как они говорят, против рассеивания капитала.

В последнее время Александр стал все больше времени проводить в её обществе. Теперь он часто делился с нею своими мыслями и сомнениями. Многое из того, что он ей говорил, Мария не понимала. Она старалась вникнуть в смысл незнакомых ей слов и понятий. Иногда это ей удавалось. Но чаще нет. Воспитание, полученное в школе, было слишком односторонним. Много внимания уделялось сексу и его технике, спорту, танцам, пению, личной гигиене. Им почти ничего не давали читать, разве что развлекательные романы. Были книги и по истории. Но в них писалось только о том, как правительство и стоящий во главе его вождь-император спасли человечество от надвигавшейся генетической катастрофы. Давалось краткое описание структуры общества. Подчёркивалось чуть ли не на каждой странице значение элиты в выживании человечества, говорилось о тяжкой ноше, которую она несёт, взявши на себя всю ответственность за жизнь других людей. Книги были снабжены иллюстрациями, на которых изображались уродцы, рождавшиеся до введения закона о селекции.

Поэтому, когда Александр сказал ей, что в элите некоторые хотят смягчения законов, она не поняла его и не поверила. Существующий строй казался ей естественным и единственно возможным. Она прямо сказала это Александру. Александр ничего не ответил, но как-то странно посмотрел на Марию. На второй день он вызвал её к себе.

– Вот, на, почитай, – протянул он ей толстую книгу. – Постарайся понять.

Мария взяла книгу. Её поразил в первую очередь её объём. Те книги, которые она видела раньше, не насчитывали больше тридцати страниц.

– «Анна Каренина», – прочла она на обложке и вопросительно посмотрела не Александра.

– Только никому не показывай! – предупредил её Александр. – Она и ей подобные давно уже уничтожены. Мне удалось сохранить хорошую библиотеку, но о ней никто не должен знать. Это теперь преследуется. Надеюсь, ты меня не выдашь? – не то серьёзно, не то шутливо спросил он.

– Но здесь слишком много, – озабоченно пожаловалась Мария, листая страницы. – Я боюсь, что не справлюсь.

– Справишься! – он ободряюще потрепал её по щеке и велел идти.

Как обычно в таких случаях, она хотела поцеловать ему руку, но он отдёрнул её.

– Держа «Анну Каренину», нельзя целовать мужчине руку, – его лицо скривилось. Непонятно было, смеётся он или огорчён.

– Я положу её здесь, – она положила книгу на край стола и хотела снова взять его руку.

Но он досадливо отмахнулся: «Иди, мол». Она удалилась, не понимая причины его раздражения.

Мария добросовестно читала страницу за страницей, возвращалась снова к прочитанному, но почти ничего не понимала. Все было крайне сложно. Поступок Анны казался ей невероятным и почти диким. Она не дочитала до конца. Мозг её устал от перенапряжения. Почему-то ей вспомнился Том, мальчик, с которым она играла в питомнике.

– Ну, прочла? – спустя неделю спросил её Александр.

– Читаю, но…

– Но?

– Я ничего не понимаю, – честно призналась Мария. – Я думаю, что Анна была плохой женщиной, хотя мне её жалко.

– Плохой?

– Конечно! Она изменила мужу! Как можно? Это не укладывается в сознании. Тем более, её муж был добр к ней! Её надо было бы отдать в спецгруппу!

– Анну в бордель?!

– Ну конечно, раз её не устраивало жить с одним мужчиной!

– Да-а!.. Вот плоды нашей системы! – с отчаянием проговорил Александр. – Впрочем, это слишком сложная для тебя книга. – Он с надеждой посмотрел на Марию и добавил: – Пока. Со временем ты научишься понимать и мыслить!

Он стал приносить книги ей в комнату. Книги были старые, с пожелтевшими страницами. Мария прочла «Робинзона», затем «Трех мушкетёров». Александр терпеливо объяснял непонятное. Постепенно чтение понравилось ей. Мир стал вдруг большим. Теперь уже многое из того, что говорил ей Александр, вызывало интерес.

– Ты понимаешь… Уже сто лет, как у нас не написано ни одной художественной книги! Наша культура деградировала. А с ней деградировала и наука. Мы уже не летаем в космос. Вся наша техника остановилась в развитии сто лет назад. Мы повторяем азы прошлого.

– Но ведь есть же инженеры и учёные, – допытывалась Мария.

– Да! Представители среднего класса. Они влачат более-менее сносное существование. Но их немного. В среднем классе насчитывается всего лишь десять миллионов. Это, считай, и мелкие торговцы, учителя, врачи. Кроме того, у них нет стимула. Пять миллионов в армии. Нас около восьми. Остальные два миллиарда – рабочие с голыми черепами, да вот ещё вы и суррогатные матери.

– Почему так мало в среднем классе? Ведь им разрешается иметь детей.

– Разрешается! Но не больше двух. Кроме того, на них распространяется закон о селекции. Правда, не столь строгий, но все же. Забирают детей только с явно выраженными признаками генетического уродства. Пойми меня правильно, – Александр стал говорить с ней, как с равной, – я не против всей системы. Несомненно, она разумна. Ведь до введения системы у нас рождалась чуть ли не треть детей с генетическими нарушениями. Теперь значительно меньше. Может быть, один на двести—триста. У нас исчезла преступность, наркомания, алкоголизм. Уже восемьдесят лет на Земле не совершено ни одного преступления. Нет тюрем! Туда просто некого сажать. Мы несомненно биологически улучшили человека. С этим нельзя спорить. Но меня беспокоит застой в науке и культуре. Видишь ли, по своей должности я связан с этими вопросами. Надо что-то делать! Многие считают, и я с ними согласен, что требуется смягчить селекционные законы и расширить средний класс. Но императору нашёптывают, что это опасно. Мой брат как раз один из яростнейших противников всяких реформ. Таких, как он, – большинство. Кроме того, они занимают все командные посты. Моя мать, – он заколебался, продолжать ли, – моя мать, она были такая же, как ты, то есть родилась от суррогатной матери. Её так же, как я тебя, купил мой отец и женился на ней, когда умерла его жена. Генрих – сын от первого брака. Если бы не заслуги моего отца, а ещё больше – деда, то я бы никогда не занял того положения, которое занимаю сейчас. Тем не менее, когда после смерти отца был раздел его имущества, мне досталась только пятая часть. Остальное пошло брату. Он сказочно богат и, если бы захотел, мог бы купить тысячи таких домов, как у меня. Но он скуп и довольствуется немногим.