Дрейфус... Ателье. Свободная зона

Грюмбер Жан-Клод

Симона. Мне осталось совсем недолго…

Гладильщик (ворчливо). Мне что, меня никто не ждет… (Пауза.)

Симона. Они до сих пор не выдают свидетельство о смерти. Одной женщине, она мне рассказала, они ответили, что достаточно справки, что пропал без вести. Но ведь это смотря для чего… Чтоб получать пособие, недостаточно… Каждый раз заставляют заполнять какие-то новые бумаги. Никто толком не знает, у кого какие права… Полная неразбериха. Только и делают, что гоняют из кабинета в кабинет. (Пауза.) Повсюду очереди. Пока отстоишь, со всеми перезнакомишься, поговоришь, наслушаешься… Чего только люди не рассказывают. Есть такие — ну всегда всё знают. Хуже всего матерям, разыскивающим детей…

Вы тоже небось через отель «Лютеция» прошли, туда ведь всех лагерных свозили.

Гладильщик кивает утвердительно.

Мне вначале посоветовали искать сведения там: может, кто-то из вернувшихся где-то его видел, может, кто узнает на фото… Короче, сами знаете, как это происходило… Я сходила один раз. Но не могла решиться к ним подойти… Одна несчастная вцепилась мне в руку, насильно приставила к глазам фотокарточку — вроде тех, что делают в школе, по случаю окончания учебного года. У меня до сих пор стоит перед глазами этот мальчик, примерно ровесник моему старшему. В коротких штанишках, с галстуком, под мышкой книжка — награда за отличную учебу. Она кричала: «Он первый в классе! Он всегда был отличником!..» Никак не хотела выпускать мою руку и все повторяла: «Что вы плачете, что вы плачете, смотрите, они возвращаются, они все вернутся, так пожелал Господь». Тогда другая женщина стала на нее страшно орать, толкнула ее… Им бесполезно объяснять, что если дети, то никакой надежды. Они все равно приходят, ищут, ждут, говорят… Потом я ее встречала еще много раз в разных учреждениях, вид у нее становился все безумнее… А еще одна была — ее я тоже видела повсюду, — та все норовила без очереди, чтоб ее обязательно обслужили первой. Я ей как-то сказала: «Напрасно вы, мадам стараетесь пролезть вперед других. Мы все здесь равны, горя всегда хватает на всех…» А в префектуре я познакомилась с женщиной по фамилии Леви. Очень симпатичный, хороший человек. Вот уж кому действительно не повезло. Ее мужа тоже взяли в сорок третьем, но он даже не был евреем, представляете? У него просто была фамилия такая — Леви… С тех пор она только и делает, что ходит по инстанциям. Сначала, когда война еще не кончилась, все доказывала, что он… (Ищет подходящее слово.)

Гладильщик (подсказывает). Невиновен?

Симона кивает в знак согласия.

Симона. А теперь уже как и мы — просто пытается выяснить, что с ним сделали. И может, заодно выхлопотать маленькую пенсию. Осталась одна, с тремя детьми, без профессии…

Пауза. Гладильщик смотрит на нее. Оба молчат. Потом Симона продолжает.

Да, самое тяжелое — не знать. Думаешь: а вдруг он жив, но потерял память? Даже имени своего не помнит, забыл обо мне, о детях… Да-да, такое ведь случается, и со временем это излечивается. Думаешь, да пусть хоть так, лишь бы… Тут на днях выхожу с рынка и вижу со спины мужчину с кошелкой в руках. Сама не знаю почему, но вдруг, на какую-то долю секунды, показалось: он… Это с кошелкой-то, вот смех! Его даже за хлебом невозможно было отправить. Терпеть не мог ходить по магазинам… Это я к тому, что иной раз такое напридумаешь… (Пауза.) Все-таки, если они там в префектуре не хотят выдавать свидетельства о смерти, значит, у них есть еще какая-то надежда, значит, даже они не уверены до конца, правильно? Иначе они были бы рады-радешеньки поскорее оформить все документы, закрыть все дела и больше к этому никогда не возвращаться… Ну вот, кажется, готово.

Протягивает ему изделие. Гладильщик зажигает фонарик над своим столом и принимается утюжить.

Гладильщик (продолжая гладить). Недавно с меня потребовали мои довоенные расчетные квитанции по зарплате. Я им говорю, что взял их с собой, когда уезжал, а вернулся без них… Женщина в окошке сделала большие глаза, потом велела сделать копии… А как можно сделать копии, если нет оригиналов?.. Тогда она посоветовала мне сходить к моим бывшим хозяевам и попросить дубликаты… Я ее поблагодарил и ушел… Я не решился ей сказать, что все мои бывшие хозяева уехали вместе со мной и что, кроме всего прочего, они были не из тех, кто выдает расчетные квитанции по зарплате…

Гладильщик энергично шлепает утюгом по обшлагу пиджака, придавая ему правильную

форму. В его движениях нет ничего лишнего, однако кажется, что они исполнены ярости. Входит Леон. Он весел и возбужден.

Леон. Что, трудитесь в потемках? Рамадье прогнал коммуняк из правительства, и вот вам пожалуйста: вся Франция без света. Хорошо еще, газ нам оставили.

Гладильщик (протягивая Леону пиджак). Готово.

Леон складывает ладони в форме плечиков, осторожно «вешает» на них готовый пиджак и, поднеся его к свету, крутит в разные стороны.

Леон. Еще одна «новая» модель: с карманами, обшлагами, рукавами… Но если им так нравится, если заказывают, мне не жалко… (Выходя, бросает небрежно.) Я ненадолго, только отдам так называемую новую модель так называемому представителю фирмы, который мне совсем несимпатичен. Какой-то…

Делает жест, будто туго затягивает галстук на шее. Симона, не прореагировав на его приход, продолжает сидеть неподвижно, с застывшим взглядом. Гладильщик подходит к ней и садится рядом. Молчат.

Гладильщик (с трудом). Его отправили когда?

Симона. В сорок третьем.

Гладильщик. В конце сорок третьего?

Симона (отрицательно качает головой). В акте об исчезновении сказано: «Покинул Дранси в марте 1943 года…» (Пауза.)

Гладильщик. А куда переведен, не сказано?

Симона. Люблин, Майданек… в том направлении… (Пауза.)

Гладильщик. Сколько ему было?

Симона. Тридцать восемь. Он поздно женился, у нас десять лет разницы.

Гладильщик. А на вид ему было больше или меньше?

Симона не понимает.

Ну, он выглядел моложе своих лет или старше?

Симона (по-прежнему не глядя на него). В тот момент, когда они его взяли, возможно, немного старше: еще не оклемался до конца. Он в самом начале войны в Компьене попал к немцам в плен и тяжело заболел. Чтоб не возиться, они его отпустили, и он, как только добрался до Парижа, сразу отправился в Союз иммигрантов оформлять свои документы. Смешно, столько лет прожил во Франции без паспорта, а тут захотел во что бы то ни стало по всем правилам. В союзе ему выдали что-то вроде вида на жительство — он ведь еще продолжал числиться румыном, а не французским гражданином, точнее, апатридом румынского происхождения. Они так и написали…

Гладильщик (рассеянно, думая о чем-то своем). Он носил очки?

Симона. Носил, но не постоянно.

Гладильщик. А волосы?

Симона смотрит на него непонимающе. Он поясняет.

Он не был лысоват?

Симона. Слегка. Но это ему очень шло.

Гладильщик. До концлагеря он-таки не добрался, усвой это… (Короткая пауза.) Тех, кто не подох в дороге, по прибытии состава всегда распределяли по двум группам… В первой — те, кого направляют в лагерь, во второй — остальные. Группа, где был я, двинулась пешком, и мы тогда очень завидовали тем, другим, которых посадили в грузовики, — их было гораздо больше, чем нас… (Замолкает.) Грузовики доставляли их прямым ходом в души… Им не давали времени на то, чтоб догадаться, их даже не завозили в лагерь… (Пауза.) Вы слышали про души?

Симона. Почему вы так уверены?

Гладильщик не отвечает.

Все же говорят, что они еще будут возвращаться, что их еще много остается в Австрии, в Польше, в России, что их там подлечивают, подкармливают, прежде чем отправить домой!

Гладильщик молча качает головой.

Ему было тридцать восемь лет! Тридцать восемь — это же не старый человек! Совсем не старый! Да, со стариками они поступали, как вы рассказываете. Со стариками, с теми, кто уже был не в состоянии работать, с женщинами, с детьми… Это всем известно, но…