Дроздово поле, или Ваня Житный на войне
Шрифт:
Ваня охнул, а Шишок выругался. Хотели послать птицу поразведать, где та яма-зиндан находится, — оказалось, соловей уж все уточнил: в шестом отсюда дворе. Дескать, запор там крепкий, ой, а крышка-то стальная — не прогрызть Древожору таковскую…
Шишок, избавившись от бинокля, вытащил из левого рукава подручного — немого мальчишку на побегушках. Понятливый мальчишок-с-локоток без слов знал, что делать: оседлал соловейку, и птах скрытно полетел к заднему двору шестого дома.
Уселся мальчишок на ветке, ножки свесил, а соловей рядом — не видать разведчиков среди частых белокипенных цветков старой груши.
Женщина открыла ключом замок, крышку с трудом отодвинула, нагнулась и прокричала в темную яму: дескать, серборез уж точат, готовьтесь, плюнула вниз — и крышку закрыла, а ключи сунула в карман шаровар. Подбежали к женщине утки с курами, стали, путаясь в ногах, попрошайничать, мальчишок в суматохе забрался на спину белого петуха и сзади, цепляясь острыми коготками, вскарабкался по широкой штанине, сунул ручонку в карман, схватил ключ — и тут же обратно, кочету на спину. Оттуда — кувырк на землю: и за корыто. Женщина остановилась, оглянулась: ничего подозрительного не заметила, ногу сквозь штанину почесала — и продолжила свой путь. А соловейко доставил разведчика в кусты ежевики.
Темноты-то ждать — это кровавого пира дожидаться ведь! Поэтому решили действовать немедленно. Совместно попросили Полудницу Полдневную лучами солнечными застить глаза шиптарам, шиптарицам и шиптарятам, чтоб не заметили они человека с домовиком, Ваню да с Шишком. А еще поклонились всем четырем ветрам, чтобы ветры их не выдали шаргорским псам, а дули бы не от разведчиков, а к ним — так, чтобы духа их лохматые псы не учуяли. А для верности еще посыльного-малютку отправили на ближайший двор стащить грязные обноски, которыми понатерлись — так что стало от них нести шиптарами. Шишок ажно нос на сторону своротил от собственного духу.
Спустились с ежевичного склона, открытое место миновали по-пластунски, перекатились в какую-то канаву: вот и бетонный забор крайнего дома, обошли его, и с задов, по саду, по виноградарью, перебегая от ствола к стволу, от голой лозы к лозе, где ползком, где кувырком, кое-как добрались до шестого подворья. Шишок переметнулся через двухметровую ограду, Ване помог миновать препятствие и велел хорошенько по сторонам смотреть. Мальчик глядит, а коленки-то подрагивают. Голоса слышны, но никто пока на зады дома не суется.
Шишок же подскочил к злой яме, отомкнул замок, крышку отодвинул — и выпустил из левого рукава веревочную лестницу: дескать, Березайка, гад, вылезай скорей! И вот уж лешачонок показался в дыру: бороды-то нет, видать, с голодухи всю объел — торчат одни голые вички. Но не один лешак-от, тащит за собой какого-то тощего человека, только разинул лешачонок рот, чтоб сделать очередное диспетчерское объявление, как домовик пасть ему заткнул — молчи, де, сами все знаем: «серборез уж точат», серба надо брать с собой! А мужик жмурится — после тьмы-то, ничего, знать, не видит! А на правой щеке у него — вот диво! — родинка в виде креста.
И шепчет пленник:
— Ох, прошу вас, оставьте меня тут, со мной вам одна морока!
Но Шишок уж за шиворот драного свитера вытащил доходягу. А тот никак не успокоится: ох, спасибо, де, вам, не знаю, как вас звать-величать. А я, де, Боян Югович.
— Ладно, ладно, — бормочет Шишок. — После!
Ваня с Березаем под мышки подхватили лядащего и потащили к забору, переметнулись на ту сторону, но лешачонок тут застопорился и дал-таки справку: дескать, бездомным животным запрещается находиться в залах вокзала. Благодарим за внимание! Повтор-ряю!
— Понятно, понятно, — зашипел Шишок. — Только не повторяй! — и к Ване обратился: мол, ведь не пойдет этот леший без собаки, придется и Ерхана выручать… И домовик вновь выпустил на волю ручного мальчишку, а в помощники ему дал соловейку, дескать, поищите уж пса.
Но Березай и после этого не хотел уходить: видать, решил дожидаться своего четвероногого друга в тени ненадежного шиптарского забора… И Ваня Житный в самое лешачье ухо, поросшее зеленоватым мхом, мерзким вокзальным голосом прогундосил:
— Поезд отправляется! Сейчас уйдет! Опаздываем! Последний поезд-то — больше не будет!
Лешачонок глаза вытаращил, что-то покумекал и перестал противиться — пошел впереди всех головным вагоном. За полесовым-то лафа бежать: перед ним деревья да кусты — хоть и садовые — братски расступаются, а за спинами беглецов смыкаются.
И вот уж в лесок свернули, в гору полезли: село в низине осталось. Теперь только бы до грузовика добраться! Да ослабевший в застенке Боян Югович отстает — где-то позади всех телепается.
По бревенчатым мосткам перешли бурный горный ручей, оглянулись: серб поскользнулся на бревнах и упал.
— Да чтоб тебя! — пробормотал Шишок, скачками помчался назад, чтоб взвалить растяпу себе на спину, как прежде Златыгорку, этот груз-то полегче ведь будет раз в десять!.. Как вдруг впереди из-за деревьев шиптары посыпались.
— Руки вверх, — орут, — ни с места! — А для острастки в землю под ногами из автоматов стреляют!
Ох, ядрена вошь! Шишок тык-мык — а отстреливаться-то нечем, не из чего выкроить снайперскую винтовочку: весь ручной материал на мальчишку пошел, который где-то там, в Горне остался, пса Ерхана ищет. Пришлось поднять единственную руку.
Между толпой боевиков вверху и Шишком с Бояном Юговичем у ручья оказались Ваня с Березаем — и все руки подняли, опасаясь меткого выстрела.
А шиптары переговариваются меж собой, усмехаются: дескать, безоружные сербы-то, дескать, еще шпионов поймали, далеко-то не ушли с беглецами… Ну, устроим, мол, сегодня развлеченьице: сдерем с живых кожу ведь! А кое-кого, де, четвертуем, распилим на части, на чурочки!
Березай, как услыхал про чурочки, дал справку на лешачьем языке — и словно бы ветер вершинный пронесся… И вдруг крепкая вроде сосна задрожала, напряглась — и, переломившись у основания, рухнула на шиптар: парочку-то придавила, а нескольких вниз с горы сверзила. Громовые выстрелы раздались, но подставились деревья: и попали пули с гранатами в смолистые стволы да в сучья сосновые, сбив град шишек шиптарам на головы! И тут сверху, с ближайшей сосны, меткие стрелы полетели: да все не в бровь шиптарам, а в глаз! Пригвоздило к земле головы пятерых человек. Но остальные-то все стреляли ведь!