Друг Бенито
Шрифт:
Беннет, добрый мой друг, говорил Билл, что там происходит в мире науки? Так, ничего особенного, отвечал его бывший напарник по лабораторкам. Это хорошо, говорил Билл, потому что я не хотел бы ничего пропустить. Очень многое происходит прямо в этой комнате, только очень медленно. Так точно, отзывался кто-нибудь из приятелей Билла. Посиди с нами, Беннет, говорил Билл. Сними ботинки и садись. Беннет снимал ботинки и садился на подушку.
Расскажи нам о кварках, серьезно просил кто-нибудь из приятелей Билла с подушки в углу, и Билл пускался в изощренные рассуждения о субатомной физике, и аудитория слушала с напряженным вниманием в полной тишине, нарушеаемой лишь глубокими вдохами, когда кто-нибудь затягивался
Билл, брось ты эту дрянь, снова говорил Беннет. Я могу бросить как только захочу, отвечал Билл. Ладно, говорил Беннет, брось в ближайший вторник. Билл отвечал: я могу бросить в ближайший вторник, если захочу, но я не хочу. Не хочешь, потому что не можешь, говорил бывший напарник. Ладно, говорил Билл, брошу во вторник. Ради тебя.
Беннет возвращался во вторник, вдвигался в густой дым в комнате Билла. Я думал, ты во вторник собираешься бросить, говорил он. Собирался, отвечал Билл, и мог бы. В самом деле мог бы. Но я передумал. Я могу бросить в любой момент, когда захочу. Не можешь, орал Беннет, перекрывая гитару Хендрикса. Ты гробишь свой разум. Я в следующий вторник брошу, орал Билл. Слабак ты, говорил Беннет. Ты меня просто обдурил. В следующий вторник брошу, говорил Билл. Беннет выходил, хлопнув дверью.
Так шли месяцы. Беннет злился все сильнее. Он говорил злые слова, о которых потом жалел. Он видеть не мог, как Билл губит свой талант. Но еще сильнее он не мог видеть безволие Билла.
Беннет составил для друга график отвыкания, который должен был дать Биллу за месяц свести дозы марихуаны к нулю. План оказался бесполезен, как те расчеты, которые Беннет делал для дяди. От недели к неделе менялось только одно: росла куча почты Билла перед дверью, в том числе непрочитанные послания от ректора.
В последний раз, когда Беннет зашел к своему бывшему напарнику, в начале мая, он у двери назвал себя просто Беннетом. Вы мне не можете сказать, откуда я вас знаю? донесся голос из сладковатого тумана. Я просто Беннет, ответил Беннет и вышел.
~ ~ ~
Беннет практически жил за своим столом в подвале Галвинстона. Иногда он выходил оттуда на какие-нибудь скучные обязательные занятия, будто отмахивался от комара, и возвращался в подвал. Истинное обучение шло именно там, под руководством Галвинстона и в процессе чтения и магических вычислений, которые Беннет вел за своим столом. Постепенно подтверждалось его убеждение, что мир описывается уравнениями. Он рассчитывал релеевское рассеяние, которое объясняло синий цвет неба, гравитационные моменты, объясняющие прецессию равноденствия, квантовые вероятности проникновения альфа-частицы в атомное ядро. Иногда, ради развлечения, он обсчитывал обыденные явления, вроде траектории бумажного блокнота.
Дядя Малькольм из Мемфиса написал ему письмо с просьбой помочь в определении наиболее выгодного уровня запасов на складе. Слишком много предметов, оставшихся к концу сезона нераспроданными, приводят к потерям от затоваривания, но если запасы будут слишком малы, то будут потери на продажах. А еще у разных производителей разное время выполнения заказа. Малькольм много лет определял уровень запасов методом проб и ошибок, но последнее время стал слышать много критических замечаний, и вот интересовался, нет ли у занимающегося наукой племянника каких-нибудь идей. Беннет прочел дядино письмо утром, за тридцать минут написал пару дифференциальных уравнений, решил их и позвонил дяде, сообщив ему оптимальную стратегию. Никогда в жизни не было у него такого ощущения собственного могущества.
Когда Билл отдалился, Беннет часто оставался в подвале один, работая до полуночи и по выходным. В ящике стола он держал консервы. По субботам или воскресеньям появлялся Галвинстон. Ну вы и пашете, говорил Галвинстон, увидев Беннета, вы уже скорости убегания достигли. Преподаватель мог подойти к столу Беннета или постоять недолго у доски. Потом он шел к своему столу, вынимал толстую пачку нелинованной бумаги и начинал собственные расчеты, покачивая ногой под столом во время работы. Галвинстону Беннет не должен был объяснять, почему он предпочитает свой стол в подвале поездке в Нью-Йорк с девушкой или вылазке на стадион. Галвинстон сам понимал. Как постепенно узнавал Беннет, любой профессиональный физик моложе сорока лет наукой дышит и наукой питается. После сорока теорфизик может себе позволить немножко двигаться по инерции и завести хобби или проводить время с семьей. Но до той поры замедляться нельзя. Одержимость — часть профессиональной этики. Галвинстон был одержим, как и Беннет. Но почему-то он еще не сделал никакой большой работы. Ему было уже тридцать.
Весной выпускного года Беннет решил остаться в Блейне и делать дипломную работу по физике. Многие пытались его отговорить. Ему следует поехать на какое-нибудь новое место, вроде Западного побережья. Но Беннет к советам не прислушался. Он не хотел ни новых мест, ни новых людей. Он хотел уйти в свое одиночество и спокойно наслаждаться физикой. Кроме того, в Блейне была отличная дипломная программа. Беннет остался. Галвинстон уехал. Ему не удалось получить повышение. Преподавание не ценят, сказал он с горечью в тот день, когда собирал вещи. Галвинстон был прекрасным преподавателем, преданным своим ученикам, но Беннет втайне смотрел на него свысока из-за того, что он не получает результатов. Доблесть науки — исследования.
Когда Галвинстон уехал, администрация вычистила его подземное логово, будто нору, в которой затравили крысу, и превратила ее в компьютерную лабораторию. Беннет перебрался по тому же коридору в комнату без окон. Его новый кабинет был размером десять футов на десять. Там стояли письменный стол и коричневая тахта, оставленная прошлым дипломником. Была еще классная доска. Для декора Беннет купил искусственное растение с красными и зелеными листьями и неприличный постер с изображением Попая и Оливкового Масла.
Тему дипломной работы Беннету дал профессор Дэвис Якоби — блестящий теоретик, работавший в Блейне. Беннету предстояло обобщить задачу, поставленную ранее одним британским ученым: Допустим, что одинаковые частицы помещены в сферический контейнер. Они обладают энергией и перемещаются по этому объему. С другой стороны, они притягиваются друг к другу силами гравитации. Вначале частицы напоминают рассерженный рой пчел, скапливающийся то там, то здесь. Наконец они успокаиваются, перестают скапливаться и приходят в равновесное состояние. Вопрос: как распределены в пространстве частицы по достижении этого состояния?
Британский ученый путем математических расчетов нашел ответ на этот вопрос и опубликовал результаты. По пути он неожиданно открыл, что если общая энергия частиц меньше некоторой критической величины, они никогдане придут в равновесное состояние. В этом случае одни частицы будут накапливаться в центре сферы все плотнее и плотнее, до бесконечности, а другие — носиться на периферии все быстрее и быстрее, до бесконечности. Эта пугающая возможность получала название гравитермальной катастрофы. Все это была чистая теория. Но ведь теорией были и первые расчеты атомной бомбы.