Друд, или Человек в черном
Шрифт:
Как они доставили сюда лодки и прожектора, я понятия не имел.
Мы продвигались вперед далеко не бесшумно. В дополнение к умножаемым эхом возгласам, гулким шагам и редким выстрелам по особо агрессивным крысам (стаи мерзких грызунов плыли перед нашей шаландой, рядом с лодками, и поверхность воды представляла собой сплошную массу бурых спин), впереди то и дело гремели взрывы, столь оглушительные, что мне приходилось зажимать уши ладонями.
В кирпичных стенах сводчатого тоннеля, с одной и другой стороны, располагались без всякого порядка разновеликие проемы, иные всего три фута в поперечнике, другие гораздо больше — устья малых канализационных коллекторов, впадающих в главный, Канаву Флит.
Грохот взрывов, многократно усиленный акустикой кирпичного тоннеля, раздавался каждые несколько минут, и мне всякий раз представлялось, будто мы находимся в самой гуще одного из кровопролитных сражений Крымской войны, окруженные со всех сторон артиллерийскими батареями.
Это было невыносимо — особенно для нервов, измотанных за трое (самое малое) бессонных суток, для тела, которое совсем недавно обездвижили наркотиком и бросили умирать в темноте, и для измученного рассудка, отчаянно протестующего против такого насилия. Я вытащил заветную флягу из прихваченного с собой саквояжа и выпил еще четыре дозы лауданума.
Внезапно смрад усилился. Я прикрыл платком рот и нос, но мерзопакостный слезоточивый запах просачивался сквозь него.
У инспектора Филда я не приметил никакого оружия, но он был в черном зимнем плаще с капюшоном, надвинутой на лоб широкополой шляпе и красном шарфе, несколько раз обмотанном вокруг шеи и закрывавшем нижнюю половину лица. В кармане такого широкого плаща можно спрятать любое оружие.
Филд не сказал мне ни слова, когда четыре призрака в черном и присоединившийся к ним позже Реджи Баррис доставили меня в Подземный город и на шаланду. Но теперь он, в промежутке между взрывами, принялся декламировать:
Как решились Вы с вашим нюхом утонченным На плаванье по рекам сим зловонным Столь жарким летом, когда все едят Горох стручковый, кабачки, шпинат И прочую слабительную пищу, А после в нужниках обильно дрищут, Где стены не водой — мочой потеют?Баррис и прочие подчиненные уставились на него как на сумасшедшего, но я рассмеялся.
— У вас с Чарльзом Диккенсом есть кое-что общее, инспектор.
— Да ну? — Темные кустистые брови старика удивленно изогнулись над красным шарфом.
— Похоже, вы оба знаете наизусть «Памятное путешествие» Бена Джонсона, — пояснил я.
— Любой образованный человек знает, — сказал инспектор Филд.
— И то верно, — согласился я, несколько взбодренный чудотворным лауданумом. — Вообще говоря, существует целый отдельный жанр: сортирная проза, сортирная поэзия.
— Синекдоха, обозначающая вонь и грязь огромного города, раскорячившегося над нами во всей своей клоачной мерзости, — сказал инспектор, совершенно неожиданно для меня демонстрируя грубоватое аллитеративное красноречие.
Скорее всего, впрочем, он был крепко пьян.
— Не желаете ли послушать строки из свифтовского «Описания ливня в городе»? — продолжал старик. — Полагаю, господин Уилки Коллинз, вам, писателю, хорошо известно, что Свифт имел в виду вовсе не дождь. А хотите — я прочитаю вам вторую часть сортирной «Дунсиады» Поупа, что представляется более уместным сейчас, в ходе нашей одиссеи по зловонной Канаве Флит.
— Как-нибудь в другой раз, — сказал я.
Канава Флит расширилась, превратившись в настоящую подземную реку, достаточно широкую,
Когда мы подошли ближе к берегу, я посмотрел наверх и увидел там жалких оборванцев, выглядывающих из-за низких оград, трепещущие костры, убогие тряпки, развешанные на веревках над пропастью, приставные лестницы и грубо сколоченные мостки соединяющие подземные жилища.
Чарльз Диккенс всегда считал, что он спускался на самое дно лондонских трущоб и познакомился с жизнью беднейших бедняков нашей столицы, но здесь, глубоко под землей, становилось ясно, что есть люди и более бедные, чем беднейшие из бедняков, населяющих гнилые, тифозные трущобы наверху.
В нишах и на широких уступах стояли целые семьи с детьми в разношерстных грязных лохмотьях, и все они смотрели на нас с тревогой и страхом, словно мы были викингами, совершающими набег на некое древнее, богом забытое саксонское поселение. Вырубленные в пещерной стене глубокие полости, в каждой из которых теснились шалаши, сооруженные из парусины, старой жести, битого кирпича и глины, напомнили мне иллюстрацию с изображением покинутых скальных жилищ индейских племен в каньонах на западе или юго-западе Америки. Только эти скальные жилища никто не собирался покидать — по моей оценке, здесь, глубоко под городом, обитала не одна сотня отверженных.
Еще десятки людей инспектора Филда появлялись из невидимых тоннелей и лестничных шахт, подходили с юга по мощеным дорожкам вдоль сточного канала. Шаланды и лодки пристали к берегу, прохрустев по битому камню; мужчины в черном, с факелами, фонарями и винтовками, сошли с них и рассыпались в разные стороны.
— Поджечь все к чертовой матери, — спокойно сказал инспектор Филд, и ближайшие его помощники повторили тихий приказ громкими голосами, раскатившимися многократным эхом.
Огромная пещера загудела от криков и воплей. Я видел, как люди Филда карабкаются по приставным лестницам, взбегают по каменным ступеням, стремительно шагают по вырубленным в скале дорожкам, выгоняя ничтожных оборванцев из лачуг и шалашей. Я не замечал никакого сопротивления со стороны здешних обитателей. И задался вопросом, зачем вообще человеку спускаться сюда, в эти подземные пещеры, но почти сразу сообразил, что здесь, под землей, держится постоянная температура, не менее пятидесяти пяти градусов, тогда как наверху, на мощеных улицах и в неотапливаемых трущобных домах, она сейчас гораздо ниже.
Когда первые языки пламени взметнулись над человеческим муравейником, по пещере прокатился единый вздох, испущенный несколькими сотнями людей. Сухое тряпье, дерево, старые тюфяки, притащенные со свалки диваны горели, как трут, и уже через две минуты — хотя большую часть дыма вытягивало в вырубленные в скале шахты и галереи — под сводами пещеры висело плотное черное облако. Сквозь дымную пелену засверкали оранжевые вспышки, прогремело несколько взрывов подряд — соратники инспектора Филда взрывали решетки в устьях сточных труб на другой стороне потока. Вся сцена напоминала картину яростной летней грозы.